Нерон, Тиберий Клавдий
       > НА ГЛАВНУЮ > БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ > УКАЗАТЕЛЬ Н >

ссылка на XPOHOC

Нерон, Тиберий Клавдий

+ 68

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:
В Фейсбуке
ВКонтакте
В ЖЖ
Twitter
Форум
Личный блог

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ХРОНОС. Всемирная история в интернете

Нерон, Тиберий Клавдий

Нерон

Нерон Клавдий Цезарь (Claudius Caesar Nero) (15.XII.37 - 9.VI.68) - римский император с 54 года. Источники рисуют его самовлюбленным, жестоким и развратным тираном, занятым больше своими "артистическими" успехами, чем государственными делами, которые он передоверял своим отпущенникам и другим временщикам. Первые годы правил в согласии с сенатом (под влиянием Бурра и Сенеки), затем перешел к политике репрессий и конфискаций, восстановившей против него не только сенаторскую знать (заговор Пизона – 65 год), но и другие слои. В числе жертв Нерона были и его ближайшие родственники (включая мать) и многие выдающиеся люди. На время Нерона приходятся война с парфянами и армянами, Боудикки восстание, начало Иудейской войны 66-73 годов. В 68 году против Нерона восстали правители провинций (Виндекс, Гальба). Покинутый даже преторианцами, Нерон покончил с собой.

Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская энциклопедия. 1973—1982. Том 10. НАХИМСОН - ПЕРГАМ. 1967.

Источники: Tac., Ann., 13-16; Suet., Nero.


Нерон, сочетавший в себе звериную жестокость с наглым лицемерием, сделал вид, что гибель матери повергла его в скорбь. От своего имени он направил послание римскому сенату, в котором обвинял мать в попытке захвата власти и в покушении на его жизнь, и заявлял при этом, что она сама покончила с собой. Текст этого позорного документа сочинил для Нерона его наставник Сенека.

Тацит пишет:

«Косвенно выказав порицание временам Клавдия, вину за все творившиеся в его правление безобразия Нерон возложил на свою мать, утверждая, что ее смерть послужит ко благу народа. Более того, он поведал и о злосчастном происшествии на корабле. Но нашелся ли хоть кто-нибудь столь тупоумный, чтобы поверить, что оно было случайным? Или что женщиной, пережившей кораблекрушение, был послан к Нерону с оружием убийца-одиночка, чтобы пробиться сквозь вооруженные отряды и императорский флот? Вот почему неприязненные толки возбуждал уже не Нерон — ведь для его бесчеловечности не хватало слов осуждения,— а сочинивший это послание и вложивший в него утверждения подобного рода Сенека» (Тац. Анн. XIV, 11).

Вернувшись в Рим, Нерон «гордый одержанной победой и всеобщей рабской угодливостью, безудержно предался всем заложенным в нем страстям, которые до того времени если не подавляло, то до известной степени сдерживало хоть какое-то уважение к матери» (Тац. Анн. XIV, 13).

Так, с 59 г. Нерон вступил на путь самого разнузданного произвола, который закономерно привел его к гибели и к падению всего дома Юлиев-Клавдиев, бывших властителями Рима почти в течение ста лет.

Если в начале своего правления Нерон еще как-то считался с общественным мнением, то впоследствии он его полностью игнорировал.

В 62 г. Нерон навлек на себя всеобщую ненависть расправой со своей первой женой добродетельной Октавией, дочерью Клавдия и Мессалины. Октавия, пользовавшаяся большой любовью народа, была обвинена в прелюбодеянии, выслана из Рима и убита. Эти события послужили сюжетом для сохранившейся до наших дней трагедии «Октавия», сочинение которой приписывается Сенеке.

Женой Нерона стала соперница Октавии Поппея Сабина, у которой, по меткой характеристике Тацита, «было все, кроме честной души» (Тац. Анн. XIII, 45). Красивая, развратная, жестокая и лицемерная — она была под стать Нерону, который безумно ее любил; однако через три года в припадке гнева он случайно убил ее, ударив ногой.

Жертвой Нерона стал также и некогда всемогущий Пал-лант, проложивший ему дорогу к власти: в 62 г. Нерон приказал его отравить.
В том же году после смерти Бурра Нерон лишил своей милости воспитателя своего Сенеку, который, хотя и проповедовал всякие хорошие правила, призывая к добродетели и к довольству малым, был, однако, богат и честолюбив в высшей степени. Хитрый Сенека, дабы сохранить себе жизнь, отдал Нерону свои богатства и удалился в уединение частной жизни.
С 62 г. самым влиятельным лицом при Нероне стал Софоний Тигеллин, «человек темного происхождения, который провел молодость в грязи, а старость — в бесстыдстве; он не только вовлек Нерона в преступления, но позволял себе многое за его спиной, а в конце концов его покинул и предал» (Тац. Ист. I, 72).
Во времена Нерона Рим был уже огромным городом с пестрым населением. Римляне не отличались племенной замкнутостью, и въезд в город был открыт для всех. На римских площадях и улицах чужеземцев было больше, чем коренных римлян.
Об этом своеобразии столицы империи хорошо говорит (Сенека:
«Взгляни на многочисленное население, которое едва помещается в зданиях этого громадного города; большая часть этой толпы не имеет отечества, а собрались эти люди сюда из разных мест и вообще со всего света. Одних сюда привело честолюбие, других — государственные дела, третьих — возложенное на них посольство, четвертых — роскошь, которая ищет для себя удобного места, изобилующего пороками, пятых — страсть к образованию, шестых—зрелища, седьмых— дружба, восьмых— предприимчивость, которой нужно широкое поле деятельности; одни принесли сюда свою продажную красоту, другие — продажное красноречие. Все люди стекаются в этот город, в котором хорошо оплачиваются и добродетели и пороки» (Сенека. Утешительное письмо к Гельвии. 6, 2).
Рим легко впускал к себе не только чужих людей, но и богов. Множество иноземных культов, особенно восточных, постепенно обосновалось в Риме, так что в IV в. Рим сделался как бы «храмом всего мира» (Амм. Марц. XVII, 4, 13).
Из-за большой скученности, узости улиц и высоты многоквартирных домов Рим был очень опасным городом в пожарном отношении; он горел неоднократно, хотя его постоянно охраняла специальная противопожарная стража.
В 64 г. на Рим обрушилось страшное бедствие: вспыхнул грандиозный пожар, который бушевал девять дней. Значительная часть города выгорела полностью.
Самое странное заключалось в том, что нашлись люди, которые мешали тушить пожар, а были и такие, которые, как пишет Тацит, «открыто кидали в еще не тронутые огнем дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ, либо для того, чтобы беспрепятственно грабить, либо и в самом деле послушные чужой воле» (Тац. Анн. XV, 38).
Когда пожар начался, Нерон находился вне Рима. Прибыв в город, он распорядился оказать помощь пострадавшему населению и открыть для народа Марсово поле, крупные здания и императорские сады.
«Из Остии и других городов было доставлено продовольствие, и цена на зерно снижена до трех сестерциев. Принятые ради снискания народного расположения эти мероприятия, однако, не достигли поставленной цели, так как распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую стену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями древних времен» (Тац. Анн. XV, 39).
В народе поползли слухи, обвиняющие Нерона в поджоге Рима, якобы для того, чтобы на месте старого города построить новый и назвать его своим именем.
Тогда Нерон, как рассказывает Тацит, писавший в начале II в., чтобы снять с себя обвинения молвы, объявил виновниками пожара сектантов, приверженцев одного из восточных культов, Тацит называет их христианами. Вот что он пишет:
«И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому» (Тац. Анн. XV, 44).
Это первое упоминание о христианах в древней латино-язычной литературе 1).

В 65 г. в Риме был раскрыт заговор против Нерона, вследствие чего многие поплатились жизнью. Неизвестно, был ли Сенека в действительности причастсн к этому заговору, но он оказался в числе подозреваемых и получил от Нерона приказ покончить с собой
Тацит так повествует о трагической кончине Сенеки:
«Сохраняя спокойствие духа, Сенека велит принести свое завещание, но так как центурион воспрепятствовал этому, обернувшись к друзьям, восклицает, что раз его лишили возможности отблагодарить их подобающим образом, он завещает им то, что остается единственным, но зато самым драгоценным из его достояния, а именно — образ жизни, которого он держался, и если они будут помнить о нем, то заслужат добрую славу, и это вознаградит их за верность. Вместе с тем он старается удержать их от слез то разговором, то прямым призывом к твердости, спрашивая, где же предписания мудрости, где выработанная в размышлениях стольких лет стойкость в бедствиях? Кому неизвестна кровожадность Нерона9 После убийства матери и брата ему только и остается, что умертвить воспитателя своего и наставника.
Высказав это и подобное этому как бы для всех, он обнимает жену свою Паулину и, немного смягчившись по сравнению с проявленной перед этим непоколебимостью, просит и умоляет се не предаваться вечной скорби, но в созерцании его прожитой добродетельно жизни постараться найти достойное утешение, которое облегчит ей тоску о муже. Но она возражает, что сама обрекла себя смерти и требует, чтобы ее убила чужая рука. На это Сенека, не препятствуя ей прославить себя кончиной и побуждаемый к тому же любовью, ибо страшился оставить ту, к которой питал редкостную привязанность, беззащитною перед обидами, ответил: «Я указал на то, что могло бы примирить тебя с жизнью, но ты предпочитаешь благородную смерть; не стану завидовать возвышенности твоего деяния. Пусть мы с равным мужеством и равною твердостью расстанемся с жизнью, но в твоем конце больше величия».
После этого они одновременно вскрыли себе вены на обеих руках. Но так как из старческого и ослабленного скудным питанием тела Сенеки кровь еле текла, он надрезал себе также жилы на голенях и под коленями; изнуренный жестокой болью, чтобы своими страданиями не сломить духа жены и, наблюдая ее мучения, самому не утратить стойкости, он советует ей удалиться в другой покой. И так как даже в последние мгновения его не покинуло красноречие, он позвал писцов и продиктовал многое, что впоследствии было издано.
Однако Нерон, не питая личной ненависти к Паулине и не желая усиливать вызванное его жестокостью всеобщее возмущение, приказывает не допустить ее смерти. По приказу воинов рабы и вольноотпущенники перевязывают ей руки и останавливают кровотечение. Вероятно, она была без сознания; но так как толпа всегда готова во всем усматривать худшее, то не было недостатка в таких людях, которые считали, что в страхе перед неумолимой ненавистью Нерона она домогалась славы верной супруги, решившейся умереть вместе с мужем, но когда у нее возникла надежда на лучшую долю, то она не устояла перед соблазном сохранить жизнь. Она лишь на несколько лет пережила мужа, с похвальным постоянством чтя его память; лицо и тело ее отличались той мертвенной бледностью, которая свидетельствовала о невозместимой потере жизненной силы.
Между тем Сенека, тяготясь тем, что дело затягивается и смерть медлит приходом, просит Стация Аннея, чью преданность в дружбе и искусство врачевания с давних пор знал и ценил, применить заранее припасенный яд, которым умерщвляются осужденные уголовным судом афинян (яд цикуты). Яд был принесен, и Сенека его принял, но тщетно, так как члены его уже похолодели и тело стало невосприимчивым к действию яда. Тогда Сенеку погрузили в бассейн с теплой водой, и он обрызгал ею стоящих вблизи рабов со словами, что совершает этою влагою возлияние Юпитеру Освободителю. Потом его переносят в жаркую баню, и там он испустил дух, после чего его труп сжигают без торжественных погребальных обрядов. Так распорядился он сам в завещании, подумав о своем смертном часе еще в те дни, когда владел огромным богатством и был всемогущ» (Тац. Анн. XV, 62—64).
Нерон, хотя и обладал натурой звероподобной, тем не менее проявлял большую склонность к искусству. С детства он занимался рисованием, чеканкой по металлу и сочинением стихов; «при этом он обнаруживал, что им усвоены начатки учености» (Тац. Анн. XIII, 3).
Особенно увлекался Нерон пением и игрой на кифаре; хотя голос у него был слабый и сиплый, его неудержимо влекло в театр, на публику. Это был император, для которого лавры актера были желаннее, чем власть. Об успехе у публики он заботился более, чем о сохранении своей власти.
Нерон жаждал выступать перед публикой. Это было поистине неслыханным делом, ибо к театру и к актерам римляне относились с презрением.
Впервые Нерон осмелился выступить с пением перед публикой в Неаполе. Именно в это время случилось землетрясение; по одним сообщениям, театр пошатнуло, но Нерона это не остановило, и он допел до конца; по другим сообщениям, театр рухнул после представления, когда зрителей в нем уже не осталось (см.: Свет. Hep. 20; Тац. Анн. XV, 34).
Желая больше всего на свете выступить в Риме, Нерон учредил особые игры раз в пять лет, на которых актеры будут состязаться в пении, а жюри определит победителя. Нерон хотел быть соискателем награды наравне с другими актерами. Об этом неслыханном в римской истории факте Тацит повествует так:
«Еще до того как начались пятилетние состязания, сенат, пытаясь предотвратить всенародный позор, предложил Нерону награду за пение и в добавление к ней венок победителя в красноречии, что избавило бы его от бесчестия, сопряженного с выступлением на театральных подмостках.
Но Нерон, ответив, что ему не нужны ни поблажки, ни поддержка сената и что, состязаясь на равных правах со своими соперниками, он добьется заслуженной славы по нелицеприятному приговору судей, сначала выступает перед публикой с декламацией стихов; затем по требованию толпы, настаивавшей, чтобы он показал все свои дарования (именно в таких словах она выразила свое желание), он снова выходит на сцену, строго соблюдая все принятые у кифаредов правила: не присаживаться для отдыха, не утирать пота ничем кроме одежды, в которую облачен, не допускать, чтобы были замечены выделения изо рта и носа. В заключение, преклонив колено, он жестом руки выразил свое глубочайшее уважение к зрителям, после чего, делая вид, что волнуется, застыл в ожидании решения судей.
Римская чернь, привыкшая реагировать на понравившиеся ей жесты актеров, разразилась ритмичными возгласами восторга и рукоплесканиями. Можно было подумать, что она охвачена ликованием; впрочем, эти люди, равнодушные к общественному бесчестью, пожалуй, и в самом деле искренне ликовали.
Но людям, приехавшим из далеких городов Италии, которая все еще оставалась суровой и хранила древние нравы, людям, непривычным к царившей в Риме разнузданности, трудно было взирать спокойно на то, что творилось вокруг. Не справлялись они и с постыдной обязанностью хлопать в ладоши: их неумелые руки быстро уставали, они сбивали с ритма более ловких и опытных и часто на них обрушивали удары преторианцы, расставленные между рядами для того, чтобы не было ни одного мгновения, заполненного нестройными криками или праздным молчанием.
Известно, что многие всадники (сословие, второе после сенаторского), пробираясь через тесные входы среди напиравшей толпы, были задавлены, а других, которым пришлось просидеть в театре весь день и ночь, постигли губительные болезни.
Но еще опаснее было совсем не присутствовать на этом представлении, так как множество соглядатаев явно, а еще большое их число — тайно запоминали имена и лица входящих, их дружественное или неприязненное настроение. По их донесениям мелкий люд немедленно осуждали на казни, а людей знатных впоследствии настигала затаенная на первых порах ненависть императора» (Тац. Анн. XVI, 4—5).
Нерон, который несся по жизни без руля и без ветрил, совсем не заботился об управлении государством. Он вел себя так, будто весь мир существует для его личного удовольствия. Жизнь его до краев была наполнена разгулом, развратом, расточительством и разнузданной жестокостью.
Казалось, Нерон поставил перед собою цель полностью истощить великий Рим, который был колоссально богатым государством.
«Денежные поборы опустошили Италию, разорили провинции, союзные народы и государства, именуемые свободными. Добыча была взята и с богов, ибо храмы в Риме были ограблены, и у них отобрали золото» (Тац. Анн. XV, 45). Нерон заявил однажды: «Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось!» (Свет. Hep. 32).
«Более всего Нерон был расточителен в постройках. От Палатина до самого Эсквилина он выстроил дворец, назвав его сначала Проходным, а потом, после пожара и восстановления — Золотым. Вестибюль в нем был такой высоты, что в нем стояла колоссальная статуя Нерона высотой в 120 футов (около 36 метров); площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был длиной в милю (около полутора километров); внутри был пруд, подобный морю, окруженный строениями, подобными городам, а затем — поля, пестреющие пашнями, пастбищами, лесами и виноградниками, и на них — множество домашнего скота и диких зверей. В покоях же все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и перламутровыми раковинами, в обеденных залах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстиями, чтобы рассеивать ароматы; главный зал был круглый и днем и ночью вращался вслед небосводу, в банях текли соленые и серные воды. И когда такой дворец был закончен и освящен, Нерон только и сказал ему в похвалу, что теперь, наконец, он будет жить по-человечески» (Свет. Нер. 31). Таков был дворец Нерона, сооруженный в центре Рима.
Повествуя об этом кошмарном времени, Тацит пишет: «Рабское долготерпение и потоки пролитой внутри страны крови угнетают душу и сковывают ее скорбью» (Тац. Анн. XVI, 16).
Но Тацит многозначительно отмечает:
«Да будет ведомо тем, кто имеет обыкновение восторгаться недозволенной дерзостью по отношению к властям, что и при дурных императорах могут жить выдающиеся люди и что повиновение и скромность, если они сочетаются с трудолюбием и энергией, достойны не меньшей славы, чем та слава, которую многие снискали решительностью своего поведения и своею впечатляющей, но бесполезной для государства смертью» (Тац. Агр. 42).
И во времена Нерона были в Риме люди, жившие честно и благополучно. Например, некий Луций Волузий «скончался, оставив по себе безупречную память, он прожил 93 года, владея большим, честно нажитым состоянием, и, перевидав на своем веку стольких императоров, неизменно пользовался их благосклонностью» (Тац. Анн. XIII, 30).
Умопомрачительные безобразия Нерона в конце концов истощили терпение римлян, и в 68 г. против него поднялось восстание.
«Начало этому положила Галлия во главе с Юлием Вин-дексом, который был тогда пропретором этой провинции. Нерону уже давно было предсказано астрологами, что рано или поздно он будет низвергнут; тогда он и сказал свои известные слова: «Прокормимся ремеслишком!» — чтобы этим оправдать свои занятия искусством кифареда.
О галльском восстании он узнал в Неаполе в тот день, в который когда-то убил свою мать. Отнесся он к этому спокойно и беспечно: могло даже показаться, что он обрадовался случаю разграбить богатейшие провинции по праву войны. Он тут же отправился в гимнасий, с увлечением смотрел на состязания борцов; за обедом пришли новые донесения, но он остался холоден и лишь пригрозил, что худо придется мятежникам. И потом целых восемь дней он не рассылал ни писем, ни приказов, ни предписаний, предав все дело забвению. Наконец, возмущенный вес новыми оскорбительными эдиктами Виндекса, он отправил сенату послание, призывая отомстить за него и за отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла. Больше всего обиделся он, что Виндекс обозвал его дрянным кифаредом и назвал не Нероном, а Аге-нобарбом (рыжебородым). Понуждаемый новыми и новыми вестями, он, наконец, в трепете пустился в Рим. Когда же он узнал, что и Гальба с Испанией отложился от него, он рухнул и в душевном изнеможении долго лежал как мертвый, не говоря ни слова; а когда опомнился, то, разодрав одежду, колотя себя по голове, громко воскликнул, что все уже кончено.
В самом начале восстания, говорят, Нерон лелеял замыслы самые чудовищные, но вполне отвечавшие его нраву. Всех правителей провинций и военачальников он хотел убить как соучастников и единомышленников заговора; всех изгнанников и всех живших в Риме галлов перерезать; галльские провинции отдать на растерзание войскам; весь сенат извести ядом на пирах; столицу поджечь, а на улицы выпустить диких зверей, чтобы труднее было спастись. Отказавшись от этих замыслов — не столько из стыда, сколько из-за неуверенности в успехе — и убедившись, что война неизбежна, он сместил обоих консулов раньше срока и один занял их место, ссылаясь на пророчество, что Галлию может завоевать только консул.
Готовясь к походу, Нерон прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, как амазонок. Потом он объявил воинский набор по городским трибам, но никто, годный к службе, не явился; тогда он потребовал от хозяев известное число рабов и отобрал из челяди каждого хозяина только самых лучших.
Между тем пришли вести, что взбунтовались и остальные войска. Нерон, узнав об этом во время пира, изорвал донесение, опрокинул стол, разбил об пол два любимых своих кубка и, взяв у Лукусты яд в золотом ларчике, отправился в Сервилиевы сады. Самых надежных вольноотпущенников он отправил в Остию готовить корабли, а сам стал упрашивать преторианских трибунов и центурионов сопровождать его в бегстве. Но те или уклонялись, или прямо отказывались.
Дальнейшие размышления отложил он на следующий день. Но среди ночи проснувшись, он увидел, что телохранители покинули его. Вскочив с постели, он послал за друзьями, и ни от кого не получив ответа, сам пошел к их покоям. Вес двери были заперты, никто не отвечал; он вернулся в спальню — оттуда уже разбежались и слуги, унеся даже простыни, похитив и ларчик с ядом. Он бросился искать гладиатора Спикула или любого другого опытного убийцу, чтобы от его руки принять смерть,— но никого не нашел. «Неужели нет у меня ни друга, ни недруга?» — воскликнул он и выбежал прочь, словно желая броситься в Тибр.
Но первый порыв прошел, и он пожелал найти какое-нибудь укромное место, чтобы собраться с мыслями. Вольноотпущенник Фаон предложил ему свою усадьбу между Соляной и Номентанской дорогами, на четвертой миле от Рима. Нерон, как был, босой, в одной тунике, накинув темный плащ, закутав голову и прикрыв лицо платком, вскочил на коня; с ним были лишь четверо спутников, среди них — Спор.
С первых же шагов удар землетрясения и вспышка молнии бросили его в дрожь. Из ближнего лагеря до него долетали крики солдат, желавших ему гибели. Доскакав до поворота, Нерон и его спутники отпустили коней. Сквозь кусты и терновник, по тропинке, проложенной через тростник, подстилая под ноги одежду, император с трудом выбрался к задней стене виллы. Тот же Фаон посоветовал ему до поры укрыться в яме, откуда брали песок, но он отказался идти живым под землю. Ожидая, пока пророют тайный ход на виллу, он ладонью зачерпнул напиться воды из какой-то лужи и произнес: «Вот напиток Нерона!» Плащ его был изорван о терновник, он обобрал с него торчавшие колючки, а потом на четвереньках через узкий выкопанный проход добрался до первой каморки и там бросился на постель, на тощую подстилку, прикрытую старым плащом. Все со всех сторон умоляли его скорее уйти от грозящего позора. Он велел снять с себя мерку и по ней вырыть у него на глазах могилу, собрать куски мрамора, какие найдутся, принести воды и дров, чтобы управиться с трупом. При каждом приказании он всхлипывал и вес время повторял: «Какой великий артист погибает!»
Пока император медлил, Фаону скороход принес письмо; выхватив письмо, Нерон прочитал, что сенат объявил его врагом и разыскивает, чтобы казнить. В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собою, попробовал острие каждого, потом опять спрятал, оправдываясь, что роковой час еще не наступил. То он уговаривал Спора начинать крик и плачь, то просил, чтобы кто-нибудь примером помог ему встретить смерть, то бранил себя за нерешительность такими словами: «Живу я гнусно, позорно — не к лицу Нерону, не к лицу — нужно быть разумным в такое время — ну же, мужайся!»
Уже приближались всадники, которым было поручено захватить его живым. Заслышав их, Нерон в трепете выговорил:
— Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает, — и с помощью своего советника по прошениям, Эпафродита, вонзил себе в горло меч. Он еще дышал, когда ворвался центурион, и, зажав плащом рану, сделал вид, будто хочет ему помочь. Он только и мог ответить «Поздно!» — и: «Вот она, верность!» — и с этими словами испустил дух.
Нерон скончался на тридцать втором году жизни в тот самый день (7 июня), в который когда-то погубил свою жену Октавию» (Свет. Hep. 40—57).
В тот же день был провозглашен новый император —
Гальба из рода Сульпициев.
Династия Юлиев-Клавдиев ушла в небытие.

