> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ  > РУССКАЯ ЖИЗНЬ
 

Аркадий Ровнер

 

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

XPOHOC
"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
"МОЛОКО"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОЛДЕНЬ"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
РОМАН-ГАЗЕТА
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА
ПАМПАСЫ

Аркадий Ровнер

Этажи Гадеса

 

***
 
Опять сентябрь. Я снова болен
сомнениями. Я грущу.
Опять собою недоволен.
Себя теряю и ищу.
 
Опять осенние укоры,
что де костер опять чадит,
что время быстрое летит...
а за окном шумят моторы.
 
Опять поломы и провалы.
Века ползут, как самосвалы,
над ними птицы, облака,
под ними пятится река.
 
Приходят дни, уходят годы,
и, как сказал хромой поэт,
цветов уж и в помине нет –
одни колючки и невзгоды.
С собою время унесет
и смех, и слезы, и упреки,
и нас с тобой, мой друг жестокий,
и этой книжки переплет.
1991
 
 
 
***
 
Я живу мучительно светло,
мне легко и странно тяжело
с той поры, как в темноте ночной
мне явился образ восковой.
Восковые белые глаза,
восковая катится слеза,
на устах, настроенных без слов,
восковые устья лепестков
мне надеждой сердце веселят –
восковую радость мне сулят:
Мы уедем в белую страну,
мы искупим белую вину,
будут ночи горькие чисты,
будут дни как белые листы,
ты обнимешь матовый мой стан,
ты полюбишь восковой обман.
Там в холодной келье восковой
вечность, однозначность и покой.
1970
 
 
 
СМЕРТЬ
                                     Смерть дщерью тьмы не назову я.
                                                                                Е. Баратынский
Кто говорит, что смерти нет,
являет глупость и упорство.
Ей отдавая свой скелет,
с ней не вступлю в единоборство.
Ей отдавая свой мешок
кишок и мышц, и сухожилий,
предвижу страх, предвижу шок,
но не терзаюсь: или-или.
 
Смерть, ты всему даешь предел
и оттеняешь смысл явлений,
иначе как бы поколений
существовал водораздел?
 
Развязываешь все узлы
иронией животворящей,
закапывая труп смердящий,
эвакуируешь тылы.
Ласкаешь тою же рукою
и подчиненного, и босса,
не пробуя на все вопросы
ответы принести с собою.
Одни завесы поднимая,
другие опускаешь ты,
не суетясь и понимая
гносеологию тщеты.
Твой безупречен глазомер,
успокоителен укус,
и верен в сутолоке вер
себе твой изощренный вкус.
Надень опаловое платье
и жемчуга тугую нить,
когда на быстром самокате
меня приедешь навестить.
1991
 
 
 
ПЕРСЕФОНА
 
По цветистому лугу
Возле Стикса-реки
Персефона гуляла
и нарциссы срывала
и сплетала венки
и свивала венки
 
за кустом притаившись
грозный Тартара бог
Персефону увидел
воспылал к Персефоне
и с собой уволок
и в Гадес приволок
 
Персефона в Гадесе
нарцисса бледней
задыхается стонет
убивается воет
среди дымных теней
среди длинных теней
 
говорит Персефоне
грозный Тартара бог
пей из чаши забвенья
и оставь сокрушенья
тот кто стонет убог
тот кто плачет не бог
 
Персефона не знает
что Плутону сказать
но сосуд отклоняет
меж землей и Гадесом
меж Гадесом и адом
продолжая страдать
 
и Деметра страдает
Персефону зовет
а зима свирепеет
луг под снегом немеет
и весна не идет
и весна не идет
 
слышит плач Персефона
то Деметра скорбит
и идет сокрушенно
подступает к Плутону
отпусти, говорит
отпусти, говорит
 
и тогда отпускает
Персефону супруг
и зима уступает
и весна наступает
и в цвету снова луг
и в цвету снова луг
 
по цветистому лугу
вдоль по Стиксу-реке
Персефона гуляет
но теперь она знает
дни весны сочтены
дни ее сочтены
1983
 
 
 
СВЕРЧОК
 
а зимней музыкальной ночью
цвела поземка зрел миндаль
душа заглядывалась вдаль
и музыкой была метель
казалась вьюгой фисгармония
орган и клавишей ряды
сигары дымовые норы
и домовые коридоры
 
а музыкальная зима
сходила медленно с ума
цвела фиалка зрел миндаль
казалась вьюгой фисгармония
цвели на крышах антиномии
и анемоны и герань
смычок и флейта и гортань
я простудил вчерашний вечер
вы тоже не были на встрече
кого встречали? кто кого
но это впрочем ничего
 
бачками втиснулся в чуть приоткрытый
тоннель Василий Львовичем прорытый
и в ужасе отпрянул прочь:
глядела не мигая ночь
и без пощады тьма –
сводила медленно с ума
 
 
 
***
 
Презрел Хемницер суету
ушел и запер за собою
прижав линялому коту
который весь взвился от боли
Презрел он русский – дрындулет
который был пока не смазан
и за несовершенством лет
был даже русичам заказан
 
Что ж говорить о немчуре
что саранчою при Петре
слеталась в Питер суетливый
чьи речи лживы взгляды кривы
которые в одном сметливы
носить внакидку альмавивы
да строить козни при дворе
Хемницер удалился в тень
оставив нам хрящи и связки
российских виршей дребедень
и дидактические сказки
 
О Муза бойкая пришлица
меняющая живо лица
и их гораздая скрывать
хочу козла тебе заклать
Шутя возносишь ты поэта
и одаряешь немотой
хочу воздать тебе за это
и поднести тебе за то
Ты осеняешь на лету
и выпроваживаешь в вечность
презрел Хемницер суету
но им гнушается беспечность
 
 
 
***
 
Жабо Сервантеса и букли Баха
и Вагинова влажные от страха
зрачки миндалевидных глаз –
ресницами охвоенный топаз
Лягушка прыгнула в жабо
зрачками выпукло поводит
но Вагинова не находит
и не находит никого
А букли белые барана
украсили кувшин Кумрана
что опьяненный высотой
всех оглушает пустотой
Откуда ж вагиновский страх
об этом знает лишь Сирах
зато сирахова вдова
полужива-полумертва
 
 
 
ЗВАНКА
Поэт играл с цыганкой в прятки
мелькали животы и пятки
Попьянствовать
собравшись в Званку
поэт
оделся наизнанку
он встал сегодня спозаранку
он вытолкал за дверь цыганку
и приказал подать
рассол
осел
принес ему умыться
сестрица жаловалась на живот
Державин завтракал
компот да пышки
и вспоминал живот малышки
цыганка
Званка
чин
мечты
– изгнанка
Званка пустоты
 
 
 
***
 
я в комнату вошел
и сел на стол –
очки лежали на пустой тарелке
чихнул
взглянул на часовые стрелки
подумал: надо написать
подумал: хорошо бы если
пошарил спички
поглядел в окно –
"окно мое высоко над землею" –
рассыпал пепел
что-то стал искать
сгорел закат
остались головешки
и глухо стало за моим окном
 
 
 
***
 
Самолюбив поток прозрачный
влюбленный в самого себя
блестит и плещет он любя
и блеск и плеск свой однозначный
самолюбива тишина
она полна собой одною
самолюбивой тишиною
без нот без возгласов без дна
самолюбива дева ночи
и дева солнечного дня
они влекут влекут меня
мне с ними очень
и господин мой самолюб
хозяин ведра и ненастья
он щедро дарит мне несчастья
за то что я его люблю
1970
 
 
 
***
 
закрыв глаза, я превратился в мышь:
увидел: что-то в темноте мерцало,
увидел: искры, пятна и разводы,
и, застыдившись, спрятался от света
и в норку юркнул –
там другая мышь
тяжелой плесенью в углу дышала,
мы задышали вместе,
мы не знали,
что на дворе уже глухая ночь,
что можно чаю сладкого напиться
и лечь в постель,
и никого не ждать
 
 
ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ЖЕНЕ
Послание второе
небесно-голубое
из области огня
настигшего меня
из области блаженства
отпущенного мне
жене
в зеленом слове этом
тревожный росчерк лета
а в желтом слове этом
потеряны приметы
и синее дробя
в дробях искать себя
вот выполз будто рак
с клешнями первый знак
предлог или подлог
увертлив первый слог
в последнем оправдание
себя как в назидание
отдание сполна –
на
но что тебе мне подарить
о чем с тобой мне говорить
о чем молчать с тобою
за белою стеною
коль эта белая стена
черна
я подарю тебе цветок
Восток и лоскуток
сна
 
мы белые синицы
мы заперты в темнице
её название:
молчание
мы видели
вчера в ночи
плясали яркие лучи
но и об этом ты молчи
никто о них не знает
молчанье подобает
послание второе
пленительная весть –
нас трое
здесь
1970
 
 
 
***
 
Так сказал мне приятель
в ответ на приветствие:
практикуйте бездействие
дела – это дым
уничтожив причину вы избегнете следствия
не мешайте событиям
не мутите воды
 
практикуйте бездействие
практикуйте бездействие
занимайтесь неделаньем ни-че-го
равнодушные в радости
безучастные в бедствии
безгранично свободные
вы добьетесь всего
1972
 
 
 
***

Был лес густой такой густой,
и был настой такой настой,
что там где истончалась тьма,
сбегала рощица с холма,
сбегала рыжая с холма.
 
Она бежала как борзая –
вся сплюснутая и прямая
читая мысли на лету,
читая строки на лету
и даже шепот понимая.
 
Я Альпами обворожен,
обескуражен, обнажен,
но обнадежен, освежен
перехлестнувшими веками:
со скрещенными руками
стою себе – Наполеон,
под каблуками облаками
и за висками – окружен.
1983
 
 
 
***
 
я император эмпиреи звона
империи поющего закона –
секрет драпировальных мастеров
я самодержец тайного загона
я гений своего же эпигона
и демиург задумчивых миров
к себе ли я к тебе ли я взываю
когда протяжно в комнате зеваю
или слоняюсь молча по двору
о ты кого в себе я подменяю
обманываю жалуюсь стенаю –
что будем делать нынче поутру?
 
 
 
 
***
 
Когда сойдет поток потопа –
потоки подлости иссякнут?
когда с пружинного востока
придет Али, придет Христос?
какого ждать еще нам срока –
какого нового пророка,
когда придет судья с Востока?
что проку – миром правит пес.
 
Лгут губы, лжет язык и око,
и слово и молчанье лгут,
когда ж с пружинного Востока
нам вместо жалоб и упреков
рука его протянет кнут –
когда сойдут потоки слез?
что проку – миром правит пес.
 
Когда пойдет поток потопа
крутить над жерлом водостока,
куда нырнет корабль Европы?
откуда вынырнет утес?
о струях вечного потока,
о мощных молниях Востока
ашок узнает от ашока
и скажет: миром правит пес.
1986
 
 
 
***
 
Пока невесомая арка
в Иарии черных страстей
как память о зеркале Гарка
горит не сгорая огарком
семерка бубновых мастей
а зеркало зеркало зеркало
мелеет во тьме озерком
но кто-то блеснул козырьком
и зеркало зеркало зеркало
к нему повернулось бочком
кто дышит веселым наркозом
кто пляшет на голом мосту
кто первый услышал угрозу
в дымящемся слове Хаттум
о страшная музыка мрака
тебя ль устрашился Хирам
не ты ли скользнула измраком
зеркальной змеей зодиака
и иглами эннеограмм
1970
 
 
 
***
 
В далекой Англии, где дождевая пыль
воображенье обращает в быль,
в далекой Франции, где полуденный зной
осажен средиземною волной,
в Германии, неумудренной снами и веками,
в опустошенном Амстердаме,
в Европы опустелой раме
тоскует одичалая душа:
нет больше Азии, нет Севера, нет Юга,
Россия и Америка друг друга
обнявши, деву стиснули, круша.
Ах! ах!
Была когда-то дева хороша.
1983
 
 
 
КАСЫДА
 
припухли губы у моей любимой
опухли ноги у моей любимой
набухли вены у моей любимой
увяли ноздри у моей любимой
оглохли уши у моей любимой
осиплый голос у моей любимой
больное сердце у моей любимой
кривая шея у моей любимой
косящий взгляд
костлявый таз
обвислый зад
завистный глаз
кривой прищур
прыщавый лоб
и наш амур
огромный клоп
большая челюсть у моей любимой
большие зубы у моей любимой
(в особенности верхние клыки)
большое сердце у моей любимой
большая печень у моей любимой
большие ноги у моей любимой
все совершенно у моей любимой
значительно стремительно и просто
(хотя она и маленького роста
особенно когда она стоит)
но то что возвышается над всем
что выше всех других ее достоинств
как президент страны
как предводитель воинств
чем истинно я горд
ее огромный горб
на колесе спины
1985
 
 
 
***
 
Я часто думаю – морока,
зима безденежьем знобит
какое время для порока
какое сердце без обид
я часто жалуюсь – простуда
стужу стеклом окна мигрень
река течет туда откуда
она отбрасывает тень
я говорю тебе – послушай
в какое время мы живем
ум цепенеет стынут души
и никого – лишь мы вдвоем
и опуская скорбно веки
в себя уходит не дыша
печалясь о пропащем веке
твоя усталая душа
 
 
 
НОЧНОЙ СОНЕТ
Когда склоняется под тенью паутины
бескровного угрюмый лепет дня
какие ждут тогда из Врубеля меня
из Босха изваянные картины
воронкою смерчом винтом ли в трубы
от изголовья с гулом вольтажа
где нежилая прячется межа
уходят прочь разорванные клубы
что остается мне тогда – пустой расчет
оконная голгофа – росчерк смысла
мотор изнемогает и сечет
холодным ветром ледяные мысы
не разорвать не спрыгнуть не убить
струной дрожит натянутая нить
 
 
 
***
 
Ни радостей, ни бодрых перемен
жизнь больше не сулит. Мне все равно, где мыкать
остаток дней –
в России ли, на Марсе,
в нью-йоркском ли аду, в сибирской ли тайге,
с врагами бодрствуя,
с друзьями забываясь,
иль в одиночестве чужого языка –
какая участь хуже или лучше? –
и только об одном безмолвно я грущу,
что часто уступал я умной воле,
что робко преступал пределы
и крылья сам себе вязал.
 
 
 
***
 
Когда накрапывает дождь,
кропя знакомые пределы,
когда нахмурясь смотрит вождь
на сопричастные уделы,
когда не теша и не зля,
не радуя, не раздражая,
не близкая и не чужая
маячит Новая земля, –
какую участь предпочесть
тому, кто выбрал непричастность,
предложена была бы честь,
а впрочем, это тоже частность.
Что делать нам, не морякам,
не полководцам, не героям –
мы дверь в прихожую закроем,
не суетясь по пустякам.
О господи, как хорошо,
когда хорошего не надо,
вполне достойная награда –
пустой стишок.
 
 
***
 
О Господи
взываю к тебе из сабвея
где режут колеса о рельсы свистящего змея
где что ни лицо – преступленье
где в волчьем прикусе
в надглазье резвятся ребята в мамлеевском вкусе
О Господи
где ты в сабвее в обрюзглой щеке ли
в стигматах ли в пене ли губ или в келье
младенца сосущего серую мякоть
в слезоточивой ли келье моей нищеты
 
О Господи
взываю к тебе из сабвея
взываю к тебе сорок лет из сабвея
сорок дней из сабвея
сорока сороков сабвеев моих
где в глаза опрокинуто черных вагонов томленье
подземелия плесень и томления плоти экстаз –
аз есмь грешен
дай силу выйти
сейчас
1980
 

 

 

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

 

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

 
Rambler's Top100

Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев