ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
РАДОСТЬ ВЕЛИЧИНОЙ С НЕБО
От нее прямо хлестала неприкрытая радость, радость огромной
силы, которая все сметала на своем пути. Она так заразительно смеялась, что было
ясно — на нее свалилась блистательная удача, она достигла полного счастья или,
по крайней мере, на подступах к нему. И вдруг этот мужчина с потухшим взглядом и
свинцовой усталостью в движеньях. Он и раньше не отличался лучезарностью, а в
этот раз выглядел особенно мрачным. Они были соседями и встретились во дворе,
когда она прощалась с подругой.
— Что развеселилась красавица? — спросил он хрипло и тускло улыбнулся.
— Поздравьте меня! Мы, наконец, получили разрешение на выезд! После стольких
мучений и унижений! Летим в Рим, потом в Штаты. Все! Начнем новую жизнь в
цивилизованном мире! — ей так хотелось поделиться своей безудержной радостью,
окрылить ею других, и в том числе этого пожилого мужчину, который всегда ей был
симпатичен, несмотря на всегдашнюю угрюмую замкнутость.
— Значит, все-таки решили уехать? Навсегда покинуть родину?
— Хм! — она поежилась, словно попала под отрезвляющий душ. — Сколько можно
ждать, когда здесь будет нормальная жизнь?! Я хочу сейчас, пока молода, жить
по-человечески, а под старость мне ничего не надо. Да и неизвестно, что будет
под старость. Светлого будущего ждали мои дед и бабка, мои родители... Не
дождались. А я не желаю ждать. Уже прожила здесь почти тридцать лет. Хватит!.. —
радость на ее лице несколько уступила место горечи. — И чего здесь можно ждать?
Смерти?!
— Ну, уж! В любой системе можно создать свою микросреду, как бы свое жизненное
пространство.
— Как можно нормально жить в ненормальной среде? О чем вы говорите?! В
ненормальной среде человек вынужден совершать ненормальные поступки. Люди
загнаны обстоятельствами, находятся под постоянным прессом, потому и рушатся
семьи, многие спиваются. Вон и вы постоянно мрачный. И это понятно. Здесь только
и думаешь, как бы выжить, а чтобы выжить, нужно стать примитивом, считать
копейки от зарплаты до зарплаты, или замкнуться в своем мирке, как вы
предлагаете. То есть жить ограни-ченно, не так, как хочешь, как достоин, —
радость окончательно покинула ее; в глазах появились непримиримость и злость. —
Здесь условия меняют человека. Из талантливого делают посредственного, из
доброго — злого. Потому и столько озлобленных людей. А там, на Западе, на улицах
незнакомые люди улыбаются друг другу. Все приветливые, вежливые. Да, что
говорить! — она махнула рукой. — Здесь никогда не смогут так смеяться, как
американцы!..
— В благополучии, богатстве легко быть приветливым, смеяться, — он достал
сигареты. — А вот у нас... Конечно, у нас надо иметь мужество, чтобы остаться
самим собой, сохранить честь и достоинство. Но, согласитесь, такие люди есть, и
их немало.
— Единицы! — выпалила она. — А в массе — кошмар! Тупые лица. Не лица, а рожи, —
теперь от нее хлестала злость такой же огромной силы, как прежняя радость. — О
чем вы говорите, когда почти не осталось порядочных, талантливых людей?! Здесь
забыли, что такое гуманизм, благородство. Кругом невежество и хамство...
Трагедия в том, что уничтожена интеллигенция, лучшие умы и таланты. И пройдет
два-три поколения, пока интеллигенция возродиться... Впрочем, поколение, которое
идет за нами, еще хуже — сплошные циники, приспособленцы...
— Все так, — закурив, кивнул он. — Но все-таки есть и другое. Надо уметь видеть
и хорошее. Согласитесь, все-таки вас окружают замечательные люди. Я имею в виду
ваших друзей. И, кстати, вы уезжаете не только от системы, но и от них, друзей,
от привязанностей, от языка и традиций. Это все нешуточные вещи. Вас там, в
Америке, замучает ностальгия. Ностальгия страшная штука.
— Знаете что?! — перебила она. — И там можно найти друзей. Зато я буду
чувствовать себя свободной, — ее слова звучали решительно и твердо; казалось, ее
дух — некий тугоплавкий материал, который с повышением температуры приобретает
большую прочность.
— Свободной! — повторила она. — И личностью... Мы там не пропадем. Мой муж —
кандидат наук, и у меня есть диплом... Да и я готова работать кем угодно:
посудомойкой, уборщицей и все равно буду себя чувствовать большей личностью, чем
здесь. Там никакая профессия не унизительна...
— Все так, — он затянулся и выпустил в сторону струю дыма. — Но и там жестокий
мир, борьба за выживание, правда, на более высоком уровне. Там постоянная гонка
за деньгами, все подчинено деньгам, при свободной демократии нет свободы от
денег. И тоже полно невежд и дураков, и хамства хватает. Там все заняты
бизнесом, при встрече говорят о страховке, налогах, а мы живем неважно,
плоховато, но у нас можно поговорить по душам. К тому же, в Америке ценятся люди
действий, поступков. Там не любят непрактичных, чудаков, мечтателей, а у нас,
сами знаете... Западные женщины любят суперменов, победителей, а наши и
несчастных, неудачников... Так что, наше общение — огромная ценность. Оттуда,
издалека, вы увидите, что и здесь есть кое-что хорошее. Например, соловьи. Ведь
соловьи только в России, — он попытался внести в разговор шутливую ноту.
— Не увижу! — раздраженно усмехнулась она. — Здесь отвратительно все! Невыносимо
больше смотреть на нищету и убожество... Грязные подъезды, кругом мусор, свалки,
какой-то помоечный мир. Искусство пошлое, показушное, кругом идиотские призывы,
лозунги... Если бы не дали разрешение, уехала бы в глухую деревню, чтобы ничего
и никого не видеть... Здесь все держится на страхе... Мой дед вечно боялся, что
его арестуют, потому что он не чисто русского происхождения. Отец на работе
боялся говорить правду в глаза; говорил ее дома шепотом. И всю жизнь боялся
стукачей и всех людей в форме. Мать боялась, что ее не пропишут в столице, что
она не дотянет до зарплаты, не достанет лекарств, когда я болела. Муж после
института боялся — отправят в “почтовый ящик”, а он хотел заниматься наукой в
НИИ. Я по вечерам боюсь выйти на улицу — боюсь грабителей. А днем, и в
транспорте, и в магазинах боюсь грубостей и хамства. Здесь все виды страха. Да
что там говорить! — гримаса боли передернула ее лицо. — Здесь никогда не будет
нормальной жизни... Там, на Западе, все делается для того, чтобы человеку
облегчить жизнь, а здесь — чтобы ее отравить. Здесь с детства убивается
индивидуальность. Даже есть поговорка: “высокая трава первой попадает под косу”.
Ужас! Значит, не высовывайся, будь, как все. Вот потому и нет личностей.
— Есть! Не сгущайте.
— Единицы! Я уже говорила. Но они поставлены в жуткие условия. Согласитесь,
талант, личность могут развиваться только в свободе.
— Тем больший подвиг — развиться в несвободе.
— На такие подвиги способны безумцы, а большинство просто зачахнет... Знаете
что?! — она вдруг подозрительно прищурилась, — мне кажется, вы возражаете лишь
бы возразить, а в душе прекрасно знаете, что я права. Это не честно. Бог накажет
вас!..
Он улыбнулся, но тускло, как и в начале разговора.
— Бесспорно, вы во многом правы. Все так. И все же, понятие родины — это не
пустые слова. Это культура, впитанная нами с детства: язык и песни, традиции,
обычаи... Там, на Западе, все другое. Поверьте мне. Совсем другой мир.
Цивилизованный, благополучный, но совершенно другой. И в него трудно вжиться.
Там другие отношения между людьми. У нас мы можем запросто, без звонка,
нагрянуть к другу в гости, а там это не принято... У нас как? Пришли гости, на
кухне выпивают, говорят до часу ночи. Хозяин может уйти спать, а гости сидят,
как у себя дома. В какой стране это возможно?! Тяга к общению у нас — не пустое
понятие. А там каждый сам по себе, люди разобщены... Западный индивидуализм
приводит человека к одиночеству, эгоизму.
— Нет, нет! — она энергично замотала головой. — Дружба везде остается дружбой.
Везде есть хорошие и плохие люди, но в условиях свободы люди более открыты, они
не скованы материальными заботами и дружбы между ними гораздо больше. Как раз
богатые, благополучные люди больше способны на искреннюю, бескорыстную дружбу.
— А я думаю наоборот, — не сдавался он. — В наших условиях люди больше тянутся
друг у другу. Чтобы выжить. И наша дружба крепче и бескорыстней. А там чаще —
каждый сам по себе или люди дружат кланами. Есть даже определенные общества,
куда просто так не попадешь. Там многое решают положение, деньги, а у нас
духовные интересы... И вообще, обогащение не приносит счастья. Не случайно,
западные общества уже заходят в тупик — не к чему стремиться, уже
перепроизводство всего. Есть все. Раньше их стремление к счастью сводилось к
комфорту: белый особняк, белая машина, белая яхта. Их счастье осуществилось, и
теперь нет общей, объединяющей цели. От пресыщенности появляется лень, дурацкие
увлечения, кое-кто даже бежит от цивилизации назад к природе, к первобытности.
Так что, все имеет оборотную сторону... А у нас все-таки есть будущее. Я уверен
— наша система изменится, возродиться то, что когда-то было в России, когда
нашим искусством и наукой восхищался весь мир...
— Опять-таки все делали одиночки. Единицы. А вся страна была невежественной,
отсталой. Всегда. И всегда догоняла Запад. Но не догнала, и никогда не догонит.
Потому, что у людей рабская психология. Это в генах. И ничего здесь не изменить.
И о каком будущем вы говорите?! Равенство, братство — идиотизм! Это против
природы! Умный, талантливый должен жить лучше, чем глупец и бездарь, а здесь
наоборот — любой рабочий получает больше профессора... И какое у меня братство с
этими темными людьми, тупыми рожами?! У нас разные взгляды на жизнь... И что мы
здесь имеем?! Полужилье, полупродукты... Райкомовские деятели все указывают: где
жить, где работать, что читать, даже с кем жить! Вы прекрасно знаете — браки с
иностранцами запрещены, если в семье что не так — выносят партвзыскание. Лезут в
личную жизнь — кошмар!.. Единственно чего здесь добились — вывели новый тип
человека — зависливого и злобного, — она глубоко вздохнула и с удвоенной силой
обрушила на него все накопленные переживания, возмущение и злость: — Нигде в
мире нет такой тупости, пьянства, мата! А сколько бандитов! Бьют стекла в
электричках, в метро режут сиденья, срывают с людей меховые шапки, вырывают
сумки...
— Негодяи есть в каждой стране, — хмуро вставил он.
— Есть, но там их сразу упекают в тюрьму. Там с ними не церемонятся. А у нас
берут на поруки... А как относятся к животным?! — ее скачущие мысли не оставляли
камня на камне в мире, где она прожила почти тридцать лет. — Бездомных
отстреливают, домашних крадут на шапки. Недавно читала в газете — у слепой
женщины какие-то подонки увели собаку-поводыря, одинокой старушке в коммуналке
соседи, чтобы напакостить, сварили суп из ее кошки. А та кошка была ее
единственным близким существом, единственным утешением. Вот до какой мерзости
дошли! Где, в какой стране это возможно?! На Западе, знаете как к животным
относятся?! Именно богатые, благополучные больше способны на гуманизм,
благотворительность. Да что там говорить!.. А какие крепкие семьи в Америке!
Америка вообще пуританская страна...
— Ну, это вы бросьте! И там полно разводов. И безработных немало, а те кто
работают, откладывают деньги, чтобы на пенсии жить безбедно. А у нас обо всем
заботится государство. Мы не думаем о работе, зарплате, пенсии, и можно
развиваться духовно. Пожалуйста, занимайтесь искусством, спортом. Там это для
одиночек и стоит ого сколько!
— Чепуха! Там духовности в сто раз больше, в каждом колледже оркестр, в сто раз
больше театров...
Он махнул рукой.
— В массе искусство низкопробное, коммерческое. Возьмите фильмы — сплошь
боевики, насилие, секс. И во всем стандарты, даже улыбки.
— Это здесь такие показывают, а высокое искусство замалчивают. И все достижения
замалчивают. Это специально делается. Ничего вы не понимаете! Рассуждаете, как
передовица в “Правде”. Я думала вы другой...
Он бросил недокуренную сигарету и еле внятно прохрипел:
— Наша бедная Россия — истерзанная земля, несчастный народ — мне дороже самых
процветающих стран.
— Вы просто оголтелый патриот! — ее настрой подскочил до самого высокого градуса
и уже почти перешел в грубость.
Он тоже повысил тон и ответил без заминки:
— А вы эгоистка. Уезжают те, кто думают только о своем благополучии, но не о
стране. Им на все наплевать, готовы забыть свою культуру, лишь бы прилично жить.
— Да, по-человечески, и среди людей, а не варваров. И не испытывать страх за
судьбу близких... Я уезжаю с легким сердцем и никогда сюда не вернусь, как бы
там ни устроились. Хуже, чем здесь, не бывает.
— Не зарекайтесь. Вас еще потянет сюда.
— В это болото?! — она едко хохотнула. — Никогда в жизни! Как раз оттуда я
особенно отчетливо увижу, как была здесь несчастна, и будет жаль впустую
потраченного времени... Ну, ответьте, почему никто из эмигрантов не
возвращается? Почему?!
Он пожал плечами, и на ее лице появилась победоносная улыбка.
— Вот именно! Здесь нечего отвечать... И вообще, почему человек должен умирать
там, где он родился? В западных странах уже давно нет границ, а здесь все
огораживаются. Там люди живут где хотят... Конечно, Западный мир заставляет
человека постоянно быть собранным, испытывать напряжение, нагрузки, но это
мобилизует, заставляет проявлять лучшее в себе, совершенствоваться, добиваться
успеха... Только так и можно полностью реализовать свои способности. Там много
работают, но и получают в десять раз больше, чем здесь. Во всяком случае, кто
талантлив и трудолюбив, имеет собственный коттедж, машину, даже яхту... И мы все
это будем иметь!.. — ее улыбка снова стала радостной, лицо посветлело — будущее
перед ней уже почти материализовалось. — Мы будем жить в Калифорнии, там много
выходцев отсюда... Там потрясающе!.. Там даже небо не такое, как здесь.
Представляете, в Калифорнии триста шестьдесят солнечных дней в году! — она
засмеялась и с прежней брызжущей радостью широко раскинула руки, готовая объять
все калифорнийское небо.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