Примечания:

1) Раннее упоминание о христианах есть также у Иосифа Флавия в его «Иудейских древностях», написанных на арамейском и переведенных на греческий язык (XVIII, 3, 3).
История возникновения христианства известно плохо, и слова Иосифа Флавия и Тацита в науке трактовали по-разному, слова Тацита пытались даже признать позднейшей вставкой, но серьезных основании для -этого нет В современной науке принято считать, что зачетное распространение христианских общин по Римской империи начинается с последней трети I в Раннехристианские общины состояли главным образом из низов населения (рабов и свободных бедняков), ибо они больше всех нуждались в том утешении, которое давала христианская религия и которое полностью отсутствовало в римской религии Так как христиане держались обособленно, отказывались участвовать в общегосударственном культе императоров, сходки их были окружены таинственностью и непосвященные на них не допускались, то это послужило основанием для возникновения кривотолков и подозрении в неблаговидных условиях Главными преступлениями христиан молва считала то, что они якобы приносят в жертву новорожденных римских младенцев, вкушают их плоти и крови и предаются массовому разврату.

Использованы материалы книги: Федоровой Е.В. Императорский Рим в лицах. Ростов-на-Дону, Смоленск, 1998.


Нерон, Тиберий Клавдий - Римский император из рода Юлиев-Клавдиев, правивший в 54-68 гг. Род. 15 дек. 37 г. + 7 июня 68 г.

+ + +

Нерон, или Луций, как его звали в детстве, принадлежал к древнему патрицианскому роду Домициев Агенобарбов. Отец его, Гней Домиций Агенобарб, был человек буйный и порочный. При Тиберий он обвинялся и в оскорблении величества, разврате и кровосмешении со своей сестрой Лепидой, но смена правителей его спасла. Он скончался в 39 г. от водянки. Его мать, Агриппина, женщина вероломная и жестокая, известна была тем, что открыто находилась в сожительстве с братом своим Гаем Калигулой, а потом была им сослана за разврат. Говорят, что Агенобарб, в ответ на поздравления друзей по случаю рождения сына, отвечал, что от него и Агриппины ничего не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества. Слова его оказались пророческими.

Трех месяцев Луций потерял отца, мать его вскоре была сослана, а на их имущество наложил руку Калигула, так что первые его годы прошли в нищете и нужде в доме тетки Лепиды. Но когда Клавдий принял власть, ему не только возвращено было отцовское имущество, но и добавлено наследство его отчима, Пассиена Криспа. Благодаря влиянию и могуществу матери, возвращенной из ссылки и восстановленной в правах, он достиг видного и высокого положения. В 49 г. Агриппина стала женой Клавдия, а в 50 г. тот усыновил Луция под именем Тиберия Клавдия Нерона, хотя у него был и собственный сын, Британик, лишь ненамного моложе пасынка. Воспитателем Нерона был назначен известный философ Анней Сенека. В 53 г. Нерон женился на дочери Клавдия, Октавии, а год спустя, после смерти Клавдия (отравленного Агриппиной), он был объявлен в завещании его наследником.

