|
|
Короткие
рассказы
ЗАГАДКА ПРИРОДЫ
На славной речке Малый Ик мы отдыхали… Мы — это еще мой друг Салават и
наши семьи.
Переправились на восточный берег, посреди уремы на песчаном плесе поставили
палатку, разбили лагерь. Купанье, загорание, рыбалка, собирание начавшей
поспевать черемухи составляли наши ежедневные занятия; да еще наблюденье
природы — красота!
Вода в реке очень чистая, так что жители окрестных сел и деревень вполне
обходятся без колодцев (их тут вообще нет): воду для питья берут прямо из
реки.
Подкравшись к самому краю крутого берега, интересно следить за стайками рыб
в светлой, прозрачной до самого дна воде. Есть среди них и совсем крупные
экземпляры. О такой большой рыбине и думаешь, забрасывая к ним удочку. Но
вот что интересно: сколько забросов я ни делал, самая-то крупная как раз не
попадалась. Но почему? Загадка природы — да и только… Рассудив так, решил
обратиться к другу.
Салават — истый башкир: прекрасно знает родную природу, тонко ее чувствует,
а уж как любит!.. Много любопытного узнал я от него о растениях и животных
нашего края. Кроме прочих достоинств, обладает мой друг еще и особой, я бы
сказал, поэтической мудростью.
Настоящий башкирский Дерсу Узала, разве только что не профессиональный
охотник, а специалист в области компьютерного программирования…
— Почему самая крупная в стае рыба никогда не клюет? — спросил я его.
— Оттого она и крупная, что «не клюет», — ответил глубокомудрый мой друг.
НОГИ ДА ВРЕМЯ
В годы войны в наших лесах развелось видимо-невидимо дичи и разного дикого
зверья, в особенности зайцев. «Жилось худо, голодно, — рассказывал, помню,
отец, — невыносимо хотелось зайчатины, а на охоту пойти не с чем». На всю
деревню имелась у одного старика берданка, но к ружью заряды нужны — где их
взять? Голодуха заставляла соображать: у одного отец выпросил гильзу, у
другого — завалящий капсюль, кто-то расщедрился на щепотку пороха, ну а
дробь самому сделать — сущие пустяки. Снарядил таким образом патрон,
попросил у старика ружье и побежал скорее в лес. «В то время, — рассказывал
в этом месте отец, — косого захочешь увидеть — только к лесу подойди, к
первой же опушке: там он и сидит, миленький. Подкрадусь, прицелюсь: чик —
осечка!.. Второй раз: чик — еще осечка… чикаю, чикаю… Заяц скок, скок — и
убежал: надоело сидеть на одном месте. На второй, на третьей поляне
повторяется то же самое… Идешь потом с охоты домой, так и не выстрелив».
После войны (отца призвали в семнадцать лет, в сорок четвертом) все
сделалось наоборот. Зарядов — вдоволь, ружье — свое, хорошая одностволка
шестнадцатого калибра, а выйдешь «по зайцы», целый день промотаешься — не то
чтобы подстрелить — редко когда встретишь ушастого…
Это я хорошо помню: отец брал меня с собой на охоту… Находившись по лесам,
по оврагам, по болотам, уставшие — нередко без всякой добычи — волочились мы
с ним домой; встретится кто-нибудь из односельчан в такой день, спросит:
— Кого убили, охотнички?
— Ноги да время, — привычно ответит отец.
«ГЛУХОЙ» ЗАЯЦ
Один мой хороший знакомый, большой любитель природы, в молодости страстно
увлекался охотой. Однажды ему удалось подстрелить даже матерого волка. Об
этом случае он с гордостью вспоминает до сих пор, как об исключительно
волнительном эпизоде своей охотничьей биографии. Рассказывая, он с трепетом
душевным передает все моменты опасной погони за хищником: в восемнадцать лет
завалить волка — не шутка!..
Но вот другой охотничий случай, произошедший с тем же рассказчиком,
впечатлил меня больше, хотя связан с самым что ни на есть безобидным зверем
— зайцем.
…Дело происходило поздней осенью. Порывами дул сильный ветер. Отворачиваясь
лицом от ветра, охотник тем не менее в один миг засек в траве зайца —
торчали уши. Недолго думая прицелился, выстрел. «Похоже, не попал», —
подумал стрелявший, поскольку заячьи уши… как торчали из травы, так и
продолжали торчать на том же самом месте.
Стрелок разрядил второй ствол ружья.
Странности продолжались: уши по-прежнему маячили перед глазами охотника.
Перезарядив ружье, он поскорее пальнул еще дважды — оба раза с тем же
результатом.
Удивительное дело: на зайца ничто не действовало! Только после пятого
выстрела заяц, словно только теперь услышав, бросился наутек…
Невероятный этот случай напоминает старинные охотничьи байки о заколдованном
якобы зайце (лисе, волке и проч.), о заговоренной пуле и тому подобных
мистических штучках. Трудно чем-либо объяснить поведение зайца — глухой, что
ли, оказался? Пять выстрелов — и хоть бы что!..
Расскажи мне кто другой — не поверил бы, но из уст этого рассказчика — не
подлежит сомнению. Сам он объясняет случившееся сильным встречным ветром —
относил в сторону звуки выстрелов, а то и летящие дробины.
СТАРИК СУХОРУКОВ
Он высокий, с длинной бородой, всегда спокойный, уравновешенный. Старуха его
— полная противоположность: подвижная, бойкая, экспрессивная. Как-то раз
проснулась она отчего-то среди ночи, смотрит: в горнице чуть ли не как днем
светло. Подбежала к окну — ахнула: на соседней улице, полыхая огнем, горел
чей-то дом. Подбежала скорее к печке, стала тормошить Сухорукова: «Старик,
старик, вставай скорей, пожар, горим!..» Старик молча спустился, неторопливо
дошел до окна, посмотрел на пожар, успокаивающе пробурчал: «До нас ищо
далеко…» — и полез обратно на печку.
ГАРМОНЬ
В послевоенные годы, старики сказывают, в деревне не шибко хорошо жилось.
Хлеба недоставало, одежонка — кое-какая, народ весь изможденный, а тут еще
налоги мучили — просто беда… Но как ни трудно, все же весело было, чем
сейчас! Такую страшную войну выстояли. Радости желалось, счастья ждалось,
душа петь порывалась… Вот и Ершов был такой. Даже поболее.
Вызывает однажды к себе молодого налогового агента Леонида Алексеева
председатель сельсовета и говорит:
— В Соловьевке живет Александр Николаевич Ершов, да ты его знаешь, небось:
весельчак, балагур, шутейник…
— Как не знать, дядю Сашу все знают! Душевный человек, веселый…
— Душевный-то душевный, веселый-то веселый, а госналог не уплачен: все,
говорит, денег нету. Но это мы и сами знаем, что он бедняк из бедняков.
Только недавно, сказывали, будто он корову свою продал, значит, деньги у
него сейчас должны быть… Так что «немедля бери сельсоветскую лошадь и — к
нему. Налог возьмешь, пока не утратил. Сумка-то твоя с собой? Ну вот и
хорошо, поторопись, будет у нас одним недоимщиком меньше…
Лошадка справная, бежала резво, доехал Леонид быстро. Дядя Саша встретил его
радушно, в избу провел. В избе пусто: сразу видно, что достаток в этом доме
давно не ночевал.
Налоговый агент, встретив такой прием старого знакомого сразу успокоился —
дело, по всей видимости, будет слажено, как и предполагалось. Сел к столу,
выложил из своей походной канцелярии учетную ведомость, квитанции, ручку с
пером, чернильницу-непроливайку, приготовился писать. А хозяин: «Ты
подожди-ка, Леня, не спеши!..» И заговорщицки подмигнув, достает из
потаенного закуточка гармонь. Прыг с ней на печку и айда наяривать.
— Сначала послушай, прелесть-то, прелесть какая!..
Одну мелодию сыграл, другую, за третью принялся — да все с чувством, с
душой, с упоением… Полчаса прошло, час — все играет, играет… Сомнение стало
закрадываться в голову у налогового агента: «Что все это означает?» — «Да
просто радостен мужичок, нрав у него такой, веселый и добродушный», — сам же
себе ответил.
Наконец дядя Саша остановился. Похоже, весь свой репертуар исполнил.
Довольный и явно удовлетворенный концертом, спрыгнул с печи, снял с плеча
гармонь.
— Вот, Леня, и все-е-е!.. — развел руки в стороны и спрятал за спину, как
это делают дети, выражая известное: нету, мол, тю-тю.
Налоговый агент сразу все понял, молча сложил свои принадлежности и
отправился восвояси…
Дорогой все думал, нет, не о том, что получит выговор от сердитого
председателя сельсовета за невыполненное поручение — уж этого, как пить
дать, не миновать, он думал о другом. Удивлялся: «Ведь в доме — шаром
покати, ни поесть, ни одеться, налог не уплачен… а корову продал — гармонь
купил… Ну и ну!»
Удивлялся-удивлялся и, чем ближе приближался к своей деревне, тем все больше
утверждался в мысли: «А как с первой же зарплаты отложу я на… гармонь».
ГАЛАКТИОН
Про деда Галактиона все знали в деревне: он не самый большой любитель
выпить. И все благодаря строгости его супруги, перед которой он просто
трепетал. Хотя… всяко бывало, недаром говорят: «И на старуху бывает
проруха», что уж там про старика говорить.
И вот как-то по осени получил Галактион письмо от младшего сына из армии.
Письмо — всегда хорошо, а тут еще с радостной вестью: сын демобилизуется и
скоро вернется в родной дом. Чем не повод сходить к приятелю своему Петру:
сообщить новость, поделиться отцовской радостью. Ну а там, за разговором,
как водится во всяком гостеприимном деревенском доме… Но нет, нет! — без
этого: ему и жена строго-настрого наказала, чтобы ни-ни. С таким только
условием и отпустила…
И вот Галактион у Петра. И с ходу заводит свою долгую катушку:
— Получили, значит, мы письмо от сына, где прописано, что служба его
подходит к концу, скоро, стало быть, вернется…
Сидит Галактион, хозяева, вопросы про сына задают, а Петр к тому же
предлагает:
— Может, отведаешь стаканчик нашей?
— Нет, нет! Либо кто предлагай — не буду, нельзя мне никак, сын в армии
служит, скоро вернется, — мигом, как будто испугавшись, словно предложили
ему страшное дело, отвечает Галактион. А сам уже заприметил и поглядывает на
любопытный такой жбанчик на столе — деревянный, пузатый, с краником на боку.
И опять про сына:
— Вот приедет домой, встретить надобно по-людски; не знаю, куда пойдет
работать...
— Захочет работать — работу найдет, — подхватывают хозяева и приводят
примеры на этот счет.
Видит Галактион жбанчик, искус все сильнее, сильнее… Петр — мужик неплохой,
но больно любит шутки играть, подтрунить, и подходящего момента никогда не
упустит.
— Смотри-ка, — говорит Петр, показывая на жбанчик, — какая забавная штука. А
хочешь, испытаем?
— Нет-нет! — почти кричит и машет рукой гость. — Абы кто предлагай — нельзя:
разве можно, сын скоро приедет…
Разговор про письмо сына еще по одному кругу пройден… Не уходит гость, но
наконец вроде как засобирался, уже и встал, с ноги на ногу переминается,
шапку в руке теребит. А Петр, — «ух, злодей, душу растравил», — как назло,
больше не предлагает.
К порогу ступил гостюшко, тут и не утерпел и, позабыв на секунду старухино
наставленье, обернувшись, выпалил: «Слушай, Петр, все ж спытай, начури-ка в
стаканчик!..»
Петр быстренько наливает. За первым стаканчиком наполняется второй, следом —
третий…
Галактион поспешно завершает визит. Теперь самое главное для него успеть
дойти до своего дома на твердых ногах и в достойном виде предстать перед
супругой.
Вышел Галактион на улицу, а уже смерклось. Причем впереди речка и две
тонкие, шаткие жердочки без перил. Когда к Петру шел, то этот мостик без
труда преодолел, а сейчас… Жердочки в глазах предательски счетверились и
издевательски раскачиваются. Думает Галактион: «Вот закавыка какая! Ведь не
пройду. А этот косопуз Петька сейчас наверняка смотрит откуда-нибудь из-за
плетня, так и ждет, как я с переходика в речку бултыхнусь… Ух, злодей, сам
потешится и всей деревне разнесет…»
Стоял, стоял эдак у перехода, как витязь на распутье, и решительно, как был
в своем старом овчинном полушубке и в валенках, так и шагнул в речку,
переходя ее вброд…
Что в это время делал Петр — рассказывать излишне, иначе про этот случай кто
бы сейчас знал.
ВСЕ — СВОЕ!
Приедут ко мне городские родственники, нагрузят сумки, багажники продуктами,
после чего обычно мечтательно так, завистливо даже говорят: «Хорошо вам тут,
в деревне, все — свое… А вот нам приходится покупать и мясо, и масло,
молоко, сметану, творог, капусту…»
Я никогда не спорю с родичами и возражать им не возражаю. А что возражать,
если я сам так же думаю… А что спорить, когда так оно и есть…
Встаем мы с хозяйкой в четыре-пять утра. Она начинает с дойки, я — с выгона
скотины. А потом… Потом все идет своим чередом: почистить двор и сарай,
приготовить и дать корм поросятам, гусятам, цыплятам, телятам.
Отвезти-привезти, запрячь-распрячь,
вскопать-вспахать-посадить-посеять-прополоть-обмотыжить-колорадского жука
собрать-окучить — выкопать, скосить-высушить-сгрести-свезти,
нарубить-напилить-расколоть-уложить, натопить-сварить-напоить… И так —
каждый день, и не по одному разу в день, и — круглый год, и — без отпусков…
А в колхозе сполна отработать свое!..
А за детьми уследить, воспитать…
А еще родню из города встретить, отоварить…
Уже за полночь лягу спать: уложу на подушку закружившуюся от дневной
карусели голову, выпрямлю загудевшие от беготни ноги, разогну согнувшуюся
спину, сложу с вытянутыми жилами руки — и тотчас засыпаю. Засыпая, только и
успеваю подумать: «А хорошо… Все у нас — свое-е-е-е…»
КТО КАК ЛЮБИТ ПИТЬ ЧАЙ
Дед Алексей, покойный, был большой охотник до всяких поговорок, шутливых
присказок, прибауток. На ходу их придумывал.
Раз, садясь пить чай, к примеру, так скаламбурил:
— Вот ведь кто как: кто-то любит пить чай с сахаром, а я вот не люблю… без
сахара.
РАССКАЗ «ЗНАТОКА»
«Э, братцы мои, — похвалялся у нас однажды один хвальбушка, — главное в
нашем крестьянском деле что? Главное — уметь грамотно за скотиной ухаживать,
кормить ее хорошо, это я вам авторитетно доложу…
Вот я в один год купил как-то по весне худющую-прехудющую — и в чем только
жизнь держалась — кобылешку... ну уж очень плохонькую, а к осени откормил —
стал во-о-о-т такой справный, здоровенный меринина!..»
Все слушавшие захохотали: «Это как же надо так «хорошо кормить» кобылу,
чтобы она стала мерином, то есть… кастрированным жеребцом!.. «Знаток»,
однако.
ПЕДАГОГИКА БАБУШКИ АГАНИ
Прежде в деревне бедно жили, что там говорить. Многого не хватало: одежды,
еды, образования… Не только университетов — школы не все заканчивали, однако
законы народной мудрости знали, нравственную чистоту блюли и христианскую
мораль почитали. По такому образу и детей своих «ростили».
В нашей деревне жила-была бабушка Агафья, в просторечии — Аганя. Работала в
колхозе, домашнее хозяйство тянула, детей — их полна изба была — поднимала.
Забот — полон рот, и все без мужиков в семье.
Вот однажды Агане выдали в колхозе на трудодни мед. Ни много ни мало — целых
полгоршка. Принесла она меду домой и решила такую большую ценность растянуть
на как можно долгий срок, да к праздникам, значит, чтобы было угощенье. Ну и
спрятала в укромное, как ей казалось, место. Сама отлучилась по делам.
Вроде и не долго ходила, возвращается — висит на частоколе вверх дном горшок
… тот самый, из-под того самого меда, весь чистенький — уже вымытый…
— Ах, окаянные! Антихристы! Дохряли! Когда успели, что мне с вами делать?..
— вскричала, увидев разор.
Войдя в дом, собрала всю ребятню в кучу, учинила допрос:
— Сознавайтесь, кто съел мед?..
В ответ молчание — ни слова не вытянешь. Сопят, пыхтят, носами шмыгают, но
упорно молчат.
Взяла тогда бабушка Аганя коромысло, положила перед ребятней на пол и
говорит:
— Сейчас каждый будет прыгать через него. Кто мед ел — горбатым станет…
Ну-ка, прыгайте!..
Никто не решается: страшно.
— Прыгайте, ну!..
И тут все разом давай плакать, каяться:
— Это Федька первый начал, а ели мы все.
…Не наказала она никого за провинность, даже Федю, а запомнили они тот урок
на всю жизнь. Вот такая была раньше наука воспитания. Такова бабушки Агани
педагогика.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
