Леонид Сергеев. Заколдованная
       > НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ С >

ссылка на XPOHOC

Леонид Сергеев. Заколдованная

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:
В Фейсбуке
ВКонтакте
В ЖЖ
Twitter
Форум
Личный блог

Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ХРОНОС. Всемирная история в интернете

Леонид Сергеев

Заколдованная

Рассказы

КАК Я СТРОИЛ КАТЕР

Я всегда любил дерево: свежетесанные пахучие бревна рубленой избы, переложенные колкими клочьями пакли, заборы из горбыля, сараи из широких сукастых досок, сшитых нахлестом, распиленные чурбаки, поленницы дров, крытые толем. Мне было приятно трогать и нюхать мебель из темно-красного дерева, цвета перезрелой вишни, рассматривать изделия из клена с его прекрасной текстурой и просто держать в руках дубовые чурки, увесистые, точно чугунные отливки.
Но как строительный материал мне больше всего нравилась сосна; ее сливочная, душистая древесина, разводы с медовыми прожилками смолы; не брусок, а слоеное пирожное “наполеон”. Я любил обтачивать ножом сырую сосновую баклашку, срезая длинную спираль стружки, точно шелуху картошки, или строгать сосновые рейки, прилаживать, подгонять их друг к другу, выпиливать уголки, смазывать казеиновым клеем, вгонять в мякоть рейки гвозди, высверливать гнезда под шурупы.
Чуть ли не с детства я мечтал иметь столярную мастерскую, ходил по магазинам, рассматривал инструмент, все прикидывал, что куплю, когда разбогатею. К тридцати годам, так и не разбогатев, я все же имел собственную комнату в коммунальной квартире на Светлом проезде. Я еще не был женат и, наверное, именно поэтому мне пришла в голову прекрасная идея — построить катер. У женатых мужчин полно забот, и подобные идеи им редко приходят в голову, а если и приходят, жены их рубят на корню. Как известно, у женщин стойкое дремучее суеверие к подобным идеям.
Надо сказать, что до этого я уже имел кое-какой навык в плотницком и столярном ремесле: в Казани с отцом строил сарай с сеновалом и пристройками, поставил террасу, изгородь, сколотил чулан. Так что я был не новичком в этом деле, к тому же не раз присматривался к работе мастеров по дереву и, поскольку от природы не совсем болван, кое-что уяснил. Да и нет в ремеслах чудес — есть любовь к предмету.
Здесь будет уместно выразить первые две благодарности (дальше, по ходу дела, я все больше убеждался, что постройка катера — это сплошные благодарности, причем их диапазон огромен: от легкого “спасибо” до крупных денежных вознаграждений). Прежде всего, матери за то, что от нее ко мне по наследству перешли оптимизм и взбалмошность. Отцу за то, что привил мне умение все делать своими руками, а также навыки в разных ремеслах и страсть к путешествиям. Последнее — особенно ценно. Ведь именно путе-шествия были конечной целью строительства.
Стоит добавить также, что эта великолепная идея втемяшилась мне в голову после многочисленных плаваний по рекам со своими друзьями. Я подумал: “Какого черта мы каждый раз ломаем головы над плавсредствами? Клянчим у местных жителей лодки, покупаем их за приличные суммы с расчетом продать в конце поездки где-нибудь в низовьях реки и каждый раз просто дарим осоловелым от счастья мальчишкам. Кому нужны плоскодонные мыльницы с верховьев какой-нибудь Чусовой на широкой акватории Камы, где в ходу добротные килевые посудины? Пробовали брать напрокат надувные лодки, но на этих дутиках при слабом течении далеко не уедешь — барахтаешься на одном месте, как оса в киселе. На них только удить рыбу или сидеть с красивой девушкой, рвать кувшинки и говорить о любви”.
Вначале я сотворил катер в голове, причем начал с общего впечатления от него; и даже не от силуэта, а от следа на воде, который он оставлял. “След на воде, — рассуждал я, — самое главное. В нем все дело. Если за кормой бурные водовороты, этакое нагроможденье волн — грош цена посудине, — ее обводы никуда не годятся, она рыскает, а следовательно, и нет ходкости. Уж не говоря о красоте движения. След на воде должен быть еле различимым, всего лишь легкое волнение, будто перевитая веревка, не больше. Именно по следу судят о качестве судна, так же как и о прыгуне в воду — по количеству брызг, которые оставляет его прыжок”. За моим катером виднелось очень легкое волнение, некая косичка и ровная цепочка пузырьков.
Затем я принялся за эскизы катера, перебрал бессчетное количество вариантов и все их, для наглядного сравнения, развешивал на стенах. Разглядывая свою флотилию, я вносил в эскизы существенные поправки, а некоторые для большей выразительности разрисовывал речными пейзажами, тем самым приблизил наброски к сути жизни. Я распалил фантазию не на шутку. Эскизов становилось все больше; катеру уже стало тесно на реке и он рвался на морской простор; уже появились необитаемые острова, клады… В какой-то момент я подумал, что неплохо бы устроить выставку своих произведений, но вовремя вспомнил об изначальной цели, выбрал лучшую посудину и приступил к детальному проекту.
Я загорелся проектом по-настоящему: думал о катере даже во сне, и если ночью приходила на ум ценная находка, не ленился, вскакивал и зарисовывал. Несколько недель я ходил в библиотеку, листал подшивки журнала “Катера и яхты”, делал наброски в метро, в трамвае; дома вымерял размеры тахты для лежачих мест в каюте (я решил построить вместительное судно для дальних путешествий). В конце концов я спроектировал отличное инже-нерное сооружение — катер пятиметровой длины, с каютой и кокпитом.
Сейчас все помешались на скорости и острых ощущениях; в наш суетливый век люди так и стремятся обогнать друг друга. И конечно, все современные катера выходят на глиссирование, чтобы таскать воднолыжников. А мне эта скорость — ни к чему. По опыту знаю: тише едешь, больше замечаешь. Потому и спроектировал крепкую комфортабельную посудину с основными мореходными качествами — остойчивостью и непотопляемостью.
Вычертив в натуральную величину (на склеенных листах бумаги) рабочие чертежи шпангоутов, я купил всевозможный инструмент и поехал на стройбазы за материалом. Я не настраивался на изобилие пиломатериалов, но был уверен, что уж фанеру и бруски куплю наверняка. Кто бы мог подумать, что я увижу пустые прилавки и стенды. Совершенно пустые. На базах царила мертвая пустота. Мне объяснили, что сосновые бруски завозятся крайне редко, а на фанеру запись на полгода вперед; что гвозди бывают, но невероятных размеров, а шурупы не бывают вообще. Не скрою, это сообщение повергло меня в уныние. Заметив мой кислый вид, один продавец посоветовал подъехать к мебельному магазину, сказал:
— Там гарнитуры обивают рейками, их тебе навалят, сколько упрешь!
И действительно, грузчики мебельного магазина за бутылку вина охотно дали мне огромную связку реек и подсказали, что на улице Кедрова сносят деревянные дома и там “всего полно”.
На улице Кедрова стоял лязг и грохот; экскаватор и фигуры рабочих скрывала тяжелая пылевая облачность, зато отчетливо виднелись груды строительного материала, по ряду объективных признаков — вполне добротного.
Здесь стоит с благодарностью пожать руки рабочим, которые довольно аккуратно ломали дома, прекрасно понимая, что у них есть возможность прилично заработать — каждый завал стоил бутылку. А охотников разбирать завалы было хоть отбавляй — они съехались со всей Москвы. Я появился поздновато, но все же успел отобрать несколько досок. Нанимать грузовик для доставки столь незначительного груза не имело смысла, и я позвонил соседу по подъезду Георгию, у которого был старый “Москвич”.
Поздно вечером мы с Георгием на его машинешке повезли доски через весь город на Светлый проезд. Доски лежали на крыше колымаги и выступали на два метра перед машиной и на три — за ней. Георгий, испытывая внутреннее беспокойство, точнее — полумертвый от страха, все время ворчал, что если нас остановит ГАИ, то у него отберут права. Я как мог успокаивал своего нервничавшего водителя, но в душе восхищался его мужеством.
Здесь необходимо поблагодарить милиционера на Ленинском проспекте: он, молодчина, только отвернулся, видя, как мы перевозим негабаритный груз, да еще на грохочущем и гремящем драндулете. И сердечно благодарю Георгия, который все-таки довез доски, а с наступлением лета без всяких условий, только с предостерегающим наказом “не курить”, разрешил мне собирать посудину в своем гараже.
Известное дело, наше Отечество славится бесхозяйственностью: на базах ничего нет, а на стройках гниют тонны материалов. Как-то я подметил (глаз у меня становился все более наметанным), что рабочие, ремонтирующие продмаг около нашего дома, выкидывают перегородки стен, на которых есть бруски, годные на шпангоуты. Не раздумывая, руководствуясь суровой необходимостью, я прибрал их к рукам.
Теперь у меня был материал для поперечного и продольного набора, оставалось достать фанеру для обшивки. Стал выспрашивать у соседей, приятелей и знакомых и совсем незнакомых. Все обещали узнать, но, как правило, при следующей встрече на мой вопрос: “Узнал?” — недоуменно вскидывали глаза: “Что? Ах да!” — и жаловались на частичную потерю памяти. Кое-кто говорил, что достанет точно, но после моего вопроса морщились и усиленно работали мозгами, пытаясь вспомнить мою просьбу. Чтобы не ставить их в неловкое положение, я помогал им, напоминал про фанеру. “Ну как же! — они всплескивали руками. — Узнавал, конечно, старик! Еще как узнавал. Но глухо”.
Что и говорить, разучились у нас люди держать слово. И главное, я не тянул их за язык, сказали бы сразу, что достать не смогут; так нет — все как один обещают, даже те, кто ничего не петрит в фанере. И вдруг человек, на которого я меньше всего рассчитывал, научный сотрудник НИИ, человек, далекий от всяких практических дел, мой старый приятель Александр, просто сказал:
— Наверное, я достану.
Я и заикнулся-то ему вскользь — но надо же! На другое утро звонит:
— Тебе удобно встретиться со мной через часик? Поедем за фанерой.
Через час мы сидели в кабинете у завхоза НИИ.
— Ну, молодой человек, чем могу вам помочь? Десять листов фанеры? И все? И не стыдно вам отрывать меня ради такого пустяка? Фанера вам будет. Как бы из отходов. Напишите заявление. А вы мне билеты в театр. Идет?
Билеты обещал достать сосед по квартире Костя, но с условием, что я принесу ему вырезку из говядины ко дню рождения. Я пришел к мяснику в нашем магазине, отозвал его в сторону, начал объяснять суть дела. Мясник меня перебил:
— Все будет, но притащи хороший детектив.
Книгу я купил на толкучке около букинистического магазина; отнес ее мяснику, тот моментально из закутка принес вырезку, которую я вручил Косте; на следующий день Костя достал билеты; еще через день я получил фанеру. Пройдя эту цепочку, я понял, что у нас можно достать все. Ну а старине Александру — наиогромнейшая благодарность. Будь моя воля, я дал бы ему орден.
Следующая благодарность, и тоже немалая, — моему другу, аспиранту Борису, который в каком-то загородном магазине “по великому блату” выбил два огромных пакета шурупов и пакет казеинового клея и без колебаний, вроде второстепенной добродетели, отдал мне свою спецодежду. Я оценил его королевство и тут же назначил боцманом в будущую команду катера.
В начале зимы, получив на работе отпуск, я вытащил из своей четырнадцатиметровой комнаты шкаф в коридор, расстелил на полу чертежи и начал делать шпангоутные рамы (в дальнейшем катер вытеснил из комнаты и книжный шкаф, и стол, и стулья — осталась одна тахта). Ежедневно я вставал в шесть утра и работал до позднего вечера, и с первых дней взял бешеный темп — работал без перерыва и обеда и, естественно, страшно уставал. Это и понятно, работа была не из легких. Вечером попью чайку, перекурю — и трупом на тахту. Иногда не было сил разобрать постель, и спал прямо на инструменте. Потом все же до меня дошло, что так можно сломаться, и я стал обедать в кафе “Весна”, недалеко от дома.
К Новому году я сделал все шпангоуты, сделал добротно, крепко, с любовью. Устал жутко, и, что самое обидное — мне никто не помогал. Бывало, звонит кто-нибудь из приятелей и спрашивает:
— Что делаешь?
— Катер, — отвечаю.
— Что? Катер? О! Это замечательно!
— Приехал бы помочь, — говорю.
— О чем речь! В воскресенье прикачу! Я люблю физическую работу.
Но никто не приезжал. Обидно было до чертиков, ведь я не себе одному делал такую махину. Я для них, приятелей, старался; даже распределил должности в будущей команде.
Пол в комнате я порядком извозил, стол попортил, все завалил ворохом стружек и кучами опилок — каждый день выносил по ведру, но они все равно проникали в коридор, в ванную, в комнаты к соседям. Квартира напоминала лесозаготовку, да еще запах клея, стук и визгливое вращение дрели! Соседи ходили насупившись, временами грозились заявить в милицию. “У нас тут лодки делают разные сумасшедшие, — говорили по телефону. — Всю квартиру захламили. Жить стало совершенно невыносимо”. Иногда по телефону звонила моя девушка Елена:
— ...Все твои приятели пишут кандидатские, чего-то добиваются, а ты делаешь себе игрушку.
Друзьям она жаловалась с явно меркантильными нотами:
— Этот катер сожрал все его деньги (она сильно преувеличивала). Это не катер, а какой-то ледокол! Ноги моей на нем не будет!
Когда я сообщил ей, что собираюсь присвоить катеру ее имя, она стала ворчать на тон ниже. (Я допустил промашку — женские имена даются яхтам, но никак не катерам — впоследствии это сыграло свою роль).
На Новый год у всех стояли наряженные елки, а у меня посреди комнаты — каркас кокпита. К подоконнику, где я набивал себя кефиром и колбасой, приходилось пролезать по табуреткам, на ночь к тахте — проползать под каркасом. Но втайне я радовался: наконец-то осуществилась моя мечта — заиметь столярную мастерскую.
В начале января, весь в синяках и мозолях, с перебинтованными пальцами, я вышел на работу и обрушил на сослуживцев рассказы о своем деревянном детище. Вначале меня слушали, потом отворачивались, при повторной встрече без оглядки бежали.
Самым неожиданным оказалось то, что каркас я сколотил нерасчетливо. Как ни прикидывал, ни замерял оконную раму — думал вытащить секцию через окно (благо первый этаж), — рама не выставилась, и каркас пришлось частично разобрать.
С первыми теплыми весенними днями я перетащил обе секции катера в гараж Георгия, причем, пока нес, прохожие останавливались и обалдело смотрели мне в след, не в силах понять, что за сооружение покоится на моих плечах, а из окон выглядывали ротозеи и, оживленно судача, отпускали колкости в мой адрес.
Вокруг гаража еще лежал снег, но уже можно было работать без перчаток. На свежем воздухе у меня открылось второе дыхание. К тому же, я уже прошел определенный рубеж, уже обозначались контуры будущей посудины, и это придавало мне дополнительные силы. Десять дней перед работой и после нее я пилил и строгал доски для стрингеров. Скуловые стрингера надлежало выгибать, вымачивать в кипятке, для чего на пустыре за гаражом я разводил костер.
Одному работать было тяжеловато, а порой и просто невозможно — все время требовалось что-то поддержать, где-то нажать. Приходилось выдумывать сложные устройства (крепления, распорки) для совершенно простецкого соединения. Иногда эти конструкции рушились, и, стиснув зубы, я пытался быстро их восстановить, хватал материалы, лежащие под рукой, но, оттого что спешил, все получалось шатким и, конечно, не выдерживало нагрузок. В спешке, как известно, хорошего мало. Тогда я брал себя в руки, убеждал, что неудачи — только барьеры в пути, что ими-то и проверяется человек, и уже спокойно, неторопливо устанавливал надежную конструкцию.
Бывало, просил помочь каких-нибудь прохожих или зевак, глазеющих на мое сооружение. Как правило, прохожие убыстряли шаг, а зеваки, спохватившись, бормотали, что куда-то опаздывают. Но находились и бескорыстные помощники. О них расскажу с особым удовольствием и, конечно, отпущу им очередные благодарности.
Как только я перебазировался в гараж, около меня стал вертеться инженер Ваня. По утрам, прогуливаясь с красавицей колли, он непременно заглядывал в гараж и своим присутствием скрашивал мое одиночество. Нередко Ваню осеняла инженерная мысль, и он давал полезные указания: что как прибить, а однажды сообщил, где валяются нужные вещи. За все это его и благодарю, но немного прохладно: все-таки и я помогал ему коротать время; ко всему в гараже Ваня имел возможность потренировать свои инженерные мозги.
Стоит поблагодарить соседа по гаражу, механика и замечательного парня Олега, который шесть лет строил сконструированную им же машину и превратил свой гараж в самую интересную мастерскую, которую я когда-либо видел. Его благодарю за бесценные вещи: рулон стеклоткани и бидон эпоксидной смолы, которые он продал мне за ту же стоимость, что и купил.
Благодарю также другого соседа по гаражу, шофера такси и опытного судостроителя Владимира, за пример постройки катера (он держал его в Водниках) и за поручни, которые он заказал от моего имени токарю в таксопарке, так что утопающим есть за что хвататься на моем судне. Кроме всего прочего, большое спасибо Володе за прекрасный обед перед гаражами, ну и, конечно, за покладистый характер и твердую уверенность в непотопляемости моей посудины. За это — особенно! Горячая моральная поддержка мне была как нельзя кстати.
Иногда Володя рассказывал мне разные истории из жизни знаменитых водомоторников — в частности, о каком-то своем приятеле, который строил яхту из цемента, но, когда спустил ее на воду, она на три метра осела, и только десять сантиметров маячили над водой. Приятель чудак назвал цементное корыто “Гитлер” и разбил его кувалдой. Расправившись с яхтой, он приобрел списанную посудину метров двадцати с двигателем от самосвала, в его машинном отделении можно было играть в пинг-понг. На посудине имелись две каюты, а что находилось в носовой части, никто не знал — туда было трудно добраться. Этот Володин приятель явно страдал гигантоманией — собирался удлинить судно и ставить двигатель от танка.
Но больше всех благодарю мать, которая каждое воскресенье привозила в гараж обед: кастрюлю с супом, завернутую в шерстяную кофту. Мы усаживались на ящики из-под овощей, я принимался за суп, а мать начинала расхваливать мое сооружение. Она ни минуту не сомневалась, что я построю отличный катер, и жалела, что отец не дожил до этих дней.
— Вот уж кто тебе помогал бы! — вздыхала она и предавалась воспоминаниям о нашей бывшей семье.
А друзья и приятели все не приезжали, все не удосуживались мне помочь. Некоторые из них, правда, звонили, проявляли жгучую заинтересованность строительством и, поддерживая мой гаснущий время от времени энтузиазм, подробно рассказывали, как кто-то из их сотрудников плавал на катерах. Должен прямо сказать — злость переполняла меня, хотелось все забросить, но меня уже заело, я должен был доказать ей, жизни, что МОГУ. Могу сделать что-то стоящее. Дело упиралось в принцип. “И потом, — рассуждал я, — в каждом деле главное — довести работу до конца”.
В ходе постройки катера мне приходилось много времени тратить на разъезды по магазинам в поисках необходимого материала. В “Детском мире” купил дюралевые трубки, в магазине “Инструмент” — ручки и петли, в “Спорттоварах” — дистанционное управление и якоря. На эти приобретения ухлопал все отпускные деньги.
В те дни я ежедневно что-то таскал в портфеле и карманах: проволоку, гайки, болты и все такое. Куда ни иду — смотрю под ноги; собирал всякую всячину — авось пригодится, прямо барахольщиком стал. Каждый раз, завидев меня с оттопыренными карманами, сосед Георгий тревожился за судьбу гаража и к наказу “не курить” добавлял “не захламлять”.
— Все для дела, самый минимум, — успокаивал я своего благодетеля и в знак высшей признательности приглашал в будущее плавание почетным пассажиром.
В конце марта каркас катера был готов, и я начал обшивать его фанерой. Это уже была более-менее интересная работа. По-прежнему тяжелая, приходилось по сотне шурупов вворачивать в один квадратный метр обшивки, но под вечер наступала какая-то приятная усталость — и потому, что я уже втянулся в размеренный труд, окреп, стал двужильным, и потому, что с каждым куском обшивки катер приобретал все более законченный вид.
Во время передышек я представлял первое плавание, укомплектовывал команду; разных приятелей трепачей твердо решил не брать (к сожалению, я оказался мягкотелым), дома перед сном просматривал атлас, намечал маршруты будущих путешествий…
А по ночам видел сны: я пересекаю океан и подплываю к какой-нибудь земле, вроде Северной Америки, где в заливах качаются белоснежные катера и яхты, подавляющие своей роскошью; где на берегу стеклянные здания, широкие автобаны, эстакады — высочайший уровень прогресса, от которой захватывало дух. Мое утлое, потрепанное океаном суденышко подходит к берегу. Меня встречают улыбками, цветами, отводят для отдыха в особняк, говорят, что я герой — в одиночку построил катер! — и что такие таланты они умеют ценить. Я нахожусь среди людей, которые много работают и интересно проводят свободное время; они сказочно богаты, им ничего не надо, у них все есть... Но странное дело — меня почему-то тянет на Светлый проезд, где мальчишки давно побили все фонари, где вдоль гаражей бегают замызганные дворняги, где в поисках элементарных вещей я трачу половину жизни. Меня тянет к приятелям трепачам, к матери...
Я просыпался в своей захламленной комнате и с приподнятым настроением спешил в гараж, а вечером, вдрызг разбитый, снова брал атлас и вновь видел ослепительные сны.
В первых числах апреля я занялся внутренней отделкой катера: в кокпите делал сиденья вдоль бортов и место для рулевого, а в каюте — дверь с круглым иллюминатором, два спальных места и стол, который откидываясь, становился дополнительным лежаком. Теперь я мог посидеть в каюте за столом, перекусить, прилечь отдохнуть. Из каюты уже четко просматривались океанские просторы. Во всяком случае, когда я ложился на лежак и через ил-люминатор смотрел в небо, явственно ощущалось покачивание, слышался шум волн, крики чаек.
Почувствовав окончание строительства, стали наведываться друзья. Первыми в воскресенье прикатили врачи Александр и Валерий. Видимо, они наконец вспомнили о своем прямом предназначении, о милосердии, которое обязаны проявлять к нуждающимся в помощи. Осмотрев судно, они нашли его “вполне гигиеничным с медицинской точки зрения” и в один голос заявили:
— Нам нравится, что ты человек с размахом. И правильно! Чего чирикать, строить какие-то лодчонки! Строить — так пароход, ковчег, чтоб было жизненное пространство, то есть санитарные нормы.
Засучив рукава куртки, Александр усердно вкрутил штук сорок шурупов и некоторое время, проявляя полную несостоятельность, шпаклевал борта и днище. Валерий притащил резиновые перчатки и до темноты довольно профессионально оклеивал катер стеклотканью. Разумеется, за это им тоже — мои искренние благодарности.
За врачами последовали оператор телевидения Анатолий и журналист Роберт. Первый раз десять обещал приехать, но не мог выбраться из дома. Его доводы были один смехотворней другого: то выяснял отношения с женой, то слушал музыку. И вот наконец выбрался и несколько часов пилил фанеру для палубы. Второй, Роберт, тоже много раз обещал и, собственно, однажды почти приехал, но, как объяснил позднее, около самого гаража вспомнил про неотложное дело. В конце концов неважно, что за полгода он так и не приехал, главное — собирался, а готовность к подвигу равна подвигу. Посему и благодарю их обоих, не очень тепло, но все же. Забегая вперед, скажу, что на пробное плавание они прибежали первыми. И чтобы до конца быть откровенным, добавлю маленькую подробность — Роберт искренне раскаялся, что не помогал, и сразу стал на голову выше других, ведь признание своих ошибок чего-то стоит.
Ну и под конец рассыплю еще несколько благодарностей: мальчишкам из ближайших домов, которые после уроков с огромным энтузиазмом гоняли по улицам и собирали для меня куски пенопласта и резиновые трубки; малярам из троллейбусного парка, которые налили мне целое ведро водостойкой пентофталевой краски и показали, где стоят разбитые троллейбусы, с которых можно снять резиновые уплотнители; и, конечно, синоптикам — они ни разу не ошиблись в прогнозах — всю весну погодка стояла точно по моему заказу.
После покраски катер выглядел красиво, очень красиво. Весь корпус — ярко-красный, каюта — ослепительно белая. Мать сшила тент для кокпита и два спасательных пояса, которые я набил пенопластом. Тент мать отвезла в мастерскую для пропитки. Как это у нас принято, пропитывали целый месяц, но в первый же дождь сквозь него лило словно через рыболовную сеть. Само собой, работникам мастерской от меня не благодарность, а проклятия.
Наступило лето, в выходные дни все спешили за город, на пляж, а я в гараж — доводить оснастку. Елене надоело мое строительство; некоторое время она пилила меня по телефону с удвоенной силой, потом перестала звонить, а узнав, что я присвоил катеру устрашающее название “Бармалей”, вообще порвала со мной и укатила на юг к морю. Я не очень переживал, поскольку считал, что женщина должна жить жизнью мужчины и разделять его увлечения. “Ладно, друзья, — рассуждал я, — но она-то, кукла, могла бы разок приехать. Ради любопытства хотя бы”. И если раньше я подумывал о будущем с Еленой, то за время строительства от этой мысли отказался. Так что основная моя благодарность — катеру. Он спас меня, не иначе. Я утонул бы в пучине брака, он же вывел меня на свободную холостяцкую воду.
Катер приобретал все более оснащенный вид. У старьевщика я выпросил сломанную раскладушку и сделал каркас для тента, затем несколько метров стеклоткани обменял у одного гаражника на оргстекло, обрезал его лобзиком и вставил в иллюминаторы.
Я был прямо влюблен в свою посудину: ходил, поглаживал, смотрел со стороны, фотографировал; частенько не задвигал катер в гараж и оставался в нем ночевать, чтобы не мотаться взад-вперед, и уже в снах совершал плавания в реальной обстановке.
Соседям и приятелям я только и говорил о катере — все разговоры начинал и заканчивал им. И гордился шрамами на руках — то и дело закатывал рукава рубашки. Кстати, в конце строительства в меня влюбились две девушки, которые до этого относились ко мне прохладно. Несколько раз они звонили, и соседи объясняли: “Он в гараже”. Желание уличить меня в обмане приводило их к месту строительства. Они приезжали в юбках “банан”, в широкополых шляпах, с легкими сумками через плечо. С нежными улыбками они смотрели на меня, чумазого, в порезах и ссадинах. Я ничего не говорил, только смахну пот, перекурю и снова строгаю, кручу, верчу. А они не уходят, все стоят и смотрят.
— Приятно смотреть, как мужчина работает, — говорят. — Тебе поесть принести? Или попить? Или сигарет? — И все не отрываясь смотрят с открытой влюбленностью, с готовностью на все.
Позднее я постоянно носил с собой фотографию катера. Многие носят снимки жены, детей, дачи, собаки... Я носил фотографию катера и при каждом удобном случае хвастался своим детищем. Случалось, сидел где-нибудь в кафе с красивой девушкой и, желая ей понравиться, изо всех сил рассказывал, какой я, в сущности, замечательный, но почему-то слова девушку не убеждали и, чем красочней я расписывал себя, тем больше ее глаза недоверчиво сужались. Тогда я доставал фотографию катера и подробно описывал строительство. И лицо девушки светлело. Заметив магическое действие фотографии, я перестал рассказывать о себе, сразу начинал с постройки катера. А позднее при знакомстве и вообще ничего не рассказывал, просто доставал фотографию и говорил:
— Я сделал.
И девушки сразу влюблялись в меня, честное слово.
Находились и насмешники, вроде соседа по квартире Кости.
— Зачем ты его строишь?! Лучше заработай деньги и покупай себе хоть фрегат.
Как я мог ему объяснить, что купить и сделать своими руками — разные вещи. Впрочем, в наше время люди не очень-то утруждают себя ручным трудом (я имею в виду домашние поделки, техническое изобретательство). Большинство стремиться заполучить готовенькое, желательно импортное. Поточный вещизм вытесняет не только народные промыслы, но и губит смекалку, любовное отношение к изделию. Впрочем, это отдельная тема.
Уже заканчивался июнь, а я все оснащал посудину. Как-то в полдень иду по оживленной Пушкинской улице. На уровне третьего этажа маляры красят дом. Я подергал свисающую с люльки веревку (прекрасный канат для якорей).
— Чего тебе? — спросили маляры. — Веревку? Сколько метров? Пятнадцать? Бери тридцать!
Я киваю, они с невероятной готовностью бросают кисти, спускаются на люльке, отматывают и отмеряют веревку прямо на глазах у прохожих.
— Зайдемте в подъезд. Неловко, — говорю.
— Ерунда! Пусть смотрят, может, еще кому надо.
В июле, закончив все доработки и доделки, я одолжил у приятелей деньги и купил подвесной мотор “Вихрь”. Катер был готов. Я победил, построил огромное судно в одиночку! И заявляю со всей серьезностью: это — лучшее из всего, что я сделал за свою жизнь.
Мой “Бармалей” не может похвастаться особым изяществом, но крепок, как броненосец, и вместителен. При близком рассмотрении кое-где на обшивке виднеются аляповые складки стеклоткани, несколько коряво выглядят откидные иллюминаторы, но я вложил в катер всю душу, и он дорог мне гораздо больше всяких элегантных пластиковых судов.
На этом история не кончилась. Предстояло зарегистрировать катер, получить номерные знаки, пройти техосмотр. Два месяца я ходил на курсы судоводителей — изучал судоходную обстановку, звуковые и световые сигналы, створные и ходовые знаки, пестрые и свальные бакены, вехи, буи. Все это было скучновато, вот только лоция мне нравилась — она напоминала некую поэму о природе и придавала занятиям романтический уклон.
В нашей группе в основном занимались заядлые водомоторники, но были и случайные люди, вроде той дамы, которая не знала, куда деть деньги, и купила польскую яхту, но после первых же двух занятий заявила:
— Вот еще! Буду сюда ходить, изучать разную чепуху! Оштрафуют — отдам штраф. Прическа у меня дороже стоит.
Такая была у нас дамочка. И был тип похлеще ее, который имел моторную лодку и занимался браконьерством, да еще меня подбивал на это подлое дело, подбивал с исключительным упорством.
— С твоим катером у нас будут неограниченные возможности, — говорил. — Неограниченные пространства и неограниченные возможности. С твоим катером можно творить чудеса. Здорово погреть руки.
Разумеется, я твердо отвергал его гнусные предложения.
И вот наступил торжественный день спуска “Бармалея” на воду. На это событие съехались все друзья и приятели, пришли гаражники, высыпали соседи. Примчались даже те, кого я вообще видел в первый раз (похоже, слух о моем катере распространился довольно широко). Таксист судостроитель Володя выкатил из своего гаража лафетник, и десятки добровольных помощников помогли нам затащить на него мое полутонное сооружение. Под восторженные крики мальчишек, мы пересекли железнодорожное полотно и очутились у озера.
День выдался солнечным, и собралось невероятное количество зевак. Перед спуском я разогнал уток, крякающих у берега, приличествующим тоном сказал небольшую речь и кокнул бутылку шампанского о борт катера. И надо же! Сделал это нескладно — появилась пробоина, и, к моему великому позору, пробное плавание пришлось отложить.
На следующий день я заделал пробоину и, ясное дело, был благоразумнее — предложил уже сильно поредевшей компании распить шампанское за столом.
После крещения катера меня стали атаковывать совершенно незнакомые люди. Они прямо-таки рвались в путешествие, готовы были плыть куда угодно и на любой срок. С меньшим пылом, но все же собирались плавать те, кто обещал помочь в строительстве. Те, кто помогал, то есть знал о катере не понаслышке, скептически относились к этой затее (видно, помнили о своей недоброкачественной работе и считали плавание небезопасным).
Я же был против плавания вообще. За полгода каждодневного строительства, изнурительных мытарств в поисках материала катер мне осточертел. Как все вспомню — сразу плохо себя чувствую. Да и мысленно я уже давно все проплавал, даже побывал в Америке. Короче, я слишком долго делал свое судно — и перегорел. “Все знают, что у меня есть катер, — рассуждал я. — Вот он — стоит в гараже — новенький, покрашенный, каюта сверкает иллюминаторами, на бортах надпись — “Бармалей”. Любой может приехать, посмотреть. А плавать — это так сложно. Надо как-то довезти посудину до реки, доставать бензин, возиться с мотором”. Ко всему, неожиданно для самого себя, я увлекся полетами и уже подумывал о постройке самолета. “Что мне стоит? — размышлял я. — Ведь теперь могу все достать”.
В какой-то момент друзья все же уговорили меня проплыть на катере до Оки и, “если он не развалится (именно так они и выразились), — дунуть и дальше, поплавать по притоку великой реки”. Понятно, я был уверен в непотопляемости своей посудины и на их жалящие уколы ответил усмешкой. Мы уже закупали продукты, как вдруг вышел указ, запрещающий маломерному флоту плавать в подмосковном бассейне. Какие-то умники решили, что рыбаки и туристы чрезмерно загрязняют воду, хотя каждому первокласснику ясно — сотня “комариных” посудин приносит вреда меньше, чем одна самоходная биржа, за которой тянется шлейф мазута. Пришлось отправлять катер до Оки на барже. То плавание — отдельная захватывающая история, которая тянет на роман.
Сделаю скачок вперед и расскажу о дальнейшей судьбе самого катера.
Осенью сосед Георгий зашел ко мне и строго сказал:
— Ты долго испытывал мое терпение, но оно не беспредельное. На зиму в гараж я поставлю машину, так что потрудись убрать своего “Водолея”, или “Злодея”, как он там.
Долго я гадал, куда деть катер. В разгар моих гаданий к соседу Косте приехали погостить молодожены волжане.
— Послушай! — сказал мне Костя. — Эти молодожены живут в Кимрах, у самой воды, и готовы купить твой катер. Сколько ты хочешь за него?
Я начал прикидывать затраты, и у меня закружилась голова от астрономической суммы; потом вспомнил свой титанический труд, который вообще не измерить никакими деньгами. Но главное — катер был для меня почти родным детищем, чуть ли не живым существом...
— Знаешь что, — сказал я Косте. — Я им просто его подарю. Пусть катаются. Но чтоб берегли... И если я надумаю поплавать и приеду, чтоб не морщились... В любое время...
С этим условием я и отгрохал молодоженам свадебный подарок.
Когда грузовик увозил моего “Бармалея”, я испытывал чувство расставания с близким другом. Прямо слезы наворачивались в глаза.
...Спустя лет десять я приехал в Кимры, просто чтобы посмотреть на катер, дать на нем круг по Волжской акватории. Адрес, который когда-то оставили молодожены, привел меня на окраину городка, но дом я не нашел.
— Здесь давно дома сломали, — объяснила какая-то старушка. — А жильцам дали квартиры в центре.
Я решил спуститься к реке и пройти вдоль мола; хотел разыскать “Бармалея” среди “комариного” флота, качающегося на воде. Но не сделал и десяти шагов, как в стороне увидел что-то до жути знакомое...
Он лежал на боку, разбитый, засыпанный песком, из его рваной обшивки, точно ребра, торчали шпангоуты; на еле сохранившейся надписи кто-то мазутом приписал начальные буквы, чтоб вышло “Дуралей”. Было непонятно, кому это предназначалось: мне, как создателю судна, или моему погибшему детищу. Я подошел к останкам катера, и боль пронзила мое сердце. Эта боль не отпускала меня долгие годы. Я ощущаю ее до сих пор.

Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.


 

 

 

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ



ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС