Сергей МАСЛОБОЕВ

2010 г.

МОЛОКО

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

"ПОЛДЕНЬ"

"ПАРУС"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Сергей МАСЛОБОЕВ

Солдатские приколы,

или

Мемуары старшего сержанта войск ПВО

ОТ АВТОРА

Эта книга написана о тех и для тех, кто отслужил в армии давно. Тогда наши войска ещё не вошли в Афганистан. Не было Чечни. На полках книжных магазинов не выставлялось на показ столько грязи, одетой в камуфляжную форму. Армия была армией, а не бардаком, в который её теперь превратили.

Несколько лет назад в одном из гарнизонов мне довелось присутствовать на принятии молодыми солдатами воинской присяги. Присягали одновременно двум государствам. Каждый, дающий клятву на верность Украине, тут же получал банку тушёнки. Присягавший России, вечером был отпущен в увольнение.

Я не осуждаю этих молодых людей. Это уже – другое поколение. Мозги у них видно скроены иначе. Но устроившие это безобразие офицеры?

Даже не знаю, военнообязанный я сейчас или нет? Ведь уже нет страны, которой я клялся на верность. Почему-то сидит во мне убеждение, что солдат присягу принимает один раз в жизни.

А если завтра опять поменяется власть? Кому же теперешние за банку тушёнки будут присягать.

В русском языке существует немало оборотов речи, из которых какой-нибудь иностранец, знающий наш язык, но не владющий им как родным, попросту не поймёт, о чем вообще речь. Например, когда говорят, что "его дело - труба", то используют слово "труба", так сказать, в отрицательном смысле. Кстати, вовсе незаслуженно. А вот на сайте http://www.evek.org/06hn28mdt.html вы легко обнаружите описание труб в самом что ни на есть положительном и полезном в народном хозяйстве смысле. Нет смысла пересказывать эти описания. Сами прочитаете на указанном сайте.

ОХОТА

 - Кто там?

 - Откройте, милиция!

Я приоткрыл дверь. На лестничной площадке стоял наш участковый, а за его спиной двое в военной форме.

- Маслов Алексей Александрович здесь проживает? - Прочитал по бумажке моё имя один из военных. У меня ёкнуло сердце:

- Да, здесь. Проходите, пожалуйста, Вот сюда, в комнату, - пропустил я гостей мимо себя, схватил куртку с вешалки и закричал, убегая и захлопывая за собой дверь:

- Мам! Я ушёл, Когда вернусь, не знаю.

Шёл весенний призыв в армию. Военкоматовские фокстерьеры сначала забросали почтовый ящик повестками, а потом устроили на меня настоящую охоту. На этот раз опять обошлось.

Податься в такую рань было некуда, и я, поёжившись от холода, застегнул куртку и двинулся к своему товарищу по несчастью. Поднявшись на лифте, отстучал пальцем по звонку условный сигнал и прижался ухом к двери. Предки моего кореша уехали в отпуск, и он, спасаясь от военкоматчиков, упал на дно. Исчез для всех и всё. В квартире послышались осторожные шаги:

 -Леха, ты?

 -Открывай. Не бойся,

Скрипнувшая дверь пропустила меня в тёмный коридор и сразу захлопнулась.

 -Андрюха! Меня чуть не замели,- в полумраке я никак не мог справиться с молнией куртки.

 -Ко мне приходили. Всё утро в дверь барабанили,- заулыбался он.

Мы вдруг расхохотались:

 -Нас так просто не возьмешь!

Уже на кухне Андрюха бросил передо мной пачку сигарет и поставил на стол пепельницу.

 -Когда сдаваться пойдём? Всё равно ведь поймают,- я затянулся сигаретой.

 -Не. Рано ещё. Надо недельку погулять,- он поставил на газ чайник:

 -Слушай, во дворце молодёжи сегодня вечер отдыха. Давай съездим. А чего? Подёргаемся. Мочалок снимем.

 -В таком прикиде? Домой надо заскочить, переодеться. А там засада, - засомневался я, расставляя чашки.

 -Да, брось ты. Что они там весь день сидеть будут?

 -И то верно,- желание оторваться стало побеждать сомнения:

 -В шесть у метро.

 -Замётано,- Андрюха проводил меня до лифта.

Жизнь продолжалась. До вечера имелась ещё куча времени, и надо было что-то придумать.

 -Ну и долго ты от нас бегать будешь?- Встретил во дворе меня участковый.

 -Да я только переодеться.

 -Садись. Там тебя переоденут,-  показал он рукой на стоящий за кустами милицейский газик.

 -С матерью хоть попрощаться дайте,- сделал я просительное лицо.

 -Ещё успеешь,- он снял фуражку, и устало вытер лицо носовым платком. Газик уже был набит битком такими же горемыками, как я. Компания встретила меня улюлюканьем и свистом.

 -Ну-ка тихо там! И прекратите курить. Откуда у них сигареты? - набросился участковый на сидевшего за рулём сержанта.

 - А хрен их знает. Я каждого по несколько раз обыскивал, - отдуваясь, оправдывался тот.

  -Ну, я им сейчас покажу, - участковый полез через заднюю дверь к нам. Кто-то навалился мне на спину, задышал в затылок, завернул мои длинные, по самые плечи волосы и вставил за каждое ухо по сигарете. Я встряхнул головой, поправив причёску. Обыск, сопровождающийся возмущёнными возгласами и угрозами написать жалобу в ООН, разумеется, ничего не дал. Не успел газик отъехать, как один из пленников, вытащив из ноздри обломок спички, ловко зажёг её об ноготь, и все с удовольствием закурили. Через минуту машина напоминала внутри душегубку.

Катались мы по городу до самого вечера. Жизненного пространства в газике катастрофически не хватало. Несмотря на яростные протесты, с каждой остановкой нас становилось всё больше и больше. Наконец, всех выгрузили у военкомата и под усиленным конвоем препроводили в актовый зал. Намаявшись за день, в невесть откудавзявшиеся карты я играть отказался и, сдвинув несколько стульев, попытался завалиться спать. Но тут в коридоре зашумели, и в зал ввалилась свежая партия таких же отловленных дураков, как и мы. Ба! В дверях появилась угрюмая Андрюхина физиономия.

 -Давай сюда! Тебя-то, как повязали? - искренне обрадовался я другу.

 -В магазин вышел, пожрать чего-нибудь сварганить, - уселся он на пол и обречённо обхватил голову руками.

Ночь прошла в долгих разговорах. Лёжа на стульях и вспоминая всю свою жизнь, мы решили держаться вместе.

 -Только бы в одну команду попасть, - подвёл итог нашим раздумьям Андрюха.

Утром, галдящим косяком налетели родители. Их натиск военкоматчикам выдержать было значительно труднее. Но они выдержали. Открылась вся безнадёжность нашего положения. Мама непрерывно плакала, не переставая пихать мне в руки какие-то вещи и деньги. Мои документы, которые она принесла, поверив звонку участкового, отобрали раньше. Я дурачился, отшучивался до последнего момента, но, когда нас стали запихивать в автобусы, что-то стало не по себе. Глядя из окна на плачущую, вдруг сильно постаревшую маму, мне стало трудно дышать. Никак не удавалось проглотить горький комок в горле. От беззаботности не осталось и следа. Андрюху провожала старшая сестра.

Автобусы повезли нас на вокзал. Я всю свою жизнь прожил в Ленинграде, но до сих пор не знал, что на каждом вокзале, на заднем дворе, если пойдёшь налево, потом направо, а потом снова налево, есть помещение, где томятся сотни людей, ожидающих своей отправки в армию. Вот там мы прожили ещё два дня. Родные, наверное, думали, что мы уже служим в самых отдалённых уголках отчизны. А мы находились здесь, рядом, ещё не ведая своей судьбы.

Вечером был произведён очередной повальный обыск. На этот раз изымали одеколон, объясняя, что это не средство гигиены, а спиртные напитки. Потом всем предложили постричься за отдельную плату. В роли освежителя выступал конфискованный одеколон, который опять стал средством гигиены.

 - Эй ты, патлатый, - обратился ко мне улыбчивый прапорщик с лицом Иванушки-дурачка.  - Садись сюда.

Мои роскошные, давно немытые волосы, планируя, начали падать на пол.

 -Ну вот, теперь хоть на свадьбу, - погладил шершавой ладонью прапорщик по моей обстриженной под ноль голове и плеснул на неё одеколоном. Место в кресле занял Андрюха, а я встал в очередь к единственному владельцу маленького зеркальца, чтобы, как и все остальные, покорчив рожи, полюбоваться на своё новое лицо. Лысый Андрюха был бесподобен! Глядя на его плешивую голову с оттопыренными ушами, меня дёргало от смеха.

 -На себя-то посмотри,- попробовал обидеться он и тоже расхохотался. Потешались друг над другом мы долго, но вскоре привыкли к своей новой внешности.

ПОЕХАЛИ

 -Дмитриев, Лыжин, Гулько, - старший лейтенант, стараясь перекричать толпу, читал список. Пацаны хватали свои пожитки и, кривляясь, кучковались у дверей.

 -Жучков, Баранов.

Андрюха, услышав свою фамилию, вздрогнул, но с места не двинулся.

 -Баранов! - громче выкрикнул старший лейтенант.

 -Куда делся этот разгильдяй? - повернулся он к стоящему рядом сержанту и продолжил список:

 - Воскобойников, Маслов.

Дошла очередь и до меня. Мы с Андрюхой облегчённо вздохнули:

 -Хоть раз в жизни повезло.

Действительно повезло. Даже не пришлось ничего придумывать. Мы совершенно случайно попали в одну команду.

Перед посадкой в вагон обыск производили особо тщательно. Все двери сразу же закрыли на ключ. Но не успел поезд тронуться, как выяснилось, что водки у всех хоть залейся. За окном поплыл перрон Московского вокзала. Прощай Ленинград! И сразу же началась повальная пьянка. Два заполоханных сержанта повозмущались для порядка, а потом, махнув рукой, присоединились к обществу. Старшего лейтенанта до самой Москвы никто не видел. Появился он утром уже на перроне Ленинградского вокзала и попытался нас построить и пересчитать. Чувствовало общество себя мерзко. Обнаруженный аппарат с газированной водой был выпит моментально.

Потом долго ехали на пригородной электричке. Куда-то шли. Нас останавливали, пересчитывали, и опять мы шли. Наконец, за спиной закрылись ворота с красными звёздами. Закончился наш поход в большом спортивном зале, набитом народом. Вдоль стен лежали гимнастические маты, на которых в самых фантастических позах отдыхали такие же обормоты. Зал взорвался восторженным рёвом, приветствуя нас. Мы с Андрюхой устроились у окна и, засунув под голову нехитрые свои пожитки, тут же уснули.

Потянулись долгие бестолковые дни. Какой только речи вокруг не слышалось. От мягкого украинского говорка до уж совсем непонятного восточного квакания. Периодически прибывали новые партии людей. Потом появлялись офицеры, их здесь называли покупателями, и, проверяя списки, забирали народ и уводили куда-то. Несколько раз доходила очередь и до нас. Но, как только покупатели узнавали, что мы из Ленинграда, махали руками:

 - Этих бандитов не надо.

Мы уже стали томиться теперешним своим положением, как однажды после обеда кто-то грубо пнул меня сапогом. Проснувшись, я тут же разбудил Андрюху.

 - Лежит на полу солдат ПВО.

  Не пулей убит, утомили его, -

Над нами стоял огромного роста капитан с пушками в петлицах:

 - Этих двоих я беру.

Он передал две папки, по-видимому, с нашими документами, стоящему рядом сержанту.

 - Встать! Пошли со мной, - рявкнул тот.

 -Куда теперь? - стали подниматься мы с Андрюхой.

 -В баню,- ухмыльнулся сержант.

Баней оказался маленький одноэтажный домик. В раздевалке сняли размеры с наших ног, как выяснилось, чтобы подобрать сапоги. Потом, раздевшись догола, мы вошли в моечное отделение и остолбенели. Противоположной стены не было! На фоне открывшегося вида на улицу перемазанные солдаты, шлёпая мастерками раствор, клали кирпич, очевидно, возводя эту самую стену. Из пяти ржавых душевых рожков работал только один. Под жиденькой струйкой холодной воды копошились какие-то обнажённые тела.

 -Чего вылупились?- со злостью прихлопнув очередной кирпич, набросился на нас один из солдатов-каменьщиков.

 -А как же?- жалобно было начал Андрюха.

 -Ты что сюда мыться пришёл? Помочи голову и выметайся,- отрезал солдат.

Вернувшись в раздевалку, мы напялили на себя выданные хэбэшки. Я долго не мог управиться с портянками, которые в жизни никогда не носил. На улице, кое-как построившись и взвалив на плечи вещмешки, набитые всяким солдатским скарбом, мы поплелись за артиллерийским капитаном.

Опять была пригородная электричка, потом другая. Голова шла кругом.

 -Загорск, - прочитал я вокзальную вывеску, когда нас запихивали в автобус:

 -Что-то знакомое.

 -Церковь здесь или монастырь,- пробурчал Андрюха, устраиваясь на заднем сиденье.

ПРИЕХАЛИ

Я стоял в строю в длинном коридоре. Вокруг бегали сержанты, и почему-то все громко кричали. Первый раз за последние дни Андрюхи рядом не было, и от этого становилось не по себе. Он ростом был выше и поэтому в строю оказался впереди. Я повернул голову направо. Мои глаза упёрлись в откровенно бестолковый взгляд какого-то азиата. Посмотрел налево – вообще дерево. Русских в строю несколько человек. Да!.. Жизнь обещала быть весёлой.

Невыносимо хотелось спать. Ноги ныли от усталости. Но стоять пришлось ещё долго. Прошло несколько перекличек. Все пожитки сдали в каптёрку прапорщику, который теперь был нашим старшиной. Получив постельное бельё, учились заправлять кровати.

Ряды двухъярусных коек, расставленных так плотно, что между двумя соседними едва помещалась тумбочка, занимали всё пространство. Укрывшись влажной простынёй, немного защитившей тело от колючего одеяла, я моментально провалился в небытие сна.

 - Подразделение! Подъём! Сорок пять секунд, строиться в коридоре, - пронзительный голос заставил вздрогнуть. Казалось, что ночи и не было. Вроде бы легли только что. Но, сообразив, где нахожусь и, что происходит, я откинул одеяло и вскочил, столкнувшись лбом с кем-то, кто спрыгнул с соседней койки. Тут же на голову нам упали ещё двое, спавших на верхнем ярусе. На неполных двух метрах площади мы вчетвером кувыркались, хватая с табуреток свои шмотки, и пытались одеться. Наконец, кое-как справились с этим и ринулись в коридор, по дороге уворачиваясь от сержантских сапогов.

Молоденький младший сержант, попинав ногами в дверях отставших, стал прогуливаться вдоль строя. От распиравшего чувства собственной значимости у него раскраснелись щёки. Погладив пальцем едва наметившийся над верхней губой пушок, он, вдруг, остановился и заорал визгливым голосом:

 - Вы все – бараны! Только бараны строятся за две минуты.

Я украдкой застегнул последнюю пуговицу. Но не тут-то было.

 - Сорок пять секунд отбой! - сержант стал усиленно помогать нам сапогами сокращать время. Потом был опять подъём. Опять отбой. И так до бесконечности.

 -Вах, вах!- кто-то в дальнем углу казармы, махнув на всё рукой, демонстративно уселся на койку. Тяжело дыша, все с любопытством столпились вокруг. Крючконосый грузин, обхватив голову руками, всхлипывал, как ребёнок.

 - В чём дело?- подошёл сержант. Грузин жалобно поднял глаза:

 - Слюшай дарагой. Туда-сюда. Зачем нужен такой спать?

 - Встать!- заорал сержант:

 - Как фамилия?

 - Векуа. Заур Векуа,- всхлипнул грузин.

 - Чего встали?- повернулся сержант к нам:

 - Форма одежды – голый торс. На улицу бегом марш!

Утро выдалось по-майски прохладным. Ёжась от ветра, я топал по асфальтовой дорожке военного городка, стараясь не отстать от мелькавшего перед глазами затылка. Сначала было интересно осмотреться вокруг. Но бежать строем, в ногу – это не совсем то, что делают спортсмены. Да ещё тяжёлые сапоги, натянутые на скомкавшиеся портянки. Так что через пять минут стало не до любования окрестностями. Спина взмокла от пота.

И дистанция оказалась приличная. А отжимания от холодной земли и нелепое, долгое держание поднятых ног, лёжа на спине, под неусыпным оком уже другого сержанта, отобрали последние остатки сил. Всё это называлось утренней зарядкой.

На десять, слабо сочившихся умывальников, оказалось больше сотни желающих. Когда подошла моя очередь, и я только сунул руки под ледяную струю, опять на уши надавил визгливый голос сержанта. Надо было строиться на завтрак. Марширование до столовой и бесконечные тренировки по вбеганию в дверь и обратно не смогли притупить чувства голода. Но когда всё-таки расселись за столы, выяснилось, что поданная в ограниченном количестве капуста на воде и то, что называлось компотом, в пищу не пригодно. Но осознать это до конца никому не удалось. Буквально через минуту, как чёрт из шкатулки, вскочил со скамейки сержант:

 -Закончить приём пищи! Выходи строиться!

До обеда учились мотать портянки, пришивали погоны, подворотнички. Прежде чем показать что-либо, сержанты доходчиво объясняли, что таких придурков, как мы, они в жизни не видели. Наука явно шла туго.

Обед мало чем отличался от завтрака, если не считать появления в меню прозрачной баланды, которую почему-то называли супом.

Потом знакомились с начальством. Толстого майора, командира войскового приёмника или карантина, так называлось наше подразделение, в следующий раз мы увидели, когда уже уходили отсюда. Заместителя командира, старшего сержанта, не было. Он уехал в командировку. Фамилию его я не расслышал. По очереди нам представили всех сержантов.

Боевую учёбу начали с самого трудного, С полит. занятий. Суть их заключалась в том, что через месяц каждый молодой солдат должен был выучить наизусть текст воинской присяги. Всего полстраницы. Когда об этом сказали, я чуть не рассмеялся. Но не всё так просто. Подавляющее большинство в карантине не говорили по-русски. Были и такие, кто совсем не умел читать и писать. Вот тут и началось! Невозможно понять, как можно сапогами вколотить человеку в голову знание русского языка за месяц. Но сержанты взялись за дело усердно.

После ужина, как и всю Советскую Армию в этот момент, нас рядами усадили к телевизору на просмотр программы «Время». Я и дома-то эту чушь никогда не смотрел. А тут, после такого дня, голова, налитая свинцом, отказывалась что-либо понимать. Ко всему человек привыкает. Скоро и я научился спать с открытыми глазами.

Так и пошло. Утро начиналось с дурацкого выравнивания коек и тумбочек по натянутой нитке. День заканчивался многократным раздеванием и одеванием, пока сержанту не надоедала тренировка по отбою и подъёму. Восприятие внешнего мира как-то притупилось. Остро только ощущались только две вещи. Постоянное, не проходящее чувство голода и страстное желание выспаться.

ЕСЛИ Я ЗАБОЛЕЮ, К ВРАЧАМ ОБРАЩАТЬСЯ НЕ СТАНУ…

 -Больные есть? - не успел сержант закончить фразу, как со всех сторон раздались крики:

 -Болыт, товарищ сержант. Болыт.

Больше половины, стоящих в строю, вдруг сразу научились выговаривать это слово по-русски, показывая на себе пальцами кто ногу, кто горло. После завтрака всех заболевших переписали и повели в санчасть.

Приём вёл старший лейтенант, начальник медицинской части полка. Помогал ему сержант-фельшер, одетый в белый халат. Образовалась длинная очередь вопиющих о помощи. Начмед сначала аккуратно записывал фамилию каждого пациента в журнал, затем вежливо обращался с вопросом:

 -Что болит?

 -Нога,- закатывая глаза от боли, жаловался очередной несчастный.

 -Сержант, помажь его зелёнкой,- небрежно бросал доктор и отворачивался:

 -Следующий!

Приём шёл быстро:

 -Что болит?

 -Горло.

 -Сержант, помажь его зелёнкой. Следующий! Что болит?

 -Зуб.

 -Сержант, помажь его зелёнкой. Следующий!

Через пять минут медицинская помощь была оказана всем, и выздоровевшие бойцы шагали назад в карантин. Эффективность лечения подтверждалась тем, что на следующий день, на вопрос сержанта ответа не последовало. Больных в строю не оказалось. Но на этом забота о здоровье личного состава не закончилась. Все, записанные в амбулаторном журнале, ещё несколько дней после отбоя играли в шахматы. Так называлось изнурительное мытьё кафельных полов, на которых чёрные и белые плитки были выложены через одну.

КТО СКАЗАЛ, ЧТО В КРАСНОЙ АРМИИ НЕТ РАССОВОЙ ДИСКРИМИНАЦИИ?

Однажды утром, закончив обычный круг: подъём-отбой, зарядка, облегчённый завтрак, карантин выстроился в коридоре. Сержанты, вытянувшись, стояли напротив. Удивительно, но верхние крючки на хэбешках у них были застёгнуты, ремни подтянуты, а не болтались, как обычно. Что-то произошло.

Перед нами появился незнакомый старший сержант.

 -Я – заместитель командира войскового приёмника, старший сержант Милёшкин,-

медленно, раздельно проговорил он. Не нужно было слишком разбираться в солдатской иерархии, чтобы понять, что в отличие от наших сержантов-шнурков, прослуживших чуть больше полугода, это – дед. Хэбешка на нём была почти белого цвета. Позже я узнал, что для этого её вымачивают в хлорке. Сапоги, сбитые гармошкой, ослепительно сверкали. Погоны были пришиты по-особому, а попросту вшиты. Сияющая бляха поясного ремня едва держалась под нижней пуговицей мундира. На груди красовались два ряда разноцветных значков. Невысокого роста, коренастый, какой-то весь ладный, старший сержант внимательно смотрел на нас, вглядываясь по очереди в каждого. Потом он качнулся на своих высоченных, набитых каблуках и, скрипя сапогами, прошёлся вдоль строя.

Мне вдруг стало смешно. Я увидел, что наши строгие сержанты, оказывается, боятся его. И боятся больше, чем мы их. Так же, как и мы, они стояли не шелохнувшись.

 -Так,- Милёшкин остановился прямо передо мной:

 - Говорят, ты в политике сечёшь?

Из всего карантина я первым, выучив, оттараторил наизусть текст присяги, за что был признан башковитым.

 -Так точно! Товарищ старший сержант,- выкрикнул я, глядя прямо перед собой.

 -Так,- он ткнул меня пальцем в живот:

 -Будешь писать мне конспект по политзанятиям.

Пройдя несколько шагов, остановился.

 -Ты!- Указал он на следующего:

 -Будешь чистить мои сапоги.

Не торопясь, двинулся дальше:

 -Ты! Будешь гладить мои брюки. Ты! Будешь драить бляху.

Так он дошёл до конца коридора и повернулся:

 -Кого назвал, выйти из строя!

Мы сделали два шага вперёд.

 -Направо! Шагом марш!

В умывальнике нас собралось шесть человек. Славяне. Так он стал нас называть. Андрюха тоже был здесь. Толпясь у приоткрытой двери, мы с интересом наблюдали, что же будет дальше.

В полной тишине, скрипнув сапогами, Милёшкин опять двинулся вдоль строя и вдруг, резко остановившись, громко заорал:

 -Ну и кто сказал, что в Красной армии нет расовой дискриминации?

Прокашлявшись, он ещё громче рявкнул:

 -Лечь!

Строй рухнул.

 -Встать!

Все вскочили.

 -Лечь!

Так длилось, пока ему не надоело. Поручив продолжать одному из сержантов, он подошёл к нам:

 -Чего встали? Я же сказал, чем заниматься.

 -Товарищ старший сержант, так всё же на вас.

 -В каптёрке у старшины второй комплект моего омбундирования имеется. Вперёд…

Все выскочили из умывальника.

 -Пошли со мной,- махнул мне рукой. Мы подошли к его тумбочке.

 -Держи,-

протянул он тетрадку, линейку и школьный учебник по истории.

 - Садись в ленинской комнате. Напишешь про Сталинградскую битву двадцать сантиметров. П-а-нял?- подчёркнуто выговорил через «а» с ударением на последнем слоге.

 -Понял,- ответил я правильно.

 -Один наряд вне очереди. П-а-нял,- показал он палец, опять сделав ударение на последнем слоге.

 -П-а-нял,- на этот раз произнёс я, как Милёшкин.

 -Вот теперь вижу, что п-а-нял,- удовлетворённо хмыкнул он и вышел.

Я засел в ленинской комнате, открыл учебник и, не долго думая, передрал в тетрадку параграф, где рассказывалось о Сталинградской битве.

Вечером пришёл замполит, и в той же комнате перед всем карантином Милёшкин,

краснея и заикаясь, читал по тетрадке написанный мною доклад. С трудом справившись с этим и дождавшись конца политзанятий, он подошёл ко мне с грозным видом:

 -Я тебе, сколько приказывал написать? А ты накатал целых полметра. Да ещё корявым подчерком. Балда!

СОЛДАТ ДОЛЖЕН СТОЙКО ПЕРЕНОСИТЬ ТЯГОТЫ ВОИНСКОЙ СЛУЖБЫ

С появлением в карантине Милёшкина тянуть солдатскую лямку стало значительно труднее. Азиатов и кавказцев он не любил, называя их не как все: рядовыми, солдатами, бойцами, а не иначе, как союзниками или попросту чурками. Но и нам доставалось не меньше. Увидев не застёгнутый верхний крючок, он, засунув за воротник палец, одним взмахом отрывал на куртке все пуговицы с криком:

 -Тридцать секунд, пришить! Не успеваем?

И всё повторялось сначала. После пятого раза, исколов в кровь иголкой пальцы, попавший под руку солдат кое-как успевал уложиться в назначенный срок.

Старший сержант, будучи кандидатом в мастера спорта по гимнастике, работу на снарядах уважал. Объявив, что каждый из нас через месяц должен десять раз подтягиваться и шесть раз делать подъём переворотом, он приступил к делу. Первым попался Андрюха. Высокий и полный мой друг завис на перекладине.

 -Прессом работай! Прессом,- орал, стоящий рядом Милёшкин, но ничего не получалось.

 -Сейчас помогу,- успокоил его старший сержант и вытащил из ножен штык-нож у стоящего рядом и глазеющего на этот театр дневального. Он подошёл и размахнулся, собираясь воткнуть нож Андрюхе в мягкое место. Тот заревел, как раненый зверь, и, сделав выход силой, взлетел вверх.

 -Ну вот, а говорил, что пресса нету,- Милёшкин вернул нож дневальному.

Но этим физические экзекуции не ограничивались. Перед построением на завтрак, обед и ужин каждый должен был подтянуться десять раз. И кому это не удавалось, оставался тренироваться. Их приводили в столовую отдельным строем, когда там было всё уже съедено.

Но полнейший кошмар начинался на плацу во время занятий по строевой подготовке. Чем-то непонравившегося солдата, Милёшкин мог заставить стоять на одной ноге с высоко поднятой другой неопределённое время, пока сам перекуривал.

Короче говоря, жизнь становилась лучше, жизнь становилась веселее.

ЗА МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ…

После утренней зарядки в умывальнике образовалась свалка. Не поделили жиденькую струйку из крана. Когда я вошёл с полотенцем через плечо, толпа азиатов теснила моего Андрюху к окну. Замерев на секунду, я подбежал и присел на четвереньки позади одного из них. Андрей, увидев это, размахнулся и звонко шлёпнул его в лоб. Тот, перелетев через меня, растянулся на полу. Чурки разом разбежались. Но один остался стоять посредине комнаты. Я вскочил и бросился на него, целясь кулаком в солнечное сплетение. Но рука провалилась в пустоту, и сильный удар в бок сбил с ног. Он легко перепрыгнул через меня и оказался лицом к лицу с Андрюхой. Я опять вскочил и схватил стоящую в углу швабру…

 -Смирно!- резкий голос Милёшкина парализовал всех.

 -Поставь швабру на место,- спокойно бросил он мне и подошёл к стоящему перед Андрюхой:

 -Как зовут, джигит?

 -Курбанов Магомед,- вытянулся тот.

 -Ты что, каратист?

 -У меня чёрный пояс.

 -Так. Посмотрим, на что ты способен. Ну-ка все вон отсюда, - прикрикнул Милёшкин. Через минуту он тоже вышел из умывальника, потирая ушибленное колено. С этого момента Магомеда Курбанова было приказано звать Мишей, и стал он отвечать за пилотку старшего сержанта.

Днем на строевых занятиях во время перекура Миша подошёл ко мне:

 -А правда, что вы с Андреем из Ленинграда?

 -Правда.

 -А где это?

 -Ну, ты даёшь. На севере. На Балтийском море,- я даже рассмеялся.

 - А я из Дагестана. Это на Каспийском море. Слушай, не обижайся. Давай дружить,- Он внимательно уставился прямо мне в лицо. Я опять засмеялся от такой наивности:

 -Ну, давай.

Он широко заулыбался, показывая два ряда ослепительно белых зубов. Действительно было смешно. А смешно ли?.. Мне ещё многое предстояло узнать. Например, предстояло узнать, что означает слово друг для даргинца.

НА ВЕРНОСТЬ РОДИНЕ!

Милёшкин в карантине разговаривать разрешал только по-русски. Услышав где-нибудь в курилке незнакомую речь, старший сержант приходил в ярость, применяя к нарушителям самые суровые меры воздействия. Как ни странно, но это довольно быстро возымело эффект. Коряво, с жутким акцентом, перевирая слова, но все заговорили, как надо. В любой казарменной перепалке обычным делом было услышать что-нибудь вроде:

 -Кто брюк на мой тумбочка поставил?

И в том же роде. Но дело с изучением текста присяги пошло на лад.

Часто по вечерам стал заходить замполит и лично проводить занятия.

Более сексуально озабоченного человека, чем этот пожилой майор, мне встречать не приходилось. Беседу он начинал с чтения какой-нибудь статьи из мятой, извлечённой из кармана газеты, необязательно свежей. Но хватало его не более чем на пять минут. Зацепившись за обыкновенную, ничего не значащую фразу, он переключался на женский вопрос и, вдохновляясь, распылялся до невозможности. Читая об империалистах США, следовал гневный вывод, что все они – проститутки. После чего начинался фундаментальный доклад о проблемах проституции во всём мире. В сексуальных вопросах разбирался майор основательно. Он мог часами рассказывать об эротических росписях старинных индийских храмов или ещё что-нибудь в этом роде. Так что в данной области подготовку мы получили солидную. Вполне достаточную, чтобы стать настоящими воинами.

И вот этот день, по мнению наших командиров самый главный в жизни каждого солдата, настал. Настал день принятия присяги.

Готовиться к празднику начали заранее. Разметили плац. Подготовили места для гостей. Но в торжественный день с самого утра зарядил проливной дождь, и мероприятие пришлось перенести в полковой клуб.

В первый раз на завтраке наелись досыта. Обед не понадобился, потому что ко многим понаехали родственники с полными сумками. К кому не приехали, тоже в обиде не остались, уплетая пайки своих уже сытых товарищей.

…В одной руке я держал карабин, а в другой красную атласную папку с текстом присяги. Произнося заученные слова, всё время думал:

 -Зачем было это зубрить, когда просто можно прочитать?

Но я был не прав. Потом разыгрался настоящий цирк. Союзники, начисто забыв всю сержантскую науку, путая слова и фразы, выдавали такое, что удержаться от смеха было просто подвигом.

Наконец всё закончилось. Появилась возможность встретиться с родными. Даже появилась возможность выйти за территорию части, но для этого нужно было спросить разрешение у дежурного по полку. Дежурным был наш замполит.

 -Товарищ майор, разрешите обратиться?- приложил я руку к фуражке.

 -Разрешаю,- высокомерно повернулся он, придирчиво осмотрел нас с Андрюхой, скользнул глазами по моей маме и зацепился взглядом за Андрюхину сестру.

 -Разрешите за КПП,- встрял Андрюха. Майор сделал серьёзное лицо:

 -Значит, спиртного ни-ни. А насчёт случайных встреч…

У меня засосало под ложечкой от предчувствия стать слушателем пространной лекции о проблемах полового воспитания подрастающего поколения.

 -Ладно, идите,- вдруг, махнул рукой замполит, потому что к нему уже подходил другой солдат, ведя под руку очень красивую женщину средних лет.

Расстелив на лесной полянке скатерть, моя мама, не переставая причитать, какими мы стали худенькими, расставляла домашние деликатесы, от одного запаха которых кружилась голова.

 -Ваш командир сказал, что нельзя,- пролепетала Андрюхина сестра, доставая бутылку вина.

 -Правильно сказал,- подтвердил Андрюха, зубами открывая пробку. Вино ударило в голову, но до конца прочувствовать это не было времени. Помидоры мы закусывали тортом, заедая всё это яблоками. Мама не сводила с меня глаз и всё время плакала.

Наступил вечер, а с ним и время расставаться.

 -Мы – вроде ничего, но ты всё равно не дыши,- поучал меня Андрюха, когда мы, проводив своих, возвращались в карантин. Но опасения оказались напрасными. Сержанты были сами навеселе. А Милёшкин откровенно храпел на койке.

После ужина в клубе показывали фильм «А зори здесь тихие». Я смотрел его на гражданке. Но здесь он воспринимался совсем иначе. Как только на экране замелькали кадры, когда голые девушки мылись в бане, зал взорвался:

 -Назад крути! Давай ещё раз!- ревела публика, топая ногами. В другой раз эти беспорядки прекратили бы незамедлительно. Но дежурным по части был наш замполит, и после популярной лекции о красоте обнажённого женского тела, этот эпизод повторялся трижды.

Так закончился торжественный день принятия клятвы на верность Родине.

ЭТО – КРАСИВО!

Праздник закончился. Карантин постигал курс молодого бойца. Хоть и не большие, но в жизни произошли перемены. От политзанятий осталась лишь борьба со сном при просмотре программы «Время». Зубрёжка текста присяги сменилась зубрёжкой уставов.

В войсковом приёмнике стало появляться много незнакомых ранее офицеров и прапорщиков.

На стенах висели потрёпанные плакаты.

 -Это – СКС. Самозарядный карабин Симонова,- объяснял заместитель командира полка по вооружению, разбирая на столе винтовку.

 -Товарищ подполковник, у всех в армии автоматы, а почему у нас карабины?- вырвалось у меня. Тот даже подпрыгнул:

 -Что такое автомат? Просто пули разбрасывать. По цели чисто работать можно только из карабина. А строевые приёмы? По телевизору видели, когда высоких гостей встречают, почётный караул ведь СКС-ами вооружён. Это же красиво! Искренность, с которой он говорил, невольно вызывала уважение.

Потом было стрельбище. До армии, несколько лет занимаясь стрельбой в школьном тире из малокалиберной винтовки, я совсем неплохо научился это делать. Но из карабина стрелять было проще и интереснее.

 -Восемь, восемь, девять, десять, десять. Ты раньше занимался стрельбой?- старшина склонился к моей мишени.

 -Никак нет, товарищ прапорщик,- не моргнув глазом, соврал я.

 -Молодец! Далеко пойдёшь,- он хлопнул меня по плечу.

На стрельбы мы ходили часто. Мне это нравилось. Но после нужно было чистить карабин, который проверял Милёшкин. Выслушав от старшего сержанта всё, что он про каждого из нас думает, приходилось начинать процедуру сначала. И только после пятого раза, услышав:

 -Ну, ладно, сойдёт для начала,- можно было смазать оружие и поставить в пирамиду.

БУДЕМ ЖИТЬ!

Если до присяги мы мало сталкивались с остальными солдатами полка, их попросту не подпускали к нам, то теперь они частенько стали появляться в карантине. И почти всегда одни и те же. Было не понятно, что их тянет сюда? Хотя позже очень просто всё объяснилось. В казармах царили свои суровые порядки, диктуемые безжалостной дедовщиной. Найти там своё место, противопоставив себя этому, было совсем непросто.

И люди, которые не смогли выдержать, опускались, превращаясь в рабов. Желание хоть как-то самоутвердиться, оторваться за свои обиды на беззащитных молодых солдатах, гнало их в войсковой приёмник. Кстати, из таких отверженных впоследствии и получались самые крутые деды. Разумеется, вся их крутизна выражалась только в одном, в унижении слабого. При малейшем отпоре от такой крутизны не оставалось и следа кроме лаянья и угроз, да и то издали.

Заступив дневальным в тот день, я до обеда драил полы. Потом встал к тумбочке. Веки слипались от усталости. В коридоре появился маленький, чурбанистого вида солдатик и, осмотревшись, направился мимо меня. Замешкавшись, я не вовремя отдал честь.

 -Ты что, салабон, перепух? - чурка остановился напротив. Я молча смотрел прямо на него.

 -Ты что, оглох?- он больно наступил сапогом мне на ногу и потянулся, пытаясь схватить за нос. Я отбил его руку и костяшками пальцев, сжатых в кулак, не размахиваясь, сверху вниз щёлкнул его в переносицу. Это был фирменный приём. В Ленинграде так дрались только у нас в парке Победы. Он ойкнул и мешком плюхнулся на пол.

 -Ну, ты даёшь! Далеко пойдёшь,- рядом появился Милёшкин.

 -Смирно!- команда заставила замереть выскочивших в коридор солдат. Как назло, в карантин вошёл командир войскового приёмника.

Через час я сидел на табуретке, опустив голову на стол, в отделении временного задержания при полковой караулке. За стеной слышалась ругань. Подходило время смены караула, и сержант проверял чистоту помещения перед сдачей. Утром меня должны были отвезти на гарнизонную гауптвахту.

Губа – это плохо. А для молодого солдата – это совсем труба!

 -Швыдче! Швыдче! - кривоногий конвоир в малиновых погонах ударил меня в спину, втолкнув в камеру. Загремели засовы закрывающейся двери. Заслонившись рукой от яркого света, исходящего от висящей под потолком лампочки, я обвёл взглядом сидящих в ряд таких же бедолаг, как и сам. Увидев свободное место, молча подошёл и, присев на корточки, привалился спиной к холодной стене. На меня никто не обратил никакого внимания.

В висках стучало. События сегодняшнего дня причудливыми мультиками лезли одно на другое. Даже не верилось, что удалось дожить до вечера. Не успел командирский газик, на котором меня сюда привёз начальник приёмника, выехать за ворота, как со всех сторон, словно свора бешеных псов, набросились придурки в малиновых погонах. Для начала, пиная сапогами, раздели до гола и обыскали, заглядывая во все щели моего организма. Потом был какой-то двор, заваленный брёвнами, где мне предстояло абсолютно тупым топором рубить берёзовые поленья. Через десять минут такой работы на ладонях вздулись пузыри. Из двери напротив вышел маленький старичок в полковничьих погонах и направился ко мне. Я вытянулся по стойке смирно. Он взял у меня из рук топор и с видом знатока провёл большим пальцем по лезвию.

 -Это очень острый топор! - сделав круглые глаза, возмущённо заключил он и несколько раз трахнул им о лежащий рядом булыжник.

 - Продолжать! И энергичнее, - вернул он мне топор. Как долго продолжался этот идиотизм, я сообразить не мог. Счёт времени потерялся. Обед промелькнул, как будто его и не было. Наша полковая капуста на воде сейчас представлялась слаще пряников.

Строевая подготовка на губе не преследует цели научить солдата строевым приёмам. Единственная её задача измотать, чтобы ты потерял человеческое обличие. Ощущая пылающим затылком холодную стену, я всё время силился вспомнить:

- А был ли ужин?

Нестерпимо хотелось есть. Нет, всё же что-то такое было. Потому что мытьё полов после ужина было точно. Мокрая грязь от тряпки попала в лопнувшие мозоли на ладонях, а вода, по-моему, была солёная. Высыхающие полы сразу же покрывались белым налётом.

Я украдкой попробовал на вкус. Точно. Соль. Руки горели огнём.

Голова продолжала раскаляться, но тело начинал сковывать холод. Загремели засовы. Дверь открылась.

 -Встать! Смирно!- в камеру вошёл сержант. Все закопошились, медленно поднимаясь. За сержантом появился тот самый старичок в полковничьих погонах. Он сделал доброе лицо и ласково прошамкал:

 -Ну, как дела, сынки?

Ответом ему были угрюмые взгляды.

 -Да вы не бойтесь. Если что нужно, спрашивайте. Я же понимаю,- голос его подкупал лаской и состраданием.

 -Товарищ полковник, нам бы шинели. Холодно,- послышалось со всех сторон. Он, не меняя выражения лица, снял со стоящего рядом сержанта пилотку, намотал её на руку и, подойдя к маленькому, зарешечённому окошку, резким движением выбил стекло. В камеру ворвалась струя холодного воздуха.

 -Шинелей не давать!- бросило он, повернувшись к сержанту, и вышел. Тут же в камеру ворвалась всё та же свора бешеных псов и, сбивая нас с ног, приступила к повальному обыску.

 -За каждую найденную сигарету дополнительно пять суток, за спичку – двое суток. Стройся получать самолёты,- прокричал сержант.

Самолёт – это такая обструганная доска, длиной около метра. Предназначена она, чтобы на ней спать. Помещается на её площади ровно одна третья часть твоего тела. Отполирована эта доска, очевидно за многие годы, телами узников до блеска.

Получив свой самолёт, я отошёл в сторону, положил его на пол и, усевшись, опять прижался спиной к стене. Не знаю. Вероятно, задремав, застонал во сне. Проснулся оттого, что кто-то, наклонившись, смотрел мне прямо в лицо. Я открыл глаза. Передо мной на корточках сидел какой-то армянин с огромным носом:

 -Что, да-ра-гой, плохо?

 -Ой, Ара, совсем хана,- не отрывая затылка от стены, прошептал я.

 -Ничего, сейчас,- он расстегнул брюки и вывернул верхнюю часть наизнанку. По всему поясу с внутренней стороны остро отточенными с одной стороны спичками были приколоты окурки. Выбрав самый большой, он протянул его мне. Другой, почмокав губами, вставил себе в рот. Ловко зажёг о натянутую на колене брючину спичку и протянул мне огонёк:

 -Не бойся. До утра никто не войдёт.

Прикурив, я глубоко затянулся. Голову повело, но сразу стало как-то легче.

 -Ну, как?- две струйки дыма вырвались из его огромного носа.

 -Будем жить!- оторвал я затылок от стены.

 -И вентиляцию нам организовали,- засмеялся он, показывая на разбитое окно.

Уже через день в промежутках между тычками и побоями я научился собирать окурки.

А на третий день на работах, пока арестованные отвлекали зазевавшегося конвоира, выпросил у случайно подвернувшегося штатского начатую пачку сигарет, которую тут же разорвали и спрятали так, что найти её было бы невозможно даже на страшном суде.

Со спичками дело обстояло сложнее. Но выручал мой более удачливый, долгоносый приятель.

Десять дней пролетели, как в сказке. Сидя на заднем сиденье командирского газика, который вёз меня назад в часть, я только теперь понял, почему в полку его называли инвалидкой. Начальник штаба, бывший в гарнизоне по своим делам и заскочивший на обратном пути забрать меня, сидел рядом с водителем, ничего не спрашивая и не разговаривая. В полку его за глаза называли Табуреткиным. Наверное, за его фамилию – Деревянченко. Но солдаты говорили, что мужик он хороший. Сейчас я ему был благодарен за молчание.

На губе у меня появилась привычка, раздумывая, мысленно разговаривать с собой.

А мысли были невесёлые. За десять дней этого кошмара я так и не смог понять одной вещи. Чёрт с ним с этим старичком-полковником, который, вероятно, уже по жизни убогий. Но что же творится с солдатами в гарнизоне? Они вроде бы такие же ребята, как и мы. Откуда у них такая неприкрытая ненависть к нам? Я же сам видел, как, пиная нас сапогами и издеваясь, они получают истинное наслаждение от этого. Неужели их сюда набирают таких? Нет, они здесь такими становятся.

Много лет спустя, когда в стране уже вовсю творился этот неописуемый бардак, сидя у телевизора, я смотрел, как полковник внутренних войск, явно любуясь собой, с гордостью говорил с экрана:

 -Теперь служба во внутренних войсках стала престижной. Молодёжь хочет служить у нас.

Нет. Я не согласен. Не служба ваша стала престижной. Общество наше куда-то сдвинулось, совершенно разучившись отличать белое от чёрного. Ведь очень важно против кого ты воюешь. Что значит внутренние войска? Значит, воюют внутри. Значит, воюют против собственного народа. Хотелось бы мне посмотреть на этих героев, которые избивали меня в камере, если бы встретился я с любым из них в другом месте. В какую бы форму их теперь не одевали и как бы не называли, суть их службы – издеваться над безоружными, бесправными людьми и находить в этом удовлетворение. Эти престижные войска и увольняют-то в запас на несколько месяцев раньше, чем остальных, чтобы они, сменив свои малиновые погоны, успели втихаря доехать до дома. И не дай бог, такой гвардеец попадётся едущим на дембиль солдатам где-нибудь в поезде.

 -Товарищ старший сержант, рядовой Маслов прибыл для дальнейшего прохождения службы,- я, вытянувшись, стоял перед Милёшкиным. Он слушал, не сводя глаз с моих рук. Потом показал на табуретку:

 - Садись. Разувайся.

Стягивать сапоги с опухших ног было больно.

 -М-да,- промычал Милёшкин, осматривая кровавые пятна на портянках, и повернулся к стоящим за его спиной сержантам:

 -Этого три дня в наряды не назначать.

Выкурив с Андрюхой в умывальнике сразу полпачки сигарет с фильтром, где он их только достал, я, дождавшись отбоя, с огромным наслаждением повалился на свою койку:

 -Будем жить!

НА НОВОЕ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА

Уже второй раз за недолгую службу меня покупали. Закончился курс молодого бойца, и в карантин слетелись почти все офицеры полка выбирать себе пополнение. Карантин согнали в ленинскую комнату. Первым вышел тот самый высокий капитан, который купил нас два месяца назад.

 -Я – заместитель командира РТЦН, капитан Татеев, - представился он.

 -А что такое РТЦН? - встрял Андрюха. Милёшкин, сидевший впереди, грозно обернулся. Андрюха затих, пригнув голову.

 - РТЦН – это радиотехнический центр наведения,- раздельно проговорил капитан.

 -Вот этого пухленького я беру. Там будет время объяснить ему всё подробнее,-

указал он на Андрюху.

 - Товарищ капитан, рядовой Маслов, разрешите обратиться? - вскочил я. Милёшкин опять грозно обернулся. Я сделал просительное лицо.

Он улыбнулся, подошёл к капитану и что-то шепнул ему на ухо. Заместитель командира РТЦН неторопливо двинулся прямо на меня. Не доходя шаг, он остановился и протянул мне под нос огромный кулак:

 -П-а-нял, рядовой Маслов.

 -Так точно, товарищ капитан,- вытянулся я, сжав зубы. Стоящие и сидящие в ленинской комнате офицеры громко засмеялись.

 -Меня зовут Александр Фёдорович,- покрутил он кулаком.

 -Как Керенского,- сквозь зубы процедил я.

 -Бойкий паренёк. Беру,- под общий хохот опустил он кулак.

Как я понял, Татеев имел первое право выбора. Он уже заканчивал, когда вскочил мой друг-даргинец. Миша, путая русские слова со своими, забыв, как надо обращаться по уставу, пытался что-то объяснить. Помог Милёшкин, и Курбанов, улыбаясь, сел, глядя на меня.

Потом начали распределять солдат по батареям, но Татеев, не дождавшись окончания, вывел своих и построил в коридоре:

 - Милёшкин, пусть забирают барахло и гони всех в подразделение. Там разберёмся.

РТЦН так и назывался: первое подразделение полка. Были ещё первая и вторая батареи. Они вместе назывались дивизионом. Большинство из карантина попали туда. Мы же, тридцать человек, обвешавшись шинелями и неся парадные мундиры на вешалках, шагали по военному городку за Милёшкиным.

ЗА ПРАВО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ

Жизнь круто изменилась. Я уже говорил, что в войсковом приёмнике старослужащих солдат мы почти не видели. Как бы не было трудно, все мы были одного призыва. Всё доставалось поровну. В подразделении каждый сразу же ощутил всю бесправность своего положения. Если днём, вливаясь в общий поток повседневных дел, мы терялись в серой солдатской массе, то вечером, когда офицеры расходились по домам, наступал полнейший беспредел.

Пожалуй, этот период моей солдатской жизни достался особенно тяжело. Уже через неделю мы с Андрюхой, прижатые к забору за задней стеной казармы, стояли у той черты, за которой жизнь может запросто перейти в абсолютное свинство.

 -Брось камень,- повернулся ко мне Андрей. Ставший вдруг спокойным его голос напугал меня больше, чем угрозы обступивших нас ублюдков.

 - Мы пойдём в дизбат, но половину из вас сейчас унесут в морг,- он шагнул вперёд. И толпа отступила. Нет, это не значит, что нас оставили в покое. Жизнь не стала легче. Началась изнурительная, часто никому не нужная работа на износ.

Из наряда сразу же приходилось заступать в следующий. В четыре утра вернувшись с кухни, уже в семь, после общего подъёма, нужно было драить полы. Задача состояла в том, чтобы не сломаться. А это происходило сплошь и рядом. Проснувшийся среди ночи дед мог разбудить спящего на соседней койке молодого и поехать на нём в туалет. Мог, надев на него ошейник с поводком, сделанным из ботиночного шнурка, неторопливо шлёпая тапочками, прийти в курилку и, привязав свою «лошадку» к дверной ручке, весело беседовать с корешами.

Мне нисколько было не жаль этих сломавшихся молодых парней. Кроме брезгливости я не испытывал к ним никаких чувств. И жизнь подтвердила мою правоту. Не прошло и года, как именно они, приняв эстафету, стали проделывать подобные вещи, напрочь забыв, в каком дерьме купались сами.

Тогда с дедовщиной особо не боролись. Теперь другое дело. Складывается такое впечатление, что в армии кроме этого больше и проблем-то нет. Создано множество комитетов, в которых мамы защищают своих обиженных детей. Вот этих женщин мне действительно жалко. Да только об этом раньше думать надо было. Если к восемнадцати годам в человеке нет нравственного стержня, то, как его не защищай, ему всё равно, всегда и везде будет плохо. И физическая сила здесь не имеет никакого значения. Я видел, как маленький, тщедушный паренёк вдруг распрямлял спину, и ничто на свете не могло его согнуть. И тут же здоровый и сильный превращался в полное ничтожество. А главное, следовало бы задуматься: откуда берутся эти деды? Они же не прилетают с другой планеты? Они, как раз и вырастают из самых униженных и обиженных.

Уже на гражданке, когда кто-нибудь, вспоминая службу, рассказывал о том, как он там разбирался с молодыми, я всегда начинал расспрашивать о его первом годе солдатской жизни. Человек моментально замолкал. По опыту знаю, кто выстоял в первые, самые трудные месяцы, никогда не будет унижать слабого. А крутыми дедами, как раз и становятся те, кто лизал сапоги, и за кого заступались мамы из комитетов.

НЕСЕНИЕ КАРАУЛЬНОЙ СЛУЖБЫ ЕСТЬ ВЫПОЛНЕНИЕ БОЕВОЙ ЗАДАЧИ

 -Пост номер один – Захидов, Векуа, Курбанов. Пост номер два – Баранов, Галоян, Маслов. Начальник караула – старший сержант Милёшкин. Разводящий – сержант Чулков,- На вечерней поверке старшина зачитывал караул на завтра.

Первый караул! Это потом всё наскучит и надоест. А сейчас было интересно. Стирали хэбешки. Гладились. Чистили оружие. Готовились тщательно. Милёшкин придирался ко всему безжалостно. Зато вечером на полковом разводе дежурному по части придраться было не к чему.

С караулкой я был уже знаком. Здесь провёл ночь перед тем, как меня отправили на губу. Но теперь я не был узником.

Милёшкин увёл первую смену на посты. Вторая смена отправилась на кухню за ужином и дополнительным пайком. Да, в карауле положен доппаёк – кусок белого хлеба и два куска сахара. Мелочь, но очень приятная мелочь. А чай заваривать союзники умели изумительно. И теперь вспоминаю этот белый хлеб и сахар. Ничего более вкусного мне с тех пор есть не приходилось.

 -Третья смена! Получать оружие! Выходи строиться! - Милёшкин уже стоял в коридоре с карабином в руках. Вышли из караулки.

 - Справа по одному заряжай!- старший сержант, щёлкнув затвором, отошёл в сторону, проследил, как это сделали мы, и равнодушно махнул рукой:

 -За мной шагом марш.

Пост номер один. Знамя полка. Сменив часового, Милёшкин поболтал с дежурным по штабу, пока мы ждали на улице. Затем двинулись к складам. Долго проверяли печати на дверях. И вот, забравшись на вышку, я проводил взглядом удаляющуюся смену.

Летний вечер. Ни ветринки. Жаль, покурить нельзя. Милёшкин, прежде чем разводить на посты, выгреб всё из карманов. Ладно, и без курева хорошо! С вышки вся часть, как на ладони.

За всю службу я первый раз остался один. Даже как-то непривычно. Два часа один.

А служить ещё почти два года. Бр-р-р, от таких мыслей тронуться можно. Первый караул. В раздумьях время летело быстро. Это потом оно потянется ожиданием бесконечных минут до смены.

У ворот послышались шаги.

 - Стой! Кто идёт? - вскинул я карабин.

 -Идёт разводящий со сменой.

 -Разводящий ко мне. Остальные на месте,- я спустился с вышки. Подошёл Чулков:

 -Ну, как дела, воин?

 -Всё нормально, товарищ сержант,- взял я карабин к ноге. Опять долго проверяли печати на дверях складов. Караулка встретила теплом и запахом оружейного масла.

После следующей смены Милёшкин раз двадцать обошёл караулку, цокая своими подкованными сапогами. Наконец, старший сержант остался доволен качеством уборки помещения:

 -Можете отдыхать.

Мы с Мишей стали устраиваться на топчанах в комнате отдыхающей смены.

 -А почему без шинелей?- вошёл Чулков.

 -Тепло же, товарищ сержант,- вопросительно уставились мы на него.

 -Эх, салаги! - улыбнулся разводящий и, сняв с вешалки, бросил нам шинели. Услугу мы оценили скоро.

Не успели притушить свет, как вся комната заходила ходуном от топота десятков маленьких ножек. Полчища крыс ещё раньше людей оценили прелести уюта караульного помещения. Но солдат – удивительное существо, которое привыкает ко всему моментально. Намотав шинель на голову и оставив только маленькую щель, чтобы можно было дышать, я сквозь сон, словно издали, ощущал, как по мне кто-то прыгает.

 -Товарищ старший сержант, а почему бы сюда кошку не принести?- собираясь на пост, спросил я Милёшкина.

 -Приносили. Они её сразу съели,- устало отмахнулся он.

Пост. Караулка. За первым караулом был второй. Потом третий. После пятого я перестал их считать.

Устраиваясь на топчане, тело сладостно ныло от предвкушения пусть и недолгого,

но такого желанного сна.

 -Караул, в ружьё!- резкий голос оборвал все надежды на отдых. Схватив карабин из пирамиды, я вогнал обойму в коробку, выскакивая в коридор. В тишине глубокой ночи издалека отчётливо слышались одиночные выстрелы.

 -В офицерском городке! Понял! Есть, товарищ майор! - Милёшкин кричал в трубку полевого телефона, соединяющего караулку с дежурным по части.

 -Чулков! Остаёшься за меня. Усилить охрану караульного помещения. Маслов, Курбанов за мной!- выскочил он на улицу, на ходу заряжая карабин. Мы бросились на звук выстрелов, не разбирая дороги.

У офицерского общежития около полуразрушенного фонтана в свете фонарей плакала растрёпанная женщина. Из-под наскоро наброшенного халата выглядывала ночная рубашка.

 -Что случилось?- тяжело дыша, подбежал к ней Милёшкин.

 -Негодяй! Напился. Я ему говорю успокойся, а он за ружьё, - слёзы душили её, мешая говорить. Послышался топот, и из соседней аллеи выскочил лейтенант Пращук. За ним бежали солдаты. Все почему-то были без оружия.

 -Товарищ лейтенант, прапорщик Поперечный…,-

начал докладывать Милёшкин, но в этот момент грохнул выстрел. Над головой неприятно зашипело.

 -Ложись!- Все попадали в рассыпную и замерли. Стреляли из окна первого этажа.

 -Милёшкин! Надо брать штурмом,- откуда-то из-за фонтана кричал лейтенант:

 -Приготовиться к атаке!

Никто не пошевелился.

 -Коля! Ты меня слышишь? Это – я, Юра Милёшкин,- подал голос старший сержант:

 -Коля! Кончай дурковать. Пацанов побьёшь.

 -Врёшь! Не возьмёшь!- из окна послышался пьяный рёв и опять грохнул выстрел.

 -Сержант! Поднимайте людей в атаку,- не унимался за фонтаном лейтенант.

 -Этот литюха меня достанет,- сопя, подполз ко мне Милёшкин:

 -Ну, как воин дышишь?

 -А почему шипит? Пули же свистеть должны?- спросил я, прячась за поребриком аллеи.

 -Это – дробь,- он вытер пот со лба:

 -Значит так. Приготовься. Когда махну рукой, первым выстрелом высадишь форточку. Потом одиночными по раме. Да, чтобы шуму побольше. Сделаешь?

 -Делов-то. Тут и тридцати метров не будет. Сделаю, сержант.

 - Старший сержант! - Милёшкин строго посмотрел на меня, сделав многозначительную паузу, и пополз вперёд.

Я разгрёб вокруг себя камешки, чтобы удобнее было упираться локтями, установил прицельную планку и, передёрнув затвор, дослал патрон в патронник.

 -Товарищ старший сержант! Я вам приказываю! Поднимайте взвод,- продолжал орать лейтенант, но на него никто не обращал внимания.

В пяти метрах впереди меня Милёшкин и Миша, обнявшись лёжа, долго о чём-то шептались. Потом отложили карабины и расползлись в разные стороны. Старший сержант обернулся и махнул рукой. Я прицелился и выстрелил в форточку. Стекло почему-то не разбилось. Удивившись, но, особо не задумываясь над этим, я начал лепить патрон за патроном в раму. В промежутках между выстрелами слышался звон разлетающихся стёкол.

В тот же миг Милёшкин и Миша вскочили и бросились к окну. Добежав, они прижались к стене по обеим его сторонам. Я прекратил огонь. Навалилась томительная тишина. Вдруг, из-за подоконника высунулся ствол ружья, а за ним медленно стала подниматься голова. В то же мгновение Милёшкин ухватился за ружьё двумя руками и с силой рванул на себя. Миша за шиворот вытащил прапорщика наружу. Тот, перелетев через подоконник, шлёпнулся на землю, но тут же вскочил, пытаясь вырваться.

Да! Теперь и я поверил, что у Курбанова был чёрный пояс по карате. Такие удары не каждый выдержать сможет! Прапорщик беспомощно сполз по стене и затих.

 -Не бейте его! - бросилась вперёд женщина.

На следующий день на полковом разводе лейтенант Пращук получил благодарность за отлично проведённую боевую операцию. И неудивительно. Ведь именно он докладывал командиру полка о происшествии. Про Милёшкина и Курбанова никто и не вспомнил.

 - Хорошо хоть объяснительную за израсходованные патроны писать не надо,-пробурчал старший сержант, сдавая после караула старшине карабин. А вот я нажил себе врага. Вечером в казарму ворвался зам по тылу.

 -Покажите мне этого убийцу! Зарезал! Ну, где я теперь стёкла достану? А рама? Раму в решето! Ну, стрелял бы в стенку. То же мне снайпер выискался,- орал на меня толстый майор, утирая носовым платком трясущиеся губы.

ГЕНЕРАЛЫ ПРИЕЗЖАЮТ И УЕЗЖАЮТ, А КУШАТЬ ХОЧЕТСЯ ВСЕГДА

В тот день в караул собирались охотно. Завтра в часть должен был приехать генерал с проверкой. С утра весь полк стоял на ушах. Мыли, скребли, суетились. Выравнивали по натянутой верёвке газоны. Там, где трава и не росла-то никогда, укладывали принесённый на носилках дёрн, создавая зелёные лужайки. Получалось очень красиво. Самое милое дело было пересидеть эти торжества в карауле.

До обеда Милёшкин сводил нас в санчасть, где наш доктор долго надевал белый халат, а потом, даже не взглянув ни на кого, подписал акт о состоянии здоровья караула.

На инструктаж построились после «сытного» обеда, затянув ремнями пустые желудки.

На этот раз науку выполнять боевую задачу преподавал заместитель командира РТЦН капитан Татеев. Он дотошно расспрашивал каждого о четырёх способах применения оружия, пока не дошла очередь до меня.

 -Чего, снайпер, невесёлый такой?- остановился он напротив.

 -Товарищ капитан, всё равно не понимаю, как можно в живого человека стрелять?- глянул я ему в лицо.

 -Не можно, а нужно! И стрелять так, чтобы наповал. Легче доказывать свою правоту будет. Нет свидетелей – нет проблем. Ясно? И смотрите у меня, чтобы муха через пост пролететь не могла,- обратился он уже ко всем.

После развода в караулку ввалились шумно, сменив вторую батарею. Ночь прошла нормально. Удалось даже поспать пару часиков.

Утром, заступив на пост и забравшись на вышку, я с любопытством стал глазеть на плац, где выстроился весь полк. Встречали высокого гостя. К штабу подъехало несколько легковых машин. Из первой выбрался генерал. Наш командир полка подошёл к нему с докладом. Я всегда считал, что генералы все старые и толстые. А этот был не такой. Стройный и подтянутый он на целую голову возвышался над нашим полковником.

Тут же из генеральской машины выскочила маленькая, беленькая собачка и, виляя хвостиком, стала тереться ему о сапоги. Наш командир полка наклонился и погладил её.

Полк побатарейно маршировал на плацу. Потом генерала водили по подразделениям.

И везде собачка бегала за ним. Наконец, всё улеглось, и генеральская процессия зашла в штаб. Смотреть больше было не на что. Стало скучно.

Через час опять наметилось какое-то движение. Между столовой и штабом забегали солдаты, таская кастрюли и подносы.

Вдруг, за спиной послышался топот. Я резко обернулся. От магазина со стороны

офицерского городка быстро шёл Татеев, неся в руках большую картонную коробку.

Из коробки торчали горлышки водочных бутылок. По-видимому, он направлялся к штабу, а обходить территорию поста было далеко. Капитан решительно направился напрямик.

 -Стой! Стрелять буду,- вскинул я карабин. Татеев остановился, устало поставил коробку на землю, вытер пот со лба и, сдвинув фуражку на затылок, вдруг заорал на меня:

 -Я тебе так стрельну, что костей не соберёшь, служака хренов,- схватил коробку и побежал прямо через пост.

  Милёшкин резвился, как ребёнок, после смены слушая мой рассказ в караулке.

Вечером в полку что-то случилось. Когда мы вернулись, подразделение строилось перед казармой.

 -Давай быстрее,- торопил старшина, принимая оружие и патроны.

 -Да, что стряслось-то?- не выдержал Милёшкин.

 -Шпиц у генерала пропал. Потерялся где-то. Будем лес вокруг части прочёсывать. Наш участок – за спорт площадкой. Бегом все на улицу,- прикрикнул старшина.

Подразделение вывели за КПП и, построив в цепь, двинули в лес. Справа и слева шли цепи из солдат батарей. Через час хождения между деревьями цепи сломались. Солдаты, разбившись на кучки, собирали и ели чернику. У меня сбилась портянка. Пришлось присесть на пенёк переобуться. Пока возился, отстал от своих. Чтобы догнать, направился наперерез, вокруг маленького озерца. Через километр я внезапно остановился. Откуда-то потянуло дымком и чем-то очень аппетитным. Я пошёл на запах.

За молодыми ёлочками открылась полянка. Вокруг полупогасшего костра сидели несколько солдат. На расстеленной газете стояли начатые бутылки с вином, стаканы и лежали самодельные шампуры с нанизанными на них шашлыками. Аромат от них исходил потрясающий.

Это были союзники из первой батареи. Среди них двое моего призыва. Мы вместе тянули в карантине.

 -Во! Лёха! Давай к нам,- они весело загалдели. Я присел к костру и взял протянутый стакан. Тут же передо мной положили шампур, от одного запаха которого потекли слюни. Я выпил, потянулся за шампуром и … замер. За костром на двух вбитых в землю колышках аккуратно была натянута белая собачья шкура.

 Вы чего, мужики? Собачку генеральскую того?- оторопел я.

 -Хороший собак. Быстро бегал. Кушай,- заржали союзники. Шашлык есть мне что-то расхотелось.

 -Ты где болтался?- набросился на меня в казарме старшина.

 -Заблудился, товарищ прапорщик,- отвернулся я, стараясь не дышать в его сторону.

 -Нашёл чего?

 -Да куда там.

Генерал уехал. Командир полка неделю ходил чернее тучи. Но потом всё забылось.

ШТРЕХ. ЕЩЁ РАЗ ШТРЕХ.

В казарме стало тесно. С боевого дежурства расчёты вывели на отдых. Появилось много незнакомых солдат. Ввалились они шумно, здороваясь и обнимаясь с жителями военного городка, как будто не виделись вечность. В караул посылать перестали. Народу теперь хватало.

Я драил туалет, когда услышал крик в коридоре:

 -Где Маслов?

Вошёл высокий, худой младший сержант:

 -Ты – Маслов?

 -Так точно, товарищ сержант,- я опустил швабру.

 -Бросай это грязное дело. Милёшкин кого-нибудь другого найдёт. Пошли,- обнял он меня, выбив ногой швабру из моих рук.

 -Я – Игорь Рязанкин,- тараторил он без умолку, когда мы вышли из туалета:

 -Ты же в пятую группу расписан? Ну вот, я – техник ДЭС. Дизельной электростанции. А это и есть пятая группа. Мне осенью на дембиль. Как только ты зачёты на самостоятельное несение дежурства сдашь, меня и отпустят. А если не сдашь, я тебя покалечу. Па-нял,- весело заржал он.

 -Так точно,- почесал я затылок.

 -Держи,- протянул он мне потрёпанный учебник:

 -Иди в ленинскую комнату и грызи гранит науки. Если чего не ясно, спрашивай. Я в казарме телик смотреть буду,- он опять засмеялся.

Я уселся в ленинской комнате и раскрыл книгу. Не дочитав до конца предисловие, стал перелистывать страницы. Сопротивления. Конденсаторы. Трансформаторы. Через десять минут у меня разболелась голова. Я пошёл в умывальник перекурить. Не успел зажечь спичку, как туда же ввалился незнакомый, узкоглазый ефрейтор. Смерив меня взглядом, он бросил на пол хэбешку:

 -Постираешь и вечером доложишь.

Я не шелохнулся. Спичка, догорев, обожгла мне пальцы. Тут открылась дверь, и появился Рязанкин. Внимательно посмотрев на лежащую на полу хэбешку, он медленно двинулся к нам. Вдруг, остановился и, развернувшись, со всей силы влепил ефрейтору локтём прямо в нос. Тот упал и, оставляя за собой кровавые пятна, на четвереньках пополз в сторону.

 -Я тебе где приказал находиться?- заорал на меня младший сержант, зло моргая глазами. Я пулей выскочил из умывальника.

В наряды меня больше не посылали. Даже Милёшкин перестал придираться. Но от этого жизнь не стала легче. За каждый, не выученный параграф Рязанкин отгружал штрех. Делается это так. На лоб накладывается ладонь. Оттягивается средний палец, и щелчок получается такой, что из глаз сыпятся искры.

Из молодых солдат в пятую группу попали восемь человек. Курбанов каким-то чудом опять оказался вместе со мной. Командовал нами младший сержант Рязанкин. Больше всех доставалось мне. Игорь очень волновался за свой дембиль. За одно мы были благодарны нашему командиру – в казарме нас теперь никто не трогал. Хотя заботы младшего сержанта о своих подчинённых перекрывали это с лихвой.

Андрюха попал в четвёртую группу. Что это означает, я не понимал. Как, впрочем, не понимал, чем занимается моя собственная группа.

После завтрака завыла полковая сирена.

 -Тревога!- вбежал в казарму дежурный по подразделению:

 -Усилению на объект!

Все толпой рванулись к выходу. Схватив в оружейке свой карабин и каску, я выскочил на улицу. Подразделение строилось перед казармой.

 -Налево! Бегом марш!- команда бросила вперёд, толком не дав занять своё место в строю.

Пробежали военный городок, спортплощадку и углубились в лес. Дышать становилось трудно. Карабин больно колотил по спине. Сапоги казались пудовыми.

 -Не кури натощак. До рубона нельзя. Ещё раз увижу, голову оторву,- догнал меня Рязанкин:

 -Глубже дыши, Шаг шире. Давай за мной! - обгоняя, махнул рукой младший сержант. Поразительно, но дышал он спокойно, легко.

Я прибавил скорости, стараясь не отстать. В боку закололо. Куртка прилипла к спине.

Выскочили на дорогу. Бежать стало легче, но сил уже не было.

 -Давай! Давай!- теперь Игорь подталкивал меня сзади.

Показался круглый, пологий холм, над которым крутились огромные антенны. Младший сержант остановился около бетонированного входа. Мимо бежали солдаты.

Я повис у него на плече, не в силах сказать ни слова.

 -Пятая группа! Ко мне,- крикнул он, подождал своих и бросился вперёд, пиная меня перед собой ногами.

Коридор. Коридор, Ещё коридор. Бронированные двери. Влетели в просторный зал, уставленный какими-то механизмами. Жуткий грохот надавил на уши. Вокруг ревущих агрегатов метались солдаты. Стоящий у приборов невысокий капитан кивнул Рязанкину, сделав какой-то знак рукой. Этот капитан разговаривал со мной ещё в карантине. Зеленин, кажется, была его фамилия. Рязанкин оттолкал нас к стене, бросил каску на стоящий рядом стол, поставил карабин и полез за какие-то щиты. Мы стояли, озираясь и ничего не понимая.

Продолжалось это минут двадцать. Грохот начал ослабевать, пока совсем не стихло.