|
|
Аракчеев:
Свидетельства современников
Алексей Андреевич Аракчеев.
Гравюра Н.И. Уткина с
оригинала Г.Вагнера. 181 г. Резец.
Воспроизведение Г.Скамони. 1876 г.
ГБМ-2041\Г-129.
Из кн. Русская старина. Т. XV. СПб, 1876.
В ХРОНОСе воспроизводится по кн.
Портреты участников Отечественной войны
1812 года
в гравюре и литографии из коллекции
Музея-заповедника "Бородинское
поле". Каталог. "Кучковое поле", 2006.
РАССКАЗЫ КРЕСТЬЯН И СОЛДАТ ОБ АРАКЧЕЕВЕ
1. Рассказы бывших военных поселян о графе Аракчееве
I
Когда была убита кастелянша Аракчеева, то тело ее было погребено в Грузине и
на памятнике сделана надпись: «Здесь покоится прах Анастасии». Но нашелся такой
человек, который, чтобы рассердить графа, внизу под этой надписью на бумаге
написал:
Здесь покоится прах Анастасии
И Аракчеева
К себе зовет для благости России1.
Каким колдуном ни был граф, но никак не мог отыскать проказника.
II
Графский повар говорил, что он тайком от графа нюхал табак, а граф ему
запрещал.
Вот однажды Аракчеев, чтобы уличить повара, ощупал в кармане у него табакерку и
спросил: «Что это такое?» Заставил вытащить и потом велел ему эту табакерку
положить на пол и самому разбить ее молотом, чтобы он не осмеливался больше
нюхать. Повар по своей привычке не утерпел // С 315 и обзавелся новой
табакеркой, но скоро граф заставил его и эту разбить. Тогда повар стал носить
табак то в бумажке, то в платке. Видит граф, что ему не отучить повара нюхать
табак; купил ему в подарок дорогую серебряную табакерку, а потом и сам нередко
вместе с поваром нюхал из этой же табакерки.
2. Рассказ новгородского старожила
У Аракчеева, в его Новгородских военных поселениях, был один штаб-офицер,
которому, как почти всем тогдашним офицерам, донельзя противна была вся эта
неустанная, ежечасная деятельность по так называемому муштрованию несчастных
тамошних крестьян, превращаемых в каких-то кукол наподобие потсдамских,
лудвигсбургских и иных немецких воинов. Штаб-офицер этот имел в своем ведении
целый поселенный участок И должен был с утра до ночи заниматься всяческою
чистотою от рубашки крестьянина до паутины по углам его избы, от канав и
изгородей до измерения угла при подъеме ноги на учебных смотрах. Что делать? Как
ни противно, а служба! Ею дорожили в старину больше нынешнего.
Затаенную злобу на эти беспощадные порядки штаб-офицер выразил иронически. В
домашнем хозяйстве своем он развел множество индеек и устроил им большие клетки
с ящиками снаружи для корму. Долговременным упражнением довел он индеек до того,
что, как только клетка отворялась, индейки чинно и стройно выходили из нее, в
предводительстве зобастого петуха, и поочередно становились одна за другою у
ящиков, вытягивали шеи и оставались неподвижны до тех пор, пока штаб-офицер
гнусливым аракчеевским голосом не произносил слов: «Здорово, ребята!» Тогда
только петух бормотал обычные свои звуки с трясением красного зоба, а вместе с
ним все индейки стройно и в один миг оборачивались и принимались клевать пишу.
Это повторялось ежедневно утром и вечером, и фронтовые шаги и обороты птичьи
доведены были до высокого совершенства. Крестьяне-солдаты об этом знали и,
конечно, про себя выражали сочувствие затее чудака, своего начальника. Слух о
ней, разумеется, дошел до самого Аракчеева, сего грозного Силы Андреевича. «Быть
беде!» — думает штаб-офицер.
Однажды приезжает к нему в участок Аракчеев и начинает подробный осмотр с
обыкновенными своими придирками. Но начальник поселенного участка был деятелен и
заботлив: куда ни пойдет Аракчеев, все в отлич- // С 316 ном порядке и полнейшей
исправности, все согласно инструкциям и на-печатанным планам, всюду примерная
чистота, каждая вещь под номером и на своем, назначенном месте. Даже в избе
солдата-поселенца подметено, вы-метено; ни паутины, ни сору. Аракчеев доволен,
заметно смягчается и начи-нает убеждаться, что штаб-офицер простер свою
порядливость даже на инде-ек не в насмешку, а по любви к делу. Обозрев все
поселения и все нашед в хорошем положении, он спрашивает штаб-офицера: «Ну что
еще у тебя по-смотреть? Не покажешь ли твоего собственного хозяйства?» И вот они
от-правляются в офицерскую усадьбу, и тут тоже тщательный осмотр. «Да нет ли у
тебя чего особенного на показ?» — «Кажется, ничего такого нет», — отвечает
истомленный и внутренне трепещущий хозяин. «Слышал я, что охотник ты до птиц». —
«Точно так, ваше сиятельство». — «Так дай мне по-любоваться». Нечего делать,
надо вести к индейкам. «Покажи, покажи, вели отворять клетки». Индейки выскочили
и стройно обступили свои корытца. Граф не может надивиться. «Ну как же ты их
кормишь? Правда ли, что по команде?» Офицер принужден произнести: «Здорово,
ребята!» — но произ-носит эти слова обыкновенным свои голосом: ни петух не
кудахчет, ни его подруги не поворачиваются к корытцам. Тогда Аракчеев сам
произносит то же, и мгновенно совершается привычная эволюция.
Грозный граф доволен отменно и уезжает, похваливая усердного офицера.
3. Крестьянин Шеллоник
ГРАФ АРАКЧЕЕВ
I
Люблю я слушать рассказы дедушки Ивана о старине. Рассказывает де-душка
живописно и просто — факты он передает так, что будто бы ты сам видел их,
заметил все мелочи.
Записывая рассказы дедушки, я чувствую, что они многое теряют под моим пером.
А рассказывает дедушка о тяжелых временах аракчеевщины, о военных поселениях и о
всякого рода издевательствах над мужиками разного началь-ства. // С 317
Сам дедушка Иван не жил во времена царства Аракчеева и о деятельности его он
узнал от старожилов, а главным образом от своего отца Степана и деда Феофана.
«Терпеть не могу, — начнет дедушка Иван, — когда начнут ругать гра-фа и называть
его — такой, сякой — мучитель, тиран... Благодетелем мужи-ков был Аракчеев,
добрым и заботливым отцом, а не мучителем. Без хлеба ни один не сиживал, не
вздувало с голоду брюхо, как в нынешние времена.
А лупцевал он нашего брата за дело — дарма никого не обижал. Пьяниц и лентяев не
любил он дюже, а зато кто работал по порядку, то тому граф оказывал всякую
помощь. Бывало, околела лошадь или корова — другую распорядится дать, — получи и
работай!
А теперь что? Пьяниц разводят, чтобы водки больше выпили, кабаков понастроили!..
Чтобы нынче кому корову или лошадь дали, хотя бы взамен околевшей, — и вспомину
нет. Последнюю со двора родят. Теперь вот и хлеба нет, и работы нет, и дров
неоткуда привезти, — кругом леса барские да казенные, а подати все-таки подай.
Выжимают последнюю силу...
Аракчеев, бывало, возьмет оброк только с того, кто в силу взойдет, кому нет от
этого разоренья...
Да и народ-то нынче стал не то, что прежде. Видно, Бог в наказание и
начальство-то такое дал.
Эво, теперь не могут соблюсти порядка в полях. Ни дорог, ни канав, ни мостков не
стало в поле; плехнет немного дождя, ну и затонули все полосы и все труды, а
дороги обращаются в лужи — ни пройти, ни проехать. Стыдно за народ-то
становится...
Приезжают агрономы, говорят о том, как лучше работать надо, о тра-восеянии, о
скотоводстве, а что из этого толку? И добра агрономы-то желают, это видно, —
спасибо им, но народ-то... Снопы на полосах начинают воровать один от другого, и
может ли тут идти речь о травосеянии?
При Аракчееве не так было. Он за такой беспорядок запорол бы.
У графа не было агрономов, и он не допустил бы уговаривать мужиков, чтобы лучше
работать.
У него агроном сидел в голове. Приедет, осмотрит, прикажет, и глядишь — мужик с
хлебом. Да и на поля-то любо посмотреть было. Всюду порядок, канавы глубокие, не
засорены, дороги ровные, а рожь-то так // С 318 весело колышется, словно
кланяется в пояс каждому и говорит спасибо за внимание к ней. <...>
Вспомнишь Аракчеева — царство ему Небесное — не раз, глядя на те-перешние
порядки», — и дедушка всегда в конце своих суждений высказывает пожелание, чтобы
граф явился с того света хотя на один бы годик почистить землю от мусора.
Теперь передам несколько отдельных рассказов дедушки, характери-зующих Аракчеева
в разные моменты истории его власти и господства.
В изложении буду придерживаться того порядка мыслей и фактов, ко-торый
установился в голове у дедушки, а также, по возможности, буду до-словно
воспроизводить наиболее характерные выражения дедушки.
«Прежде не так живали — по спинам нашим и наших отцов ходила палка и розги,
собой ты не мог распорядиться ни на одну минуту, — везде чувствовался сердитый и
дозорный глаз Аракчеева. Прежде и народ не такой был: покорно исполнял он волю
начальства и безропотно вытягивался перед ним в «струнку».
Бывало, катит по деревне на рысаках окружной командир, так все кто куда — в
разные стороны, лишь бы не налететь на грех. Если не удавалось улизнуть от
налетевшей грозы, так становись и — глазом не моргни, головой не тряхни, а руки
и ноги в колья обрати...
А когда изволит осматривать своих подданных поселян сам Аракчеев, то... —
дедушка в этот момент с каким-то трепетом покачает головой и от-рывчато махнет
рукой. — Замрет комар и муха...
Однажды Аракчеев осматривал поля, только что зазеленевшие всхода-ми озими. От
дождя в бороздах стояла вода, и где хозяин полосы не успел выпустить ее,
Аракчеев останавливался.
Выйдет из кареты, запряженной шестеркою лошадей, и грубо-гнусавым голосом
завопит: «Чья полоса? где мерзавец? давай его сюда!»
Но не могли же все хозяева полос быть в поле, и Аракчеев набрасывал-ся на
голову.
Раз, раз, — хлопал по щекам голову, — раз, раз...
Голова не пошевелится, и когда граф от него отойдет, то подзовет сот-ского и
поступит с ним по-аракчеевски, т.е. накрасит морду за недосмотр.
Сотский добирался уже до хозяина полосы.
Таким-то манером и поучался поселянин Аракчеевым, если не личной расправой, то
через посредство начальников. // С 319
И все были довольны.
Но, сказывали старики, — иногда милостив был Аракчеев-шутник. Едет этак он по
полям и видит непорядок — в межах вода. Подозвал голову и затопал на него
ногами. Голова не квыкнет — молчок...
Граф смотрел-смотрел на него и скомандовал: «Ложись и пей и выпей до капли,
чтобы полоса не мокла!..»
Голова растянулся на зеленевшей озими и начал сосать...
«Ха-ха-ха!» — захохочет граф и поедет дальше.
И, надо вам сказать, натуристый был граф. Уж раз что назначит, при-кажет —
шабаш, так. Иногда и жалость одолевала его, но уж настоит на сво-ем.
Служил при графе писец, шестидесятилетний старичок, трудолюбивый и добрый такой.
Аракчеев любил своего писца, и иногда этот писец, царство ему небесное, сокращал
гнев графа. Но однажды старичок чем-то провинился перед графом, и граф приказал
ему всыпать полсотни.
Началась расправа. Старичок взвыл... Граф присутствовал при распра-ве, и, должно
быть, жалко старика-то стало. Но вместо того, чтобы отменить наказание, граф
встал перед растянутым и привязанным к скамейке стариком на колени и почти со
слезами умолял: «Голубчик, потерпи, ведь пятьдесят положено, только-то, потерпи,
дорогой!..»
II
Здоровенный мужчина был мой дед Феофан — высокий, в плечах целая сажень, а
кулаки что полупудовки.
Аракчеев почитал Феофана, всегда заезжал к нему на дом держать советы. Феофану
привольно жилось, не так, как прочим мужикам. Он был освобожден от всех
обязанностей пахотного солдата.
Вас это удивит, но я постараюсь объяснить, в чем дело.
Приехал однажды в наше село Аракчеев из Грузина, собрал мужиков и прочитал: по
указу Е[го] И[мператорского] В[еличества] объявляю вас на по-ложении пахотных
солдат и т.д.
Кто желает исполнить царскую волю?
На предложение графа мужики ответили молчанием. На второе предло-жение они
ответили, что не желают быть солдатами. Граф начал уговаривать мужичков и
объяснил, что волю Государя бесполезно не слушать.
— Кто желает? — повторил граф третий раз. // С 320
Из толпы мужиков вышел мой дед Феофан.
Граф посмотрел на него, смерил взглядом с головы до ног, а когда Феофан подошел
к нему совсем близко, граф взирал на него так, как смот-ришь на верхушку
большого дерева...
— Ну, ты чего?
— Желаю исполнить волю Его Величества, ваше сиятельство!
По лицу графа разлилась улыбка удовольствия, и он сказал: «Однако, хорош молодец
— будешь мне товарищем!..»
Кроме Феофана пожелали быть солдатами еще три мужика, но они бы-ли из других
деревень.
Остальным же, не пожелавшим добровольно быть солдатами, граф приказал всыпать по
полсотне розог по очереди, пропуская одного. К этому делу приступили солдаты —
граф, верно, чувствовал, что мужики будут упорствовать, и захватил с собою на
всякий случай их целую роту.
Так-то вот наших мужиков и обратили в военно-пахотных солдат.
Через несколько времени Аракчеев снова приехал в наше село, собрал мужиков и
прочитал царский указ о даровании льгот крестьянину Феофану Филиппову.
Кроме льгот граф привез Феофану от самого Царя подарок — почет-ный кафтан, а
супруге его от Государыни платье и кокошник.
В первую же службу Феофан с супругою стоял среди церкви, дабы по-казать народу,
что за Царем служба не пропадает.
Феофан осенял себя широким крестом и был доволен тем, что народ смотрел на него
с благоговением.
III
Кроме землепашества Феофан занимался рыбной ловлей неводами в реке Волхове.
Тогда не надо было платить за право ловли рыбы неводом, как теперь, а лови кто
хошь, у кого сила есть.
У Феофана было два сына — Степан и Михаил. Кроме сыновей на рыб-ную ловлю Феофан
нанимал поденщиков, а сам он не ездил на ловлю. Одна-жды сыновья Феофана
изловили в Волхове трех больших стерлядей.
Пойманных стерлядей, как небывалую редкость, Феофан задумал пода-рить графу за
его милость и уважение. // С 321
Едет этак граф по дороге на шестерке, Феофан выбежал на дорогу и сделал рукою
знак, чтобы кучер остановил лошадей.
Лошадей кучер задержал, но графа это так рассердило, что он выско-чил из кареты
и закричал, как будто не замечая Феофана: «Кто меня осмелился остановить? Кто
такой? давай его сюда!» — и т.д. и понес и понес.
Феофан молчал, но когда граф успокоился, то заявил, что остановил графа ради
преподнесения ему подарка, состоящего из трех живых стерля-дей.
Граф ухмыльнулся и, как всегда, грубо-гнусавым голосом проговорил: «Выдумал тоже
— графу подарок! Да за что? Ты бы лучше придумал пода-рить их Царю, а не графу.
Царь отблагодарить сумеет, а то выдумал — графу подарок!..»
— Ты можешь свезти их в Питер живыми?
— Могу, ваше сиятельство, — пересажу их из садка в кадку с водой, запрягу
лошадей — и марш!..
— Ты лучше у графа спроси, как везти их, а то ляпнешь тоже — запрягу и марш! Ты
поезжай в Чудово и скажи только, что Феофан едет, и ло-шади будут до самого
Питера — я распоряжусь.
Граф сел в карету, застучали колеса, и через минуту он скрылся за по-воротом
дороги.
Дело было осенью. Следующее утро было холодное, и Феофану не за-хотелось самому
ехать в Питер со стерлядями.
И говорит он своему старшему сыну: «Степка, а Степка, поезжай в Пи-тер к царю с
подарками, а мне что-то не хочется — холодно на улице. Да не забудь, смотри,
сказать в Чудове, что едет Феофан».
Мигом стерляди были пересажены в кадку с водою, и до Чудова Сте-пана повез его
брат Михаил.
В Чудове было уже известно, что в Питер поедет Феофан и что ему нужно будет
лошадей. Известно было об этом и на других станциях.
Только что Степан подъехал к Чудовской почтовой станции, смотри-тель выскочил и
тревожно спросил, что не Феофан ли приехал. Получив ут-вердительный ответ, он
мигом распорядился запрячь лучших лошадей, и Степан покатил по ровной шоссейной
дороге.
В Померанье, в Тосно и на прочих почтовых станциях смотрители встречали Степана
с той же осторожностью и тревогой, как и в Чудове. Кро-ме этого, они почтительно
предлагали Степану зайти закусить, — тогда // С 322 чаев не было, — но Степан
отказывался, ссыпаясь на то, что у него не съедена еще взятая из дому коврига
хлеба.
Живо Степан явился в Питер, подъехал ко дворцу, и придворные слу-жители, заметив
в кибитке мужика в сером солдатском кафтане, сообразили, что это Феофан.
Весть о прибытии стерлядей не замедлила дойти до Царя, и он вышел вместе с
Аракчеевым из дворца принять подарок. Аракчеев смутился и взволновался, что
приехал Степан, а не Феофан, и он спросил: «Почему не приехал Феофан?»
Народ тогда простой был, — нужно было сказать, что Феофан заболел, — а Степан
ответил так: «Да ему холодно показалось, — поезжай, говорит, Степка, а я дома
останусь!»
Граф разгорячился и сказал Степану: «Передай отцу, что ему от меня попадет».
А Царь, обращаясь к Степану, сказал: «Скажи твоему отцу, что граф ничего ему не
сделает!»
Сразу после этого разговора Степан поехал обратно.
Сидя в кибитке, он жевал ковригу хлеба и поглядывал на прохожих, проезжих и на
деревья, около дороги, взвившиеся к небу.
На станциях так же поспешно и тревожно перепрягали лошадей, и Сте-пан
скорехонько примчался в Чудово. С Чудова до дома он ехал на своей подводе.
Дома Степан сказал отцу, что граф рассердился на него, и передал раз-говор Царя
с графом по поводу того, что он не приехал.
Феофана от такой вести как-никак, а коробило, и он с беспокойством поджидал
графа.
Вскоре граф приехал и остановился против дома Феофана.
Феофан выскочил из избы, и граф, обращаясь к нему, сказал: «Иди, иди, голубчик,
иди домой — тебе холодно, как раз озябнешь, — иди, ступай, ступай! Да пошли-ка
сынка-то Степана!..»
Пришибленный и сконфуженный Феофан поплелся обратно. Когда Степан выскочил, то
граф обратился к нему с такой речью: «Вот тебе монарх прислал сто рублей и отцу
двести — на, неси их отцу!» Передал деньги и помчался дальше.
А после, месяца через два или три, граф все-таки помирился с Феофаном, и между
ними установились прежние отношения <...> // С 323
4. Народное сказание о смерти Аракчеева
В городе Тихвине мне пришлось услыхать характерное предание о смерти
Аракчеева, лица еще очень памятного здесь.
Как-то раз проходила через Грузино одна цыганка-волшебница. Граф узнал о ней и
призвал ее к себе погадать. «А ну-ка, — говорит, — старуха, скажи мне, когда и
как я умру?» — «А умрешь ты, голубчик, — отвечает волшебница, — через столько-то
и столько-то времени от севоднишново дня, и не своей смертью помрешь». Задумался
Аракчеев. «А ты правду говоришь?» — спрашивает. «Никогда не вру», — говорит
цыганка. «Ну а как ты умрешь и когда ты умрешь?» — «А я умру сегодня, и тоже не
своей смертью». — «Ну хорошо, — говорит Аракчеев, — если будет так, то я поверю
твоему предсказанию». Наградил Аракчеев цыганку и отпустил, а за нею сзади
послал верхового следить за нею. Долго шла цыганка, часа четыре шла, а верховой
за ней едет шажком да думает: «Ишь, проклятая, не умирает-то как долго». Ехал,
ехал верховой, надоело; повернул он коня, да так круто повернул, что конь сорвал
с ноги подкову; подкова-то соскочила да прямо цыганке в висок. Сразу же тут и
умерла цыганка. Приехал верховой к Аракчееву, докладывает: «Так и так, умерла
цыганка». — «Ну, значит, правду она мне предсказала, — подумал Аракчеев. —
Значит, скоро я умру и не своей смертью». И действительно, через то самое время,
как цыганка предсказала, отправили его на тот свет: зелье в кушанье подсыпали.
Примечания:
Рассказы крестьян и солдат об Аракчееве (с. 315—324)
1. «Рассказы бывших военных поселян об графе Аракчееве» печатают-ся по: РС.
1887. № 8. С. 421-422 (запись П.П. Романовича в начале 1880-х гг.).
1 В одном из альбомов первой трети XIX в. (ОР РГБ. Ф. 244 (Собрание рукописей
П.П. Шибанова). № 256. Л. 188 об.) после списка сатиры Рылеева «К временщику»
находится «Епитафия Шумской», обращенная к А: «Здесь прах лежит убитой Настасий,
// Ложись и ты туда для щастия России».
2. «Рассказ новгородского старожила» печатается по: РА. 1889. № 8. С. 562—563
(здесь опубликован с редакторским заглавием «Пернатый баталь-он»). // С 461
3. Рассказ крестьянина Шеллоника «Граф Аракчеев» печатается по: Жизнь для всех.
1911. № 12. Стб. 1737-1745.
4. «Народное сказание о смерти Аракчеева» печатается по: РА. 1892. № 7. С. 391.
Записано новгородским историком и краеведом И.П. Мордвиновым в с. Яковлево
Новгородской губернии 23 мая 1892 г.
Использованы материалы кн.: Аракчеев: свидетельства современников. М.:
Новое литературное обозрение, 2000.
Здесь читайте:
Аракчеев Алексей
Андреевич (биографические материалы).
Россия в XIX
веке (хронологическая таблица).
|
