   |
| |
 |
Андрей Тесля |
2005 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИРЕЛИГИИ МИРАЭТНОНИМЫСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Андрей ТесляИсточники гражданского права Российской империиXIX - начала XX вековМонография ЧАСТЬ IОБЩЕЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИГЛАВА 2СВОД ЗАКОНОВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ§ 4. ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРИРОДА СВОДА ЗАКОНОВЮридическая природа Свода Законов долгое время оставалась за пределами внимания русских юристов – достаточным признавались положения манифеста 31 января 1833 года, предписавшие судебным и прочим государственным местам ссылаться при вынесении решений на статьи Свода (а не непосредственно на те законы, на которые были даны ссылки под статьями). Впервые вопрос был возбужден П. Цитовичем, выставившем тезис: «В Своде гражданских законов 1832 г. заключается 1471 непрерывно-занумерованная статья. Это собственно 1471 новый закон [выд. нами – А. Т.]» 100). Из этого был сделан и следующий вывод, что «…новое издание Свода с изменениями, дополнениями есть издание, т. е. обнародование нового Свода [выд. авт. – А. Т.]. А если так, то в течении 25-лет, с 1833 г. по 1858 г., составлены, обнародованы и вступали в действие один за другим три свода, а не три издания одного и того же свода» 101). Как первый свод отменил действие всех предшествующих законов, так и последующие издания отменяли силу предудущих. Исторические указания под статьями по этому взгляду имели значение исключительно историческое, указывали, откуда именно извлечена норма, но вводилась таковая норма именно с момента введения в действие очередного издания Свода – если она совпадала с ранее действовавшей, то это имело практическое значение (сохранение в неприкосновенности практики), но с точки зрения действующих источников права имел значение только Свод, целиком вытеснявший предшествующие акты 102). Иные правовые акты имели силу только в том случае, если они были изданы после очередного издания Свода и до нового издания (по невключению в который они теряли силу). Важнейшим последствием указанного принципа выступал принятый Цитовичем метод толкования положений Свода – уяснять смысл норм, заключенных в последнем, надлежало исключительно путем имманентной критики. Смыслом статьи признавался тот, «какой она получила из собственного текста, а не такой, какой имели отдельные узаконения, из которых она извлечена» 103). Тем самым историческая критика как юридический метод отвергалась. Кроме того, отмеченные Цитовичем статьи, не имевшие основания в ранее действовавших законах, либо содержавших ложные (или, как выразился сам исследователь, «напрасные») отсылки, именно через признание Свода законом получали силу наравне с нормами, выведенными историческим путем (таковое различение норм имело значение только в связи с вопросом о формировании Свода, но никак не затрагивало силы действия различных по происхождению постановлений его). Важной опорой для мнения, высказанного Цитовичем, послужила резолюция Государственного Совета по рассмотрении вопроса о введении Свода Законов в действие. Ею было решено «издать Свод в виде законов, коими в решениях исключительно руководствоваться должно». Позиция Цитовича не получила в ближайшее время сколько-нибудь значительного обсуждения в юридической литературе, а сам вопрос об источниках либо решался в наиболее общем смысле, либо же (как, в частности, в работе Романовича-Славатинского 104)) прямо воспроизводились взгляды Цитовича, признанного авторитетом в сфере формальных источников русского права 105). Вопрос о юридическом статусе Свода Законов был вновь поднят в 1894 году в публикации Н. М. Коркунова. Он указал, что взгляд Цитовича покоится на признании Свода инкорпорацией, аналогичной Юстинианову Своду 106) (такой образчик был избран самими создателями этого законодательного акта), т. е. в признании историчности акта с точки зрения генетической, но с формально-юридической начинающей новый отсчет существования правового механизма. Доводы Коркунова против точки зрения Цитовича распадаются на три группы: 1) Относящиеся к порядку издания Свода, как не прошедшего общим законодательным порядком, но возымевшим действие без утверждения Государственного Совета. Особо подчеркивалось, что в 1832 г. на рассмотрение Гос. Совета был вынесен исключительно вопрос о введении в действие Свода и о силе его; обсуждения же по существу не было (и не планировалось ни на одной из стадий кодификационных работ II Отделения), поскольку Свод не должен был вводить каких-либо перемен, а прямо и точно воспроизвести смысл наличного законодательства. Последующие же издания Свода (1842 и 1857 гг.) вовсе не вносились в Гос. Совет. Кроме того, Коркунов указал на содержащуюся в Журнале Государственного Совета 1833 г. резолюцию о проведении негласной ревизии Свода «для поверки при производстве новых дел, не откроется ли каких противоречий между законами, в Своде приведенными, или пропусков», что было бы невозможно, признавайся Свод собственно законом, отменившим все предшествующие. 2) Основывающиеся на толковании манифестов 1833, 1842 и 1857 гг. о введении в действие соответственно 1-го, 2-го и 3-го изданий Свода Законов. По мнению Коркунова, противоречив был сам исходный текст манифеста 31 января 1833 г., в п. 2 которого за Сводом признавалось значение нового закона, а п. 4 – одной только новой формы старых законов 107). Далее, разбирая Правила о силе и действии законных книг, Коркунов остановился на п.1, устанавливавшим, что «Свод имеет восприять законную силу» 108). Исследователь не согласился с тем, что данное выражение тождественно с признанием Свода законом, утверждая, что «Законную силу имеют не законы, а то, что основано на законе: судебные решения, правительственные распоряжения. Если надо указать, что данный акт есть закон, за ним признают не законную силу, а силу закона» 109). 3) Исходящие из а) сложившейся практики применения Свода Законов и б) работ II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии: a. Касательно первого Коркунов отмечал, что новые статьи Свода и Продолжений к нему признаются действующими не с момента опубликования Свода и Продолжений, но «с момента обнародования тех узаконений, из которых они извлечены» 110). b. Практика II Отделения показывала, что прямо предполагаются исправления текста Свода в случае уклонения его от актов, послуживших исходными, равно в случае технических ошибок (например, опечаток), так и при кодификационных промахах, т. е. когда при кодификационном обобщении случалось исказить или передать в неполном объеме смысл исходного акта. Например, во внесенном в 1885 г. в Государственный Совет представлении Кодификационного Отдела о плане его трудов по разработке Свода Законов, прямо указывалось, что «так как в новом издании столь обширного и сложного сборника нельзя не предвидеть неточностей, ошибок и редакционных недосмотров, то само собою разумеется, что эти ошибки, неточности и недосмотры не должны быть обязательны для практики» 111). Подобной же была и практическая позиция российской цивилистики, считавшей не только возможным, но и прямо необходимым восстанавливать исходный смысл законоположений при кодификационных погрешностях против оного. Таково было, в частности, мнение Е. В. Васьковского, на основании сличении норм Свода с исходными положениями, заключенными в ПСЗ, установившим в качестве правильного чтения ст. 440 т. X ч. 1 112) иное, чем было внесено в официальный текст, при этом не считавшего нужным для придания своей позиции реального, практического значения получения какой-либо санкции данной восстановительной правки 113). Данные аргументы, сведенные воедино, совершенно разрушили концепцию Цитовича, показали равно ее теоретическую несостоятельность и противоречие со сложившейся в отечественном праве практикой применения Свода. Коркунов же, однако, не ограничиваясь одной критической задачей, попытался дать положительно определение того, чем собственно является Свод Законов, каково его место и значение в системе источников права Российской Империи. Обратившись к материалам Государственного Совета и Министерства Внутренних Дел, в первую очередь к тем из них, что касались ситуаций расхождения теста Свода и законов, на коих он основан и обсуждавших вопросы надлежащих мер в указанных ситуациях, автор пришел к выводу, что при издании Свода «всеми принималось, как бесспорное положение, что Свод только новая форма изложения прежних законов, имеющая силу и значение лишь настолько, насколько в ней верно передается содержание подлинного текста законов» 114). Своду были присущи такие качества, как 1) ориентация на изложение только действующих законов, каковое 2) имеет силу под условием их тождества с действительным текстом законов и как таковое 3) получает силу обратного действия 115). Все эти особенности, по мнению Коркунова, есть черты, присущие не собственно законам, но актам их толкования, почему и Свод в целом должен был быть признан актом толкования 116) и именно в таковом качестве применяться, чему de facto соответствует практика, не формулируя данный вывод ясно и отчетливо. По существу вывод Коркунова, что Свод Законов есть акт аутентичного толкования законов, является подведением неизвестного, впервые встреченного в правовой практике явления под ближайшее известное. Указание Коркунова на различие «силы закона» и «законной силы» применительно к законодательству 30-х годов XIX века, т. е. в отсутствие выработанной, единой терминологии, носит, как мы полагаем, софистический характер, что, впрочем, осознает сам автор, дополняя свои соображения иными доводами, не решаясь положиться единственно на произведенное им размежевание. Позиция Коруконова по Своду связана во многом с его теоретическими
(изложенными выше) воззрениями на определение закона по русскому праву.
Искусственно признав только Гос. Совет единственным и необходимым
посредствующим органом в наличном законодательствовании, Коркунов
преувеличил значение факта непрохождения Свода через процедуру рассмотрения
Гос. Советом, проигнорировав фактическое многообразие форм и методов
законотворчества в тогдашней России, имевших только один неизменный признак
– Высочайшее утверждение. Именно фактография, приводимая в статье Коркунова, приводит к признанию Свода актом с непроясненным статусом, причем неясность эта проистекает не из двусмысленностей манифеста 31 января 1833 года, но из позиций самих участников подготовки названного манифеста. В итоге мы приходим к выводу, что встретили явление, в равной мере не укладывающееся как в западноевропейскую, так и в российскую правовую теорию конца XIX – начала XX вв. Никакими предшествующими актами оно не было предусмотрено и аналогичных феноменов не наблюдается как в современной Своду, так и в последующей правовой действительности. Единственным возражением здесь может явиться то, что мы, признавая уникальность Свода, уклоняемся от ответа на вопрос о его квалификации, оставляем встреченный нами феномен необъясненным. Ответить на это столь резонное возражение мы можем только следующее – признание новизны, экстраординарности явления также есть акт его познания и (как мы полагаем) более благоразумный, чем искусственная его подгонка под намеченную схему. Сказав все это, нам надлежит теперь указать хоть некоторые базовые признаки Свода. Во-первых, сколь бы юридически точна не была позиция Коркунова касательно юридического статуса 1-го издания Свода Законов, однако большая часть ее практических выводов основывается на только им впервые опубликованном Высочайше утвержденном Мнении Гос. Совета 30 января 1836 г. Поскольку данный документ на повседневную практику никакого влияния не имел и иметь не мог, то приходится признать, что выяснению реального места Свода изд. 1832 г. он способствовать не может. А сама практика явным образом рассматривала Свод как закон, на который только и надлежит опираться в дальнейшем, чему находилась опора и в цитированной выше ст. 2 Манифеста 31 января 1833 года; таким же было и единодушное (до Цитовича молчаливое, а им явственно и с крайними выводами заявленное) мнение отечественной юридической науки. Тем самым de facto уж бесспорно (хотя de jure, как продемонстрировано Коркуновым, несколько сомнительно) Свод изд. 1832 года был понимаем и применяем как закон. Во-вторых, далека от реального положения вещей и позиция Цитовича по юридической квалификации двух последующих изданий Свода. Нигде во всей знакомой нам российской правоприменительной практике не встречается указания на признание 2-го и 3-го изданий Свода новыми законами. Напротив, единодушным было положение об обратном действии этих изданий, как только новой формы законов, действующих с момента их издания. На это указывает и сам Цитович, противопоставляя свое мнение тому «как обычно думают». Следует согласиться, как нам кажется, с позицией В. И. Синайского, полагавшего новым законом единственно Свод изд. 1832 г., за остальными же изданиями такового статуса не признававшего и добавившего к выше приводимым доводам также и то соображение, что только Свод изд. 1832 г. явился переработкой действовавших до того законов, во все же последующие издания вносился буквальный текст статей 117). В-третьих, характеризуя практику толкования статей Свода надобно отметить, что она никогда не следовала требования «герметического» толкования, выдвинутым Цитовичем; напротив, устойчивым и преобладавшим вплоть до конца Российской Империи методом выступало толкование историческое, основным проводником которого стал «Курс гражданского права» К. П. Победоносцева и который оказался воспринят как стандарт большей частью практикующих юристов (отметим, в частности, что историческому методу оказался не чужд и Сенат, регулярно прибегавший к нему в обосновании своих решений 118) ). К избранию такового метода прояснения положений Свода подталкивала самая модель его построения, где каждая статья сообщалась историческими ссылками 119). В заключение можно заметить, что сами трудности с определением места акта в правовой иерархии не составляют какой-либо исключительной черты русского права. Так, даже в гораздо более развитом праве остзейских губерний строгой иерархии источников не существовало и к середине XIX века – применялся, как писал один современник, любой закон, лишь бы он подходил к ставшему пред судьей случаю, не разбирая местный ли это закон или иноземный, отменен ли он последующими узаконениями, вообще имеет ли государственную санкцию. На таком фоне неясности, окружающие Свод, уже не выглядят столь удивительными. Примечания100) Цитович П. Курс… С. 8. 101) Там же. С. 15 – 16. 102) Цитович писал: «Как Уложение 1649 г., так и позднейшие узаконения отменены Сводом вполне, ибо: a) что касается тех частей Уложения 1649 г. и тех позднейших узаконений, из которых не извлечено статей для Свода, они признаны потерявшими силу ко времени составления Свода… Что же касается b) тех частей Уложения и тех позднейших узаконений, из которых извлечены для Свода, они отменены, потому что заменены последними» [Цитович П. Курс… С. 8.]. 103) Там же. С. 10. 104) Романович-Славатинский А.В. Система… С. 215 – 230. 105) П. Цитовичем едва ли не впервые в русской правовой литературе был рассмотрен (с надлежащей подробностью) вопрос о сфере действия законов в пространстве и во времени, по кругу лиц и т. д., причем в качестве теоретической основы оказались избраны труды германских теоретиков права, чьи взгляды были применены к наличным положениям русских законов. Соответственно, в указанной работе Цитовичем сочетались методы догматической и критической разработки материла, с приложением выводов в порядке de lege ferenda. В том же году в Санкт-Петербурге вышла работа Кронида Малышева, где аналогичная задача была исполнена на материалах также и местного права Российской Империи. Выводы данных публикаций не пересматривались вплоть до начала XX века. 106) Коркунов Н.М. Значение… С. 6. 107) Там же. С. 11. 108) Для Цитовича данный фрагмент послужил одним из оснований для безоговорочного признания Свода законом. 109) Коркунов Н.М. Значение… С. 19. 110) Там же. С. 6. 111) Цит. по Коркунов Н.М. Значение… С. 6. 112) Имелся в виду тот фрагмент ст. 440, где говорится «малые, но судоходные речки», тогда как в послужившем ему источником законе 16 ноября 1810 г. (ст. 5) было сказано «малые несудоходные речки». 113) Васьковский Е.В. Учебник гражданского права. Вып. I: Введение и общая часть / Е.В. Васьковский. – СПб.: Издание Юридического книжного магазина Н.К. Мартынова, 1894. С. 29. 114) Коркунов Н.М. Значение… С. 19. 115) С точки зрения создателей Свода здесь вообще не уместно говорить об обратном действии (почему и вопрос этот при его утверждении сколько-нибудь активно не обсуждался), поскольку Свод мыслился только как приведение в систематический порядок наличного законодательства, без каких-либо перемен в оном, а стало быть, не должен был порождать проблемы применения его законоположений к ранее возникшим отношениям. Когда же таковые проблемы действительно возникли (в ближайшие несколько лет по утверждении Свода), то они были решены путем обращения к тому законодательству, на котором Свод был построен – т. е. квалифицированы как редакторские промахи (однако прямо таковые промахи признаны не были – и все данные решения были проведены в частном порядке, по отдельным делам, дабы не подрывать авторитета и общественного убеждения в полноте Свода). 116) Коркунов Н.М. Значение… С. 19. 117) Синайский В.И. Русское гражданское право / В.И. Синайский. - М.: Статут, 2002. С. 79 – 80. 118) Например, Реш. 1, 2 и Касс. Деп. П. С. 1890 г. № 5; Реш. П. С. Общ. Собр. 1, 2 и Касс. Деп. П. С. 7 октября 1891 г. № 19 и др. 119) Известная работа М.В. Шимановского (Первая часть десятого тома с ее историческими основаниями. Вып. 1. Казань, 1870; Вып. 2. Казань, 1872) была продиктована, как пояснял сам автор в предисловии, целями в том числе практическими – а именно, нуждами толкования. Здесь читайте:Андрей Тесля (авторская страница).
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах:
|
