Исаак Масса

1610 г.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

На первую страницу

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

КАРТА САЙТА

Краткое известие 

о начале и происхождении современных войн и смут в Московии, случившихся до 1610 года за короткое время правления нескольких государей 

Исаак Масса

| 01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |

16 октября прибыл посол от короля польского⁴³ с подарками к царю Димитрию, чтобы передать ему поздравления от короля. Подарки были: прекрасные лошади, золотая цепь и большой кубок; и в том же месяце [посол] отъехал. Также приезжал папский легат для возобновления союза, заключенного им в Польше, и он [легат] был отпущен с подарками⁴⁴.

В это же время снова помиловали Шуйских, и они прибыли в Москву и вновь принялись составлять заговор, только в строжайшей тайне.

В декабре привезли в Москву взятого в плен стоящими близ Азова донскими казаками турецкого капитана, который повсюду на Дону причинил много вреда, и звали его Дус Бахмет (Doesbagmeth).

Также принял царь на службу одного польского ротмистра, верно служившего ему при завоевании Московии. И он [царь] сам обучал своих всадников, то были отважные молодцы (jonge cloecke helden) и дворяне хороших фамилий, и он положил им большое жалованье, и они ничего по должны были делать, как только жить в Москве и во всякое время сопровождать царя на охоту, и когда он выезжал куда-нибудь верхом, все в прекрасных кирасах и полном вооружении; ротмистра звали пан Матвей Домарацкий (Matthias Domaratzci).

Также наехало в Москву много молодых поляков, чтобы посетить царя, которого они знали в Польше в ином состоянии и кому они в Польше оказывали какое-либо добро, и они приезжали не напрасно; также прибыл в Москву родственник невесты по фамилии Казановский (Cosonoffsci), и ему отвели особый дом, это был человек молодой, но весьма надменный (groot dominateur). Этот и многие другие [поляки] каждодневно принимали участие в его [царя] охотах и забавах и не помышляли ни о чем ином, как только о веселии.

Осенью царь повелел сделать все приготовления к тому, чтобы зимою с большим войском осадить Нарву, но вельможи отсоветовали ему и упросили, так что он уступил, не ведая по какой причине.

Также призвал он из Углича Густава, сына короля шведского, о котором мы довольно говорили при изложении [истории] царствования Бориса, и повелел ему принести клятву и присягу московской короне в том, что он будет верно служить, когда будет нужда призвать его, но Густав, человек сумасбродный (dullen eygenen сор hebbende), сказал, что он сам сын короля и с ним нельзя так говорить, но лучше бы оказали ему милость и пособили бы овладеть шведским королевством, что ему подобает; на что Димитрий разгневался и повелел его [Густава] связать и бросить в сани и вместе со шведским слугою, которого звали Симоном, заточить в темницу в Ярославле, что в пятидесяти милях от Москвы, где он и умер; и как я полагаю, его отравили.

Каждый день прибывали в [Москву] гонцы как от невесты и отца ее. воеводы, так и от папы и легата его, пребывавшего в Кракове, а также отбывали из Москвы в Польшу.

8 января 1606 г., ночью, случилось великое волнение в Кремле: показалось, что некие люди очутились близ царских покоев, так что сам царь с двумя стрелецкими капитанами, взяв оружие, пошел в большую палату (groote camer); и этих двух капитанов звали Федором Брензиным (Brensin) и Романом Дуровым (Raatman Doeroff); но никого не могли найти, кто был [тому волнению] причиной, однако схватили двух или трех человек, которые и под пыткой ни в чем не признались и были казнены; удивительно, как всемогущий бог оберегал Шуйского, бывшего главою и руководителем (instrument) всех заговорщиков.

После этого [происшествия] стража была весьма умножена. И кажется, убить Димитрия был подкуплен Андрей Шеферединов, который по повелению Димитрия удавил (versmacht) царицу Марию и ее сына, ибо никто не знал, где этот молодчик находился с тех пор, полагаю, что его также умертвили.

Одним словом, каждодневно доносили на многих [людей], которые слишком много болтали, и их устраняли, и то были по большей части монахи; я считаю, что то было чудо из чудес, что весь заговор не был открыт, так бог ослепил его [Димитрия].

Также были некоторые среди стрельцов, которые поговаривали о том, что невозможно почесть его за истинного Димитрия, что дошло до слуха Басманова, под начальством которого было около восьми тысяч стрельцов, и он донес царю и увещевал его, дабы он поостерегся и был осторожнее, ибо его особе грозит великая опасность; одним словом, после учиненного тайно большого розыска из всего множества [заговорщиков] открыли и схватили семерых, но так, что никто из их людей не узнал, и на другой день по новому делу призвали всех стрельцов на задний двор, где по воскресеньям обыкновенно травили медведей; туда все они явились на суд (comporeerden), и никому из них не было ведомо, что из того воспоследует, и все были охвачены страхом, не ведая, что должно означать, что созвали их всех без оружия. Тотчас вышел царь, окруженный всеми телохранителями и алебардщиками, сверх того сопровождаемый Басмановым, Мстиславским, Нагими и многими польскими дворянами, и взошел на высокое крыльцо, бывшее на заднем дворе (ор den hoogen trap van den achter hove), и повелел затворить кругом все ворота. Они [стрельцы], увидев его [царя], тотчас пали ниц, по их московскому обычаю, и, обнажив головы, обратили на него свои взоры, и он, видя такое множество обнаженных голов, лежавших одна подле другой, не мог удержаться от смеха и сказал: "Когда б они все были умны!" Усевшись, он обратился к народу с прекрасною речью. Сперва [приведя] из священного писания [слова] о промысле божием, сверх того весьма жаловался на их коснение и неверие, говоря: "Доколе хотите вы чинить раздор и несчастье? Не довольно ли того, что вся земля разорена вконец, и неужто должна она совсем погибнуть? (verdelcht worden)". Перечислял им все измены Годуновых, как они истребили все знатнейшие роды в стране и беззаконно овладели царским престолом, по какой причине, говорил он, страна была так наказана, и "теперь, когда бог сохранил меня и избавил от всех умыслов на мою жизнь, вы все еще не спокойны и желаете моей погибели, употребляя все хитрости, чтобы снова завести крамолу". Спрашивал, есть ли у них что сказать против него или могут ли они привести какие-либо доказательства тому, что он не истинный Димитрий. И когда они смогут это сделать, то пусть на месте лишат его жизни. "Моя мать и все эти вельможи будут мне в свидетели; и статочное ли дело, чтоб кто-нибудь мог, почти не имея войска, овладеть таким могущественным царством, когда бы у него не было на то права. Бог бы того никогда не допустил; я подвергал жизнь свою опасности не для того, чтобы самому возвыситься, но дабы освободить вас от крайней нужды и рабства, в которое поверг вас изменник отечества, правивший им и угнетавший [вас], когда исполнил меня ревности всемогущий бог, чья владычная рука возвратила мне царство, принадлежащее мне по праву". Меж тем вопрошал их [стрельцов], чего ради они составили заговор, и [требовал], чтобы они в его присутствии прямо высказали причину своего недоверия.

Они все были весьма тем удивлены и со слезами пали ниц, моля его о помиловании, клялись, что ничего не знают, и просили царя оказать им милость, указать им тех, кто столь несправедливо обвинил их. Царь тотчас повелел Басманову вывести к толпе вышеупомянутых семерых стрельцов, что и было исполнено. И как только их привели, он [Димитрий] сказал: "Смотрите, вот те, которые говорили, что вы все заговорщики и преисполнены изменническими злыми умыслами против вашего законного царя и повелителя". Тотчас они всем скопом набросились все на этих людей, схватили их и растерзали на куски, столь отвратительно, что никто не сможет поверить, ибо у всего множества не было ничего в руках, ни оружия, ни палок, однако они напали на этих помянутых семерых [стрельцов] и своими руками растерзали их на тысячу кусков, так что их платья были залиты кровью, словно они забили много быков, и некоторые [стрельцы] рвали зубами куски мяса из этих семерых, словно собаки, которые рвут и кусают оленя, и один стрелец откусил своими зубами ухо, которое он с великой злобой еще долго жевал, да так долго, что мог проглотить, и изжевал в крошки; одним словом, и голодные львы не могли бы наброситься на молодых ягнят, как эти люди набросились на своих братьев. По совершении сего они [стрельцы] громко кричали: "Так надлежит поступать со всеми врагами и изменниками нашего царя". И хотя он [Димитрий] был жестокосердым (tirannich), однако не мог смотреть на то и все время, пока это происходило, находился в одном из покоев, и, выйдя к [стрельцам], он еще раз для обеспечения своей особы постарался уверить их, что он истинный Димитрий, и распустил их по домам. Они все снова пали ниц, моля его о милости, [после чего] каждый пошел своею дорогою, и разошлись, и куски от тех [растерзанных] трупов подобрали и сложили на телегу и, [вывезя за город], бросили на съеденье собакам; и телегу везли по городу непокрытою, так что и у всех видевших становились дыбом волосы.

Это [происшествие] навело столь великий страх на жителей Москвы, что они даже немного говорили о том и каждый боялся проронить лишнее слово, но некоторые так были ожесточены, что не примечали ни смерти, ни пыток. Поистине я думаю, что эти помянутые 7 человек не были виновны и не вели таких речей, как он [Димитрий] объявил перед толпою [стрельцов], и он поступил так для того, чтобы вселить в каждого из них страх.

Димитрий вознамерился по совершению своей свадьбы выступить со всем войском в поход на крымских татар, для чего всю зиму посылали великое множество амуниции, припасов и провианту в Елец, город на татарской границе; и все это свозили туда, чтобы сопровождать войско, так что к весне запасли много муки, пороху, свинцу, сала и всяких других вещей на триста тысяч человек, и было велено все сберегать до его [Димитрия] прибытия; затем он отправил посла в Крым объявить хану, что он должен возвратить московскому царю все подати, которые Московское государство прежде принуждено было уплатить хану, а не то он обреет хана и весь его народ наголо, как мех, который он ему посылает и который был начисто обрит, совсем наголо (en heel gescoren was, cael totten gronde); но гонец, отправленный с этим [посланием], не возвратился.

Наступала весна, и каждый день стали ожидать прибытия воеводы с его дочерью, невестой, о чем в Москве ежедневно получали известия, и царь повелел приготовить все, что казалось необходимым, повелев всем дворянам приготовить самые красивые уборы как для себя, так и для своих лошадей, также он выдал почти всем стрельцам новое платье и красные кармазиновые кафтаны, повелев каждому быть готовым к встрече царицы; он повелел также весьма красиво убрать кельи в монастыре, где жила его мать, ибо прежде всего невесту должны были отвезти туда на восемь дней, дабы она могла научиться московским обычаям; также были украшены и искусно убраны ее и его покои [во дворце].

Сверх того из Польши и через Польшу наехало в Москву много богатых купцов с различным узорочьем и драгоценностями (juweelen en costelycheyt), чтобы продать их царю к свадьбе, и главнейшие из них были:

Поляк Немтесский (Nevesky), родовитый дворянин (groot edelman), присланный госпожою Анною в Москву с драгоценным узорочьем, чтобы продать его, и эта госпожа Анна была сестрой короля польского, имевшая у себя узорочья на 200000 талеров.

Вольский (Volscy), родственник королевского маршала, привезший дорогие шитые обои (tapysseryen) и шатры, которые он продал за 100000 талеров.

Еще Николай Полуцкий со множеством других.

Амвросий Челари (Ambrosius Celari) из Милана с товаром на 66000 флоринов.

Двое слуг Филиппа Гольбейна (Philips Holbain) из Аугсбурга с товаром на 35000 флоринов.

Андрей Натан (Andreas Nathan) из Аугсбурга с узорочьем на 300000 флоринов.

Николай Демист (Nicolay Demist) из русского Лемберга (Ruslemburg), также привезший много товара.

Сверх того было весьма много других польских купцов и много евреев, привезших великое множество [товаров], и все это добро было у них куплено по дорогой цене, так что они остались бы с большим барышом, когда бы тотчас же получили деньги, и те, кому уплатили, были счастливы, но таких было немного.

Царь повелел также приготовить много дорогих шатров и повозок; также выдал всем капитанам, ротмистрам и придворным деньги, чтобы они приготовили себе и своим слугам самые дорогие наряды; также по всем деревням и царским поместьям были разосланы гонцы; богатые деревни обложили повинностями, и они каждодневно доставляли в Москву яйца, кур, быков, овец и различные другие съестные припасы, каждый сообразно с тем, сколько было наложено, ибо [в Москву] должно было из Польши прибыть множество [гостей], которых надобно было прокормить, и ожидали шесть или семь тысяч человек; также было велено запасти на каждом дворе овес, сено, солому, и для тога назначили повсюду смотрителей, знавших, что им надобно делать; также некоторые купцы в Москве должны были на время уступить лучшие жилища на своих дворах и принять на постой польских свадебных гостей; одним словом, повсюду было большое движение.

Меж тем заговорщики делали возможные приготовления к другому празднику и собирались в большом числе, и связали друг друга великими клятвами, что в свадебные дни убьют его [Димитрия] вместе со всеми поляками, находившимися в Москве; и так они полагали вернуть и свои сокровища, отправленные Димитрием в Польшу; и было их [заговорщиков] добрых три тысячи в Москве, Новгороде и других местах, и то было великим чудом, что ничего не открылось; и главой их был князь Василий Иванович Шуйский, радевший [о благе] отечества и религии.

Московский посол Афанасий Иванович Власов, отправившийся в Польшу за невестою, а также для того, чтобы отвезти подарки., прибыл вместе с нею и воеводою в польским город Краков, где король и его сестра оказали ей великие почести. Также посол от имени царя заключил брак⁴⁵, и невеста сидела против короля, в присутствии папского легата, а также агента, которого тот постоянно держит при короле, молодого принца и сестры короля. Затем они отъехали, и воевода Сандомирский отправился вперед в Москву и прибыл в Смоленск, где его встретил с большим почетом и великолепием князь Василий Массальский, и далее в сопровождении многочисленной, свиты вместе с московским послом Афанасием Ивановичем Власовым, отправился в Москву, и здесь бояре, дворяне и весь народ поистине встречали его с тою же торжественностью, как датского герцога Иоанна в царствование Бориса. [И воевода въехал в Москву] на царской лошади, и в Кремле поместили его в доме Борису рядом с палатами царя, и ему [воеводе] услуживали по-царски и каждый день служили в его доме мессу, ибо при нем были те людишки (volcseen), которые могли это исполнять.

И его въезд был совершен 24 апреля, и он был представлен царю, и они обменялись изъявлениями уважения и взаимным пожеланием счастья.

На другой день царь Димитрий повелел раскинуть много дорогих шатров на превосходном месте, в одной миле от Москвы, и повелел расположить их подобно вытканному городу (gelyc een geborduerde stat), снабдив всякими яствами и винами, чтобы царица могла подкрепиться и приготовиться к торжественному въезду, и [Димитpий] отправился туда [к шатрам], взяв с собою воеводу Сандомирского, который ехал позади его, и князя Василия Шуйского, снова попавшего в большую милость. И Сандомирский ехал по правую руку от Шуйского, а за ним следовали все дворяне и провожающие; алебардщики принуждены были, невзирая на жару, идти пешком до вышеописанных шатров, что многих раздосадовало, ибо они к тому не привыкли; пообедав там, царь отправился охотиться на медведей, которых он сам, будучи верхом, весело преследовал, и убил свирепого большого медведя, и когда бы конь, на котором on [царь] сидел, не был выучен, то он подвергся бы большой опасности, ибо он был невероятно дерзок и отважен, когда был при оружии и на коне. Так, проведя весь день в потехах, он возвратился в Москву, где каждый день продолжал готовиться к свадьбе.

В то время сатанинская пророчица Елена юродивая, о которой мы говорили в жизнеописании Бориса, начала предсказывать Димитрию смерть, что навело на заговорщиков великий страх, но когда Димитрию донесли об этом [предсказании], он посмеялся над ним, не обращая внимания на болтовню безумных и одержимых старух, и то было поистине счастьем для заговорщиков, что ничего больше не предприняли, ибо она могла бы при помощи своих чар выдать кого-нибудь из них; речи, которые она говорила против царя, были невелики и их можно передать словами поэта:

Dumque paras thalamum, sors tibi fata parat -

(И пока ты готовишь брачный покой, рок вершит твою участь.)

И это предсказание сбылось.

1 мая царицу, или невесту, встретили у описанных выше шатров, и на другой день, 2 мая, рано утром по всей Москве было объявлено бирючами, чтобы все князья, бояре, дьяки, дворяне и дети боярские (ridders), купцы и все прочие нарядились в самые богатые одежды и оставили всякую работу и торговлю, ибо надлежит встретить царицу. И всем, у кого были лошади, было велено выехать верхом в два часа утра, что и было все исполнено по тому повелению с большим торжеством; через Москву-реку, с той стороны, откуда должна была прибыть царица, построили новые мосты, также на лугу близ берега разбили два дорогих шатра, тут ее должны были встретить и пересадить из ее повозки в царскую колымагу (triumphwagen).

Все дворяне и вельможи, ехавшие верхом, были в драгоценных нарядах, шитых золотом и жемчугами, и лошади их были увешаны золотыми и серебряными цепями, и на них были золоченые и посеребренные седла, унизанные драгоценными камнями; за каждым следовало множество слуг как пешком, так и на лошадях, и они были одеты почти так же великолепно, как их господа. Также вывезли царскую колымагу, которая была весьма красиво и искусно отделана, как театр, позолочена и убрана золотой парчей, внутри лежали подушки, унизанные жемчугом, и даже колеса ее были вызолочены, и внутри сидел красивый маленький араб, державший на золотой цепочке обезьяну, с которою он играл; и эту колымагу везли двенадцать белых лошадей с круглыми черными пятнами, так что поистине можно было подумать, что они были так раскрашены, но я знаю, что они были такими от природы и были задолго [до того] присланы в Москву из Татарии. Позади колымаги шла сотня телохранителей, роскошно одетых, с капитаном, который так же, как и два капитана алебардщиков, ехал верхом; и двести алебардщиков составляли как бы два крыла, с каждой стороны колымаги по сто; также шли с каждой стороны по двое знатных бояр из Москвы, в одеждах, увешанных и расшитых жемчугом и драгоценными камнями, и так проводили колымагу до двух помянутых выше шатров и, поставив ее неподалеку от них, выстроили в ряд по обеим сторонам алебардщиков, одетых в немецкое платье, а позади их поставили телохранителей.

Басманов выехал с великой пышностью, подобно самому царю, в сопровождении многих молодых конников; также выехала рота (Compagnie) польских всадников со своим ротмистром Домарацким, все с цветными копьями и значками, каждый одет в великолепнейшее [платье], и, встретив царицу, весело трубили в трубы и соединились с двумя ротами всадников, сопровождавших царицу, и поехали вместе с ними.

Когда [поезд] приблизился к шатрам, королевский посол с большою свитою выехал вперед, потом все дворяне и волонтеры, прибывшие вместе с невестою из Польши, во многих красивых каретах (coetskens), в которых запряжено было по шесть, восемь и десять лошадей одной масти.

Меж тем, как только начался въезд [Марины], царь, обрядившись в простое платье, в красной простой шапочке, тайно выехал из дворца в сопровождении князя Василия Шуйского и одного слуги поляка, также ехавших верхом, строго приказав не оказывать ему почестей, дабы он никем не был узнан, и он объехал все войска и всех поляков, будучи никем не узнан, и расставил в добром порядке всех дворян, бывших на лошадях, равно как и стрельцов, которых было числом четыре тысячи, и все на царских лошадях, и одеты по большей части в платье красного кармазинного сукна (root cramosyn), каждый со своим значком (leverye) и ружьем при седле. Он расставил их в добром порядке от реки к городским стенам столь искусно, что издали казалось было их втрое более, и приказал им, как только царица въедет [в Москву], тотчас, проехав через другие ворота, выстроиться в том же порядке у второй внутренней большой стены, что и было исполнено; и все устроив, не будучи узнан никем из простонародья или по крайности немногими, царь возвратился в город; но мы, отправившись верхами посмотреть на въезд, видели его хорошо.

И когда царица, или невеста, подъехала к шатрам, ее встретили с большим почетом и торжественным великолепием от имени царя Димитрия и посадили в царскую колымагу и повезли в Москву, продвигаясь весьма медленно, так что въезд совершался в продолжение почти целого дня.

Впереди в добром порядке шли два отряда (vendelen) гайдуков, или польских стрелков. У каждого из них был на плече мушкет, а сбоку висела турецкая сабля, а у некоторых из них были бердыши (strythamer), и все [гайдуки] были одеты в [кафтаны] синего сукна с серебряными накладками и у большей части из них были белые перья на шапках; они были весьма бравы и по большей части высокого роста; их знаменщик шел посредине, подле него [шли] трубачи и флейтисты, которые весьма изрядно играли, а также били в барабаны.

Затем шли две роты польской конницы с разноцветными копьями и флажками на них; а также присоединившаяся к ним рота Домарацкого, и все были одеты по-старинному, несли большие позолоченные турецкие и персидские щиты, на которых были изображены драконы и змеи, также были у них дорогие луки и колчаны, все это были отважные и статные молодые люди, и они весьма громко трубили в трубы во время шествия. Но из того, что я видел, мне больше всего полюбились их прекрасные величественные (triumphante) лошади, которые все время резвились и были в красивых (lustig) чепраках, а некоторые украшены крыльями и, казалось, не шли, а летели; по большей части это были венгерские лошади.

Потом вели трех коней, столь прекрасных, каких я еще за всю жизнь не видал, хотя мне довелось видеть много красивых лошадей; и каждого коня вели на длинных золотых поводах, концы коих держали турки, и хотя ноги этих коней были спутаны золотыми подвязями и вели их на поводах, однако их не могли удержать; они скакали и ржали так, что пена стекала с их золотых удил; и на них были седла, сделанные весьма искусно и унизанные бирюзой. Также многие ехали на лошадях, преизящно (seer excelent) выкрашенных красной, оранжевой и желтой краской, и [эти лошади] были весьма красивы, и даже если они ехали или плыли в воде, то краска все же с них никогда не сходила; и эту краску, называемую китайскою, привозят из Персии. Затем следовало много вельмож и дворян, каждый со своими слугами, в самых красивых и диковинных нарядах. За ними ехала триумфальная царская колымага, окруженная алебардщиками и трабантами с их капитанами; по обеим сторонам ее шли четыре знатных боярина с обнаженными головами, с ними шесть слуг в платье зеленого бархата, обшитого золотыми позументами, с золотыми цепями, и в багряных, шитых золотом, плащах; затем следовало много дворян; за ними вся толпа московских бояр, вельмож, дьяков и дворян с их слугами; потом шли и купцы со всеми прочими, и улицы были полны народа, одетого в самые лучшие наряды, так что всё походило на поле, полное различными красивыми цветами.

Когда царица проехала третью городскую стену и въехала на большую площадь перед Кремлем, на помостах, нарочно для того устроенных, принялись играть на флейтах, трубить в трубы и бить в литавры, также принялись играть на различных инструментах и [музыканты, помещенные] над кремлевскими воротами.

Она [Марина] была одета, по французскому обычаю, в платье из белого атласа, все унизанное драгоценными камнями и жемчугом; против нее сидели две польские графини, ее родственницы, за ними следовало множество карет с госпожами и знатными девицами, и это были весьма роскошные кареты с золотыми столбами, в каждую было впряжено шесть или восемь лошадей. И так проводили ее [Марину] в Кремль, и здесь все кареты с другими госпожами отделились, и развезли их по приготовленным для них дворам, и некоторые из девиц горько плакали, а ее [Марину] отвезли в Вознесенский монастырь, к старой царице и матери Димитрия, куда скоро тайно прибыл он сам и приветствовал ее.

Наконец, все стали расходиться по домам, а простому народу наговаривали, что невеста должна изучить обряды московитов, к чему она была расположена еще до обручения, и [эту молву распустили], чтобы она [Марина] понравилась народу, но я полагаю, что Димитрий учил ее в это время чему-нибудь другому.

Примечания

43. Гонсевский, посол, отправленный польским королем к Лжедмитрию с поздравлением, прибыл в Москву в августе 1605 г.

44. Этим послом был секретарь краковского нунция Алоизий Пратиссоли, прибывший в Москву с поздравлениями и подарками в октябре 1605 года.

45. Обручение происходило 12 ноября.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

редактор Вячеслав Румянцев