Ему было шестнадцать лет, когда он принял власть. Начал он с того, что постарался показать свои родственные чувства. Клавдия он почтил великолепным погребением, похвальной речью и обожествлением. Памяти отца своего, Домиция, он воздал величайшие почести. Матери он доверил все свои общественные и частные дела. Он объявил, что будет править по предначертаниям Августа, и не пропускал ни единого случая показать свою щедрость, милость и мягкость. Обременительные подати он отменил или умерил. Народу он раздал по четыреста сестерциев на человека, обедневшим сенаторам назначил ежегодное пособие. Он позволял народу смотреть на его военные упражнения, часто декламировал при всех и даже произносил стихи как дома, так и в театре, что неизменно вызывало общее ликование ( Светоний: «Нерон»; 5-10).

Однако, подобно своему дяде Калигуле, Нерон очень быстро показал истинное свое лицо. Влюбившись в 55 г. в вольноотпущенницу по имени Акте и избрав своими наперсниками блестящих молодых людей Марка Отона и Клавдия Сенециона, Нерон стал понемногу выходить из-под опеки матери. Поскольку известно было, что к жене своей Октавии Нерон всегда испытывал неодолимое отвращение, никого не удивила эта связь принцепса с блестящей гетерой. Но Агриппина, едва до нее дошли слухи об Акте, накинулась на Нерона со всем женским неистовством. И чем яростнее она осыпала его упреками, не желая выжидать, когда он одумается или пресытится, тем сильнее распалялась в нем страсть; наконец он вышел из повиновения матери и доверился руководству Сенеки (Тацит: «Анналы»; 13; 12— 13). Таким образом, Агриппина навсегда лишилась расположения сына, хотя при более благоразумном поведении могла бы еще долгое время руководить им. В ее горячности видели не столько гнев матери, сколько ревность влюбленной женщины, покинутой своим любовником. Ходили упорные слухи, что Агриппина, стараясь усилить свою власть над сыном, склонила его к плотской связи с собой и, разъезжая в носилках вместе с матерью, Нерон предавался противоестественной похоти, о чем свидетельствовали пятна на одежде (Светоний: «Нерон»; 28).

Вне себя от ярости, Агриппина сказала однажды, что Британик, ее пасынок, уже подрос, что он кровный сын Клавдия и достоин того, чтобы унаследовать отцовскую власть. Она угрожала отправиться вместе с Британиком в преторианский лагерь и добиться того, чтобы власть перешла в более достойные руки. Встревоженный этими словами Нерон стал размышлять о неукротимом характере брата и о том, что тот имеет немало сторонников. В конце концов он решил устранить его с помощью яда (Тацит: «Анналы»; 13; 14—15). Яд получил он от той же Лукусты, которую обвиняли в отравлении Клавдия. Но первая попытка окончилась неудачей: отрава оказалась слабее, чем думали, и Британика только прослабило. Тогда Нерон вызвал Лукусту к себе и стал избивать ее собственными руками, крича, что она насмехается над ним и дала ему не яд, а лекарство. Та оправдывалась, что сделала дозу меньше, желая отвести подозрение в убийстве. Нерон заставил ее тут же, в спальне у себя, сварить новый яд и поднести отраву обедавшему за столом Британику. С первого же глотка тот упал мертвым; Нерон, солгав сотрапезникам, будто это обычный припадок падучей, на следующий же день, в проливной дождь, похоронил его торопливо и без почестей.

Таково было первое преступление Нерона. После этого наглость, похоть, распущенность, скупость, жестокость стали постепенно и незаметно проявляться в его манерах. Поначалу казалось, что пороки эти не от природы, а от возраста, и что они пройдут вместе с юностью. Как только смеркалось, он надевал накладные волосы или войлочную шапку и шел слоняться по кабакам или бродить по переулкам. Забавы его были не безобидны: людей, возвращавшихся с ужина, он то и дело колотил, а при сопротивлении наносил им раны и сбрасывал их в сточные канавы; в кабаки он вламывался и грабил, а во дворце устроил рынок и, захваченную добычу продавал по частям, а выручку пропивал. Не раз в таких потасовках ему могли выбить глаз, а то и вовсе прикончить: один сенатор избил его чуть не до смерти за то, что он приставал к его жене. С этих пор он выходил в поздний час не иначе, как в сопровождении войсковых трибунов, неприметно державшихся в стороне (Светоний: «Нерон»; 26,33).

В 58 г. Нерон увлекся Поппеей, женой своего друга Отона. По свидетельству Тацита, она имела все, кроме чистой души. Поппея была знатна, красива и богата, но с ранней юности поставила все эти достоинства на службу своему любос-трастию и своему тщеславию. Едва познакомившись с Нероном, она сделала вид, что покорена его красотой и не в силах противиться нахлынувшей на нее страсти. Принцепс вскоре попал в ее сети и сделался ее любовником. Под влиянием этой женщины семена пороков стали быстро прорастать в его душе ( Тацит: «Анналы»; 13; 45—46).

Именно Поппея толкнула Нерона в 59 г. на убийство матери, так как не надеялась при жизни Агриппины добиться его развода с Октавией и бракосочетания с нею самой. Решив умертвить мать, Нерон начал совещаться с приближенными о том, как это осуществить: посредством яда, оружием или как-либо иначе. Сначала остановились на яде ( Тацит: «Анналы»; 14; 1, 3). Три раза Нерон пытался отравить Агриппину, пока не понял, что та заранее принимает противоядие. Тогда он устроил над ее постелью штучный потолок, чтобы машиной высвободить его из пазов и обрушить на спящую, но соучастникам не удалось сохранить замысел в тайне (Светоний: «Нерон»; 34). Наконец вольноотпущенник Ани-кет предложил хитроумный план. Он заявил, что может устроить на корабле особое приспособление, чтобы, выйдя в море, тот распался на части и потопил ни о чем не подозревающую Агриппину. Этот ловко придуманный план был одобрен. Нерон отправился в Байи и пригласил сюда мать на праздник Квинкватров. Там он ласковым обращением расстроил ее страхи и подозрения, а напоследок крепко обнял и долго глядел ей в глаза. Однако не успел еще корабль отойти на достаточное расстояние от берега, как по данному знаку обрушилась отягченная свинцом кровля каюты. Но Агриппину и сопровождавшую ее Ацероннию защитили высокие стенки ложа, выдержавшие тяжесть рухнувшей кровли. Корабль уцелел, так что обе женщины не были сброшены в море внезапным толчком, а соскользнули в него. Ацеронния погибла, но Агриппина, сначала вплавь, а потом на одной из встречных рыбачьих лодок добралась до своей виллы. У нее не осталось ни малейших сомнений в том, что ее собирались убить, но она сочла нужным это скрыть. К сыну Агриппина отправила вольноотпущенника Агерина с известием о своем спасении. Нерон был не на шутку напуган таким оборотом дела. Он объявил, что мать надо умертвить прежде, чем она успеет обвинить его в покушении. Присланного ею Агерина он велел задержать, подбросить ему под ноги меч и объявить, будто тот пытался убить принцепса. Аникет в окружении воинов отправился на виллу Агриппины. Говорят, что Агриппина, увидев его, пыталась сначала умолить о пощаде, но, заметив, как центурионы обнажают мечи, подставила им живот и воскликнула: «Поражай в чрево!» Ее прикончили, нанеся ей множество ран (Тацит: «Анналы»; 14; 3—8). По некоторым известиям, Нерон приехал осматривать обнаженный труп матери, внимательно оглядел и подверг разбору все ее члены, некоторые похвалил, другие побранил и пришел от этого занятия в такое возбуждение, что потребовал вина и тут же, возле ее тела, начал пьянствовать.

Окончательно избавившись от опеки, Нерон решил осуществить свою давнюю мечту. Еще в детские годы вместе с другими науками изучал он и музыку. Придя к власти, он тотчас пригласил к себе лучшего в то время кифареда Терпла и много дней подряд слушал его после обеда до поздней ночи. Теперь же он и сам начал постепенно упражняться в этом искусстве. Он не упускал ни одного из средств, каким обычно пользуются мастера для сохранения и укрепления голоса: лежал на спине со свинцовым листом на груди, очищал желудок промываниями и рвотой, воздерживался от плодов и других вредных для голоса кушаний. И хотя голос у него был слабый и сиплый, все же, радуясь своим успехам, он пожелал выступить на сцене ( Светоний: «Нерон»; 20, 34). Впервые публично он выступил на специально организованных им ювеналиях перед тщательно подобранной публикой, которая наградила его льстивыми и восторженными аплодисментами.

В 62 г. умер префект преторианцев Бурр, один из ближайших наставников Нерона (ходили упорные слухи, что Нерон под видом лекарства послал ему яд), а вслед за тем последовало быстрое охлаждение принцепса к Сенеке. Сенеку обвиняли в том, что он чрезмерно богат, что, будучи автором многих речей Нерона, он присваивает себе славу его красноречия, что он осуждает новые увлечения Нерона — скачки и пение, и за глаза насмехается над его голосом. Впрочем, одного последнего обвинения достаточно было для того, чтобы Сенека из первого друга превратился в злейшего врага: нападок на свой голос Нерон не прощал никому. Ближайшим человеком при Нероне становится новый префект преторианцев Тигеллин. По его наущениям Нерон без всякого суда приговорил к смерти и казнил двух знатных сенаторов, Плавта и Суллу, так как опасался их популярности в войске. Сенат задним числом одобрил эти убийства. Получив сенатские постановления и увидев, что все его преступления принимаются как выдающиеся деяния, Нерон изгнал Октавию, объявив, что она бесплодна, и тотчас же сочетался браком с Поппеей. Но и добившись своего, Поппея не перестала преследовать прежнюю соперницу: она побудила одного из слуг Октавии обвинить госпожу в прелюбодейной связи с рабом. Началось следствие, которое хоть и велось со многими злоупотреблениями, не смогло доказать этой наглой клеветы. Нерон ограничился пока тем, что сослал Октавию в Кампанию. Тем временем Аникет, убийца Агриппины, снова поспешил оказать Нерону грязную услугу и стал повсюду распространять слухи о том, что Октавия была его любовницей. Основываясь на этой, им же самим пущенной сплетне, Нерон обвинил Октавию в том, что она, задумав переворот, соблазнила префекта его флота и даже была беременна от него (при этом забыли, что совсем недавно обвиняли ее в бесплодии). Несчастную заточили на острове Пандатерии, а спустя несколько дней объявили, что она должна умереть. Поскольку сама она никак не хотела покончить с собой, ей насильно вскрыли вены на руках и ногах. Поппея даже этим не была удовлетворена: в ознаменование своего торжества она велела отрезать голову Октавии и привести ее в Рим ( Тацит: «Анналы»; 14; 15, 51-52, 57, 60, 62).

Между тем Нерон со дня на день проникался все более страстным желанием выступить на сцене общедоступного театра; до сих пор он пел лишь у себя во дворце или в своих садах на ювеналиях, к которым относился с пренебрежением, считая их слишком замкнутыми для такого голоса, каким он, по его мнению, обладал. Однако, не решившись начать сразу с Рима, он избрал Неаполь, представлявшийся ему как бы греческим городом ( Тацит: «Анналы»; 15; 33). В день его выступления в 64 г. театр дрогнул от неожиданного землетрясения, но Нерон не остановился, пока не кончил начатую песнь. После этого он часто выступал в Неаполе и пел по несколько дней. Потом дал себе короткий отдых для восстановления голоса, но и тут не выдержал одиночества, из бани явился в театр, устроил пир посреди орхестры и по-гречески объявил толпе народа, что когда он промочит горло, то уже споет что-нибудь во весь голос. Ему понравилось мерное рукоплескание александрийцев, которые во множестве приехали в Неаполь, и он вызвал из Александрии еще больше гостей; не довольствуясь и ими, он сам отобрал юношей всаднического сословия и пять с лишним тысяч дюжих молодцов из простонародья, разделил их на отряды и велел выучиться рукоплесканиям всякого рода — и «Жужжанию», и «желобкам», и «кирпичикам», а потом вторить ему во время пения. Главари их зарабатывали по 400 000 сестерциев.

После этого принцепс возвратился в Рим и предался самому необузданному разврату. И сам он, и его приближенные давали в этот год множество пиров, на которых забывались всякие приличия. Пиршества Нерона затягивались с полудня до полуночи; время от времени он освежался в купальнях, пировал и при народе, на искусственном пруду или в Большом цирке, где прислуживали голые гетеры и танцовщицы со всего Рима. Когда он проплывал по Тибру в Остию или по заливу в Байи, по берегам устраивались харчевни, где было все готово для бражничества и разврата и где одетые шинкарками матроны отовсюду зазывали его причалить.

Мало того, что жил он и со свободными мальчиками, и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрик). Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним как с женой. А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член оставался неоскверненным. В завершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив свою похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору; за этого Дорифора он вышел замуж, как за него — Спор, и при этом кричал и вопил, как насилуемая девушка.

Наблюдая за этим, римляне в ужасе ожидали возмездия со стороны богов, и действительно, в тот самый год в столице разразился невиданный по силе со времен галльского нашествия пожар, уничтоживший большую часть города и погубивший бесчисленное множество людей. Впрочем, и в этой беде обвиняли принцепса. Говорили, что ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, поэтому он и велел поджечь Рим, притом настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать. Шесть дней и шесть ночей свирепствовало бедствие, а народ искал убежище в каменных памятниках и склепах. Кроме бесчисленных жилых построек, горели дома древних полководцев, еще украшенные вражеской добычей, горели храмы богов, возведенные и освященные в годы царей, горело все достойноси памятное, что сохранилось от древних времен. На этот пожар Нерон смотрел с Меценатовой башни, наслаждаясь, по его словам, великолепным пламенем, и в театральном одеянии пел «Крушение Трои» (Светоний: «Нерон»; 20, 27—29, 37—39). Идя навстречу изгнанному пожаром и оставшемуся без крова народу, Нерон открыл для него Марсово поле, все дома Агриппины, а также свои собственные сады и, кроме того, велел срочно возвести строения, чтобы разместить в них толпы обездоленных погорельцев. Из Остии и ближайших муниципиев было доставлено продовольствие, а цена за зерно снижена до трех сестерциев (Тацит: «Анналы»;'15; 39).

Страшное бедствие позволило осуществить мечту Нерона — отстроить Рим заново. В постройках, как и во всем прочем, он не знал меры. От Палатина до самого Эсквилина он велел выстроить дворец, назвав его сначала Проходным, а потом, после пожара и восстановления, — Золотым. О размерах и убранстве его достаточно сказать, что прихожая в нем была такой высоты, что в ней стояла колоссальная статуя императора ростом в сто двадцать футов, площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был в милю длиной; внутри был пруд, подобный морю, окруженный строениями, подобными городам, а затем — поля, пестреющие пастбищами, лесами и виноградниками, и на них — множество домашней скотины и диких зверей. В остальных покоях все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и жемчужными раковинами; в обеденных палатах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстиями, чтобы рассеивать ароматы; главная палата была круглая и днем и ночью безостановочно вращалась вслед небосводу; в банях текли соленые и серные воды. И когда такой дворец был закончен и освящен, Нерон только и сказал ему в похвалу, что теперь, наконец, он будет жить по-человечески. Кроме этой грандиозной постройки по его указке начали строить купальню от Мизенадо Авернского озера, крытую и с портиками по сторонам, в которую он хотел отвести все Байские горячие источники; начат был и канал от Аверна до самой Остии, чтобы можно было туда ездить на судах, но не по морю; длиною он должен был быть в сто шестьдесят миль, а шириною такой, чтобы могли разойтись две квинкверемы. Для производства этих работ он приказал всех ссыльных отовсюду везти в Италию, и даже уголовных преступников велел приговаривать только к этим работам (Светоний: «Нерон»; 31).

Вся не отошедшая к дворцу территория города в. дальнейшем застраивалась не так скученно и беспорядочно, как после сожжения Рима галлами, а с точно отмеренными кварталами и широкими улицами между ними, причем была ограничена высота зданий, дворы не застраивались, а перед фасадами доходных домов возводились скрывавшие их портики. Эти портики Нерон обещал соорудить за свой счет, а участки для построек предоставил владельцам расчищенными. Кроме того, он определил им денежные награды за завершение строительства особняков и доходных домов в установленные им самим сроки. Для свалки мусора он предоставил болота близ Остии, повелев, чтобы суда, подвозившие по Тибру зерно, уходили обратно, погрузив мусор; самые здания он приказал возводить без применения бревен, сплошь из габийского или альбанского туфа, ибо этот камень огнеупорен; было запрещено сооружать дома с общими стенами, но всякому зданию надлежало быть наглухо отгороженным от соседнего. Все эти меры, принятые для общей пользы, послужили вместе с тем и к украшению города. Чтобы пресечь позорящую его молву, что пожар был устроен по его приказу, Нерон приискал виновных и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем, по их указаниям, и великое множество прочих. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах или обреченных насмерть поджигали в огне с наступлением темноты ради ночного освещения.

В 65 г. был раскрыт большой заговор, во главе которого стоял Гай Пизон. В заговор были втянуты многие сенаторы, всадники, воины и даже женщины, как из ненависти к Нерону, так и из расположения к Пизону ( Тацит: «Анналы»; 15; 43— 44, 48). Заговорщиков заключили в оковы из тройных цепей; одни добровольно признавались в преступлении, другие даже вменяли его себе в заслугу — по их словам, только смертью можно было помочь человеку, запятнанному всеми пороками. Дети осужденных были изгнаны из Рима и убиты ядом или голодом. После этого Нерон казнил уже без меры и без разбора кого угодно и за что угодно (Светоний: «Нерон»; 36—37). По площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники. Отсюда непрерывным потоком гнали они толпы закованных в цепи и приводили их ко входу в сады. И когда задержанные входили туда и подвергались допросу, им вменялись в преступление то радость, обнаруженная когда-то при виде того или иного из заговорщиков, то случайный разговор, то уличные встречи, то совместное присутствие на пиршествах или на представлении. Воспользовавшись случаем, Нерон послал приказ покончить с собой всем своим врагам, которых прежде не решался тронуть и которые лишь слегка касались или даже вообще не были замешаны в заговор. Так он вынудил к самоубийству Сенеку и консула Вестина и еще очень многих невиновных (Тацит: «Анналы»; 15; 58, 63, 69).

Вслед за тем были отпразднованы вторые пятилетние игры, учрежденные Нероном. Здесь Нерон впервые выступил в театре перед римлянами. Сначала он продекламировал свои поэтические произведения (Тацит: «Анналы»; 16; 4), но все закричали, что хотят услышать его божественный голос. Принцепс отвечал, что желающих он постарается удовлетворить в своих садах, но когда к просьбам толпы присоединились стоявшие в это время на страже солдаты, то он с готовностью заявил, что выступит хоть сейчас. И тут же он приказал занести свое имя в список кифаредов-состязателей, бросил в урну свой жребий вместе с другими, дождался своей очереди и вышел. Встав на сцене и произнеся вступительные слова, он объявил, что будет петь «Ниобу», и пел ее до десятого часа. Продолжение состязаний и выдачу наград он отложил до следующего года, чтобы иметь случай выступить еще несколько раз; но и это ожидание показалось ему долгим, и он не переставал вновь и вновь показываться зрителям. Пел он и трагедии, выступая в масках героев и богов и даже героинь и богинь (Светоний: «Нерон»; 21). Вскоре после этого он убил жену Поппею, ударив ее ногой больную и беременную, когда слишком поздно вернулся со скачек, а она встретила его упреками (Светоний: «Нерон»; 35).

В 66 г. Нерон велел казнить Антонию, дочь Клавдия, которая после смерти Поппеи отказалась выйти за него замуж, обвинив ее в подготовке переворота. Пасынка своего, Руфрия Криспина, сына Поппеи, он велел его рабам утопить в море во время рыбной ловли, так как слышал, что мальчик, играя, называл себя полководцем и императором. Затем он женился на Статилии Мессалине, муж которой, Аттик Вестин, был незадолго до этого казнен.

Тогда же все греческие города, в которых бывали музыкальные состязания, постановили послать ему венки кифаредов. Он принял венки с великой радостью, а послов, прибывших с ними, допустил к себе прежде всех и даже пригласил на дружеский обед. За обедом некоторые из них упросили его спеть и наградили шумными рукоплесканиями. Тогда он заявил, что только греки умеют его слушать и только они достойны его стараний. Без промедления он собрался ехать в Грецию и пустился в путь. Тотчас по переезде он выступил в Кассиопе с пением перед алтарем Юпитера, а потом объехал одно за другим все состязания. Для этого он велел в один год совместить праздники самых разных сроков, хотя бы их пришлось повторять, и даже в Олимпии, вопреки обычаю, устроил музыкальные игры.

Когда он пел, никому не дозволялось выходить из театра, даже по необходимости. Поэтому, говорят, некоторые женщины рожали в театре, а многие, не в силах более его слушать и хвалить, перебирались через стены, так как ворота были заперты, или притворялись мертвыми, чтобы их выносили на носилках. Трудно поверить, как робел и трепетал он, выступая, как ревновал своих соперников, как страшился судей. Соперников он обхаживал, заискивал перед ними, злословил о них потихоньку, порой осыпал их бранью при встрече, словно равных себе, а тех, кто был искуснее его, старался даже подкупить. К судьям он перед выступлением обращался с величайшим почтением, уверяя, что он сделал все, что нужно, однако всякий исход есть дело случая, и они, люди премудрые и ученые, должны эти случайности во внимание не принимать. Судьи просили его мужаться, и он отступал, успокоенный, но все-таки в тревоге: молчание и сдержанность некоторых.из них казались ему проявлением недовольства и недоброжелательства, и он заявлял, что эти судьи ему подозрительны. При соревновании он тщательно соблюдал. все порядки: не смел откашляться, пот со лба вытирал руками, а когда в какой-то трагедии выронил и быстро подхватил свой жезл, то в страхе трепетал, что за это его исключат из состязания, и успокоился лишь тогда, когда второй актер ему поклялся, что никто этого не заметил за рукоплесканиями и кликами народа. Победителем он объявлял себя сам, поэтому всякий раз он участвовал и в состязании глашатаев. А чтобы от прежних победителей нигде не осталось ни следа, ни памяти, все их статуи и изображения он приказывал опрокидывать, тащить крюками и сбрасывать в отхожие места. Выступал он много раз и возницею, в Олимпии он правил даже упряжкой в десять лошадей. Правда, здесь он был выброшен из колесницы; его вновь туда посадили, но продолжать скачку он уже не мог и сошел с арены, однако, несмотря на это, получил венок. Отправляясь в обратный путь в 67 г., он подарил всей провинции свободу, а судьям — римское гражданство и немалую денежную награду: об этой милости он объявил в день Истмийских игр с середины стадиона.

Из Греции он вернулся в 68 г. в Неаполь, где выступил когда-то в первый раз, и въехал в город на белых конях через пролом в стене, по обычаю победителей в играх. Таким же образом вступил он и в Акций, и в Альбан, и в Рим. В Рим он въезжал на той колеснице, на которой справлял триумф Август, в пурпурной одежде, в расшитом золотыми звездами плаще, с олимпийским венком на голове и пифийским — в правой руке; впереди несли остальные венки с надписями, где, над кем и в каких трагедиях или песнопениях он одержал победу, позади, как в овации, шли его хлопальщики, крича, что они служат Августу и солдатами идут в его триумфе. Он прошел через Большой цирк, для чего снес арку, через Велабр, форум, Палатин и храм Аполлона; на всем его пути люди приносили жертвы, кропили дорогу шафраном, подносили ему ленты, певчих птиц и сладкие яства. Священные венки он повесил в своих опочивальнях возле ложа, и там же поставил свои статуи в облачении кифареда. Но и после этого он не оставил своего усердия и старания: ради сохранения голоса он даже к солдатам всегда обращался лишь заочно через глашатая; занимался ли он делами или отдыхал, при нем всегда находился учитель произношения, напоминавший ему, что надо беречь горло и дышать через платок. И многих он объявлял своими друзьями или врагами, смотря по тому, охотно или скупо они ему рукоплескали.

Между тем правлению его приходил конец. Высадившись в Неаполе, он узнал о восстании галльских легионов во главе с Виндексом. Отнесся он к этому спокойно и беспечно: могло даже показаться, что он радовался случаю разграбить богатейшие провинции по праву войны. Но, когда к восстанию присоединились испанские легионы во главе с Гадьбой, Нерон пал ниц и в Душевном изнеможении долго лежал как мертвый, не говоря ни слова, а когда опомнился, то, разодрав платье, колотя себя по го-. лове, громко кричал, что все уже кончено. Успокоившись затем немного, он сместил обоих консулов и один занял их место. Но и здесь Нерон остался верен себе — готовясь к галльскому походу) он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, приказал остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, как амазонок. Потом он объявил воинский набор по городским трибам, но никто годный к службе не явился; тогда он потребовал от хозяев известное число рабов и отобрал из челяди каждого только самых лучших. Всем сословиям он приказал пожертвовать часть своего состояния, а съемщикам частных домов и комнат — немедленно принести годовую плату за жилье в императорскую казну. Всем этим он возбудил еще большее негодование к себе.

В разгар его приготовлений пришло известие, что и остальные легионы — и на востоке, и на западе, — отложились и готовы выступить против Рима. В ужасе он стал готовиться к бегству и упрашивал преторианцев последовать за ним, но те отказались. До вечера он колебался между различными планами: то хотел отдаться в руки Гальбы, то. обратиться с мольбой к народу, то ехать в Египет. Дальнейшие размышления он отложил на следующий день. Но среди ночи, проснувшись, он увидел, что телохранители покинули его. Вскочив с постели, он послал за друзьями и, ни от кого не получив ответа, сам пошел по их покоям. Все двери были заперты, никто не отвечал; он вернулся в спальню — оттуда уже разбежались и слуги. Нерон, как был босой, в одной тунике, накинув темный плащ, закутав голову и прикрыв лицо платком, вскочил на коня; с ним было лишь четверо спутников, среди них — Спор. Впятером они пробрались в усадьбу вольноотпущенника Фаона между Соляной и Номентанской дорогами. Плащ принцепса был изорван о терновник; когда он захотел пить, ему пришлось утолять жажду из какой-то лужи. Фаон укрыл его в жалкой каморке, где лежала тощая подстилка, прикрытая старым плащом. Когда Нерон захотел есть, ему предложили грубый хлеб, когда же он обратился за советом, эти последние, еще оставшиеся ему верными друзья, предложили ему покончить с собой и тем избежать позора. Он велел снять с себя мерку и по ней вырыть у него на глазах могилу, собрать куски мрамора, какие найдутся для надгробья, принести воды для обмывания трупа и дров для костра. При каждом приказании он всхлипывал и все время повторял: «Какой великий артист погибает!» Пока он медлил, пришло известие, что сенат объявил его врагом и разыскивает, чтобы казнить по обычаю предков. В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собой, попробовал острие каждого, потом опять спрятал, оправдываясь тем, что роковой час еще не наступил. Только когда сообщили, что к вилле приближаются всадники, он вонзил себе в горло меч. Он еще дышал, когда ворвался центурион, который, зажав платком его рану, сделал вид, что хочет ему помочь. Нерон только и мог ответить: «Поздно! Вот она, верность!» — и с этими словами испустил дух. Глаза его остановились и выкатились, на них ужасно было смотреть ( Светоний: «Нерон»; 22— 25, 35, 40, 42-45, 47-49).

Все монархи мира. Греция, Рим, Византия. Константин Рыжов. Москва, 2001.


Далее читайте:

Все римляне (биографический указатель в алфавитном порядке)

Римские императоры (биографический указатель в хронологическом порядке)

Римские консулы: | VI - V в. до н.э. | IV в. до н.э. | III в. до н.э. | II в. до н.э. | I в. до н.э. | I в. н.э. | II в. н.э. | III - IV в. н.э. |

 

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС