|
|
Леонид Сергеев
Вперед, безумцы!
ПОЛОУМНАЯ
И кому она мешала, эта хромоногая старушенция Анна Ивановна? Собак своих
выгуливала на рассвете, когда все еще спали, или поздно ночью, чтоб лишний раз
не попадаться на глаза; телевизор включала тихо, в магазин ходила раз в два дня
и по пути ни с кем не судачила, никого не осуждала, только раскланивалась с
благожелательной улыбкой. Сдаст бутылки из-под кефира, купит собакам кости,
кошкам — дешевой рыбы и ковыляет, опираясь на палку, к дому. С пенсии Анна
Ивановна исправно платила квартплату и содержала свою крохотную квартирку в
чистоте, несмотря на то, что имела семь кошек и три собаки.
И кому мешали ее животные, беспородные тихие существа, которых она подобрала на
улице? Ну иногда затевали возню котята или играл с палкой старый пес Руслан, или
гавкнет Алиса, заслышав на улице крики мальчишек. Но остальные-то кошки целыми
днями мирно дремали на шкафу и тахте, а кобелек инвалид Трезор и вовсе редко
вставал.
Жила Анна Ивановна одиноко, никому не досаждала, ни в чью жизнь не вмешивалась.
По вечерам разговаривала со своими питомцами, рассказывала им про
железнодорожный полустанок под Смоленском, где прошло ее детство.
...Там были сине-зеленые ларьки, горячая дорожная пыль, цветущая вода,
светящиеся гнилушки и одуванчики, похожие на стеклянные шарики.
Рассказывала, как подростком упала с ясеня, сломала ногу, долго лежала в
больнице.
...Потом в девичестве стеснялась хромоты, даже редко выходила на улицу... И надо
же, полюбила женатого... мастера ремонтных путей... С первого свиданья вернулась
ночью. Вошла в дом на цыпочках, а наутро мать оттаскала за косу... Родила от
мастера сына, и от позора и стыда мать выгнала из дома, но потом сжалилась...
Ждала, ждала мастера, но этот жестокий человек ни разу не навестил ее, не принес
ни одного подарка и еще всем говорил: “Пусть скажет спасибо, что имеет от меня
сына”.
Анна Ивановна вспоминала войну и эвакуацию в Казахстан.
...Поселок с битым кирпичом и чахлыми колючими кустами, фанерный
сарай-общежитие, пожарную бочку и ящик с песком, змей-медянок, колонии термитов,
продуктовые карточки, скудные пайки, жмых и чечевичные похлебки.
Вспоминала номерной завод, промасленные станки, за которыми стояли по
четырнадцать часов, и отзывчивых напарниц, которые помогали ей с сыном чем
могли.
…А после войны приехала в Смоленск. Перебивалась случайными заработками,
скиталась с сыном по квартирам, пока не устроилась на москательную фабрику и не
получила комнату... Первый этаж старого дома, облупившаяся штукатурка,
засаленные обои, дощатый пол, по которому сновали мыши, но зато свой угол, своя
крыша над головой... Сын пошел в школу; смышленый мальчуган сразу выделился
среди сверстников, учителя все время хвалили его… Фантазия у него была редкая: в
каждом полене видел Буратино, в лужах искал водяного. “Будет ученым, не иначе”,
— говорили соседи... А как он заботился о ней, матери!.. После семилетки пошел
на завод и с первой получки купил новое верблюжье одеяло. “Тебе, мама, — сказал,
— чтоб зимой не мерзла”… А через год купил старенький телевизор. Вот он стоит,
прикрытый кружевной накидкой, подарок сына, память о нем.
Анна Ивановна постоянно его протирает, смотрит свою любимую передачу “В мире
животных”, кинофильмы, театральные постановки. Другие передачи не смотрит — там
все врут.
...А потом сына призвали в армию. Когда же его призвали? Ну как же! В тот день
еще шел дождь и в трамвае по запотевшим стеклам текли струйки. А вечером у
фонаря, точно мошкара, закружил рой снежинок; за ночь еще выпал снег — и по
комнате разлилась светлая тишина. Тоскливо стало в комнате без сына... За зиму
сын прислал всего одно письмо. А весной... Будь проклята эта весна! Ее, мать,
вызвали в военкомат и сообщили, что сын “погиб при исполнении служебных
обязанностей”. Еле дошла до дома, заперлась в ванной, открыла газовую колонку,
хотела отравиться, да соседи спасли. “Каких обязанностей?! — рыдала. — Ведь
война давно кончилась?!” “Наши воюют и в других странах, только об этом в
газетах не пишут”, — сказали соседи, но матери трудно в это поверить... До сих
пор ждет сына.
…А что было потом, как дальше было?! Ничего особенного! Так и бежали годы. День
уходил во тьму, утром наступал снова, весну сменяло лето... то осень, то зима.
Так и жила с незатухающей болью о сыне. Волосы поседели, зрение ухудшилось, все
чаще болела нога, покалывало сердце. С трудом доработала до пенсии. Вроде бы
прожила жизнь, а ничего особенного не видела. Вот все, что вспомнилось, можно
рассказать за один вечер... И семьи не было... Одна радость — собачки да
кошки... Смешно, но в душе так и осталась ребенком. Вон те взрослые, которые
даже помоложе, у них какие-то серьезные дела, тайны, а у нее все просто, как на
ладони...
Как-то по пути с работы Анна Ивановна увидела сбитую машиной собачонку.
…И какие люди бессердечные! Идут мимо. Собачка воет, просит о помощи, а у людей
ни жалости нет, ни сострадания... Принесла собачку домой, выходила, назвала
Трезором... Ходить ему, правда, трудно. Лапы болят, как моя нога... Калеки мы с
ним... Но и у него есть свои радости. Печенье любит, передачу “В мире
животных”... В той передаче — трудно поверить! — однажды показали другие страны,
где заботятся о животных, строят для них приюты. Там даже есть законы об охране
бездомных животных. Не то что у нас... Наши собаколовы ведь каждую неделю
приезжают, вылавливают несчастных собачек и кошек на шапки... До чего же
жестокие люди! “Хм, другие страны! — усмехались соседи. — Да там по безработице
людям платят больше, чем мы получаем на работе. А уж пенсия ваша — просто
подачка, чтоб не умереть с голоду... Вот вы имеете стаж сорок лет,
мать-одиночка, вырастила сына, а получаете пятьдесят рублей. А там пенсионеры
получают в десять раз больше”. В это трудно поверить… Те соседи были хорошие,
душевные люди — Петр Кириллович, инженер, и его жена Елена Владимировна,
бухгалтер. На Трезора не шикали, подкармливали... Жили мы в стесненных условиях,
но дружно. А когда дом подписали на снос и нам дали по квартире, все
изменилось... Я-то, старая перечница, не могла нарадоваться на квартиру... Тоже
первый этаж, вон липа заглядывает в окно. Когда цветет, медом пахнет. Бабочки
над ней вьются, залетают прямо в комнату, летают по комнате, кошки за ними
гоняются... А грабителей мне чего бояться? У меня тащить нечего... Только разве
ж телевизор, подарок сына... Квартира хорошая, слов нет. Горячая вода есть. Но
какое счастье, если вокруг такие бессердечные люди?! Животных не любят... Ну
взяла я кошку с котятами — окотилась в нашем подвале. Такая пушистая Мурка,
белое пятно на груди и белые чулки... Да вот же она, на тахте дре-млет... Потом
дети привели Алису, по помойкам шастала. Куда же, говорю, ее взять? У меня своих
хватает. А самой жалко. Ну и оставила, отмыла, накормила... Вот она, наша
красавица, умница... Когда я болела, Алиса ведь меня поставила на ноги. Да-а,
все подходила, вылизывала, звала гулять. Так понемногу и расходилась, отпустила
болезнь... А Руслана... Руслана выкупила за пять рублей у собаколовов... Уже на
живодерню его повели, да я упросила, отдали за пять рублей... С той поры все мне
руки лижет и норовит в лицо поцеловать... А какой игрун!.. Животные показывают
нам, людям, какими мы должны быть…
Тихо жила Анна Ивановна, никому не мешала, пересказывала животным свою
несложившуюся жизнь, смотрела телевизор, перечитывала письмо сына, смахивала
слезы, раз в месяц ходила в кинотеатр и на обратном пути брала книги в районной
библиотеке. Тихо жила — радовалась и горевала в своем кошачье-собачьем мирке. Но
нет предела людской зависти и злобе; так и преследуют они тех, кто живет не как
все. “Развела псарню!” — ворчали одни соседи. “Полоумная старуха, ей пора в
богадельню!” — свербили другие, а третьи писали заявления в милицию: “Нет житья
от всяких заразных животных”. Серые, желчные люди! Где им было понять доброе
сердце Анны Ивановны! Они простаивали в очередях за гречкой и сахаром,
озабоченно сообщали, где что “выкинули”; отупенье — было их отличительной
чертой, отупенье от вечных забот о вещах и продуктах. Они ползали по своим
квартирам, все распихивали, отдувались... Им не мешали драки у пивного ларька,
пьяная ругань дворника и визгливый голос его жены, не мешал мат доминошников во
дворе — то было свое, обыденное, почти родное, а вот Анна Ивановна явно строила
из себя неизвестно кого.
Однажды дождливой осенью пошла Анна Ивановна в кинотеатр, на обратном пути, как
всегда, обменяла книги в библиотеке и засеменила домой. Дождь шел мелкий,
холодный. Прохожие спешили укрыться в подъездах, мчались машины, разбрызгивая
воду из луж.
— Вот старая перечница, — бормотала Анна Ивановна. — И что меня угораздило в
такую погоду пойти в кино?! И картина так себе. А мои-то ждут меня не дождутся.
Уже проголодались, да и выгуливать самое время — соседи-то по домам сидят...
Продрогшая, она долго не могла попасть ключом в замок двери, а когда наконец
вошла в квартиру, увидела, что все ее животные мертвы. На ее крик прибежал
дворник, осмотрел окно, кивнул на открытую форточку. “Кто-то мясо отравленное
подбросил, — буркнул. — Пойду за лопатой, закопаю за домами, возле свалки. Да не
реви ты! Других возьмешь. Хочешь, овчарку тебе достану...”.
Всю зиму Анна Ивановна проболела, почти не вставала с постели, только смотрела
на окно и угадывала приближение весны. Вначале по стеклам ползли слепящие
чешуйки и полукружки, за ними появились струйки желтого света, потом с
подоконника потекли слепящие водопады... Как-то незаметно Анны Ивановны не
стало. То ли дворник, то ли еще кто постучал в окно, взломал дверь, вызвал
участкового. Пока участковый ходил в будку — дозванивался до врачей, соседи
вынесли телевизор, стол и стулья — “для дач”. Растащили и мелочи: комнатные
цветы в горшках, накидки, лекарственные травы.
...Некому было проводить Анну Ивановну в последний путь. Прах одинокой старухи
покоится на загородном кладбище в общем захоронении, среди усопших, не имеющих
родственников и разных неопознанных. Вокруг захоронения заросли акации, бузины,
крапивы; в зарослях бродят одичавшие собаки и кошки.
Здесь читайте:
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
Леонид Сергеев. До встречи на небесах. Повести и рассказы.
М., 2005.
Леонид Сергеев. Мои собаки. Повести. М., 2006.
|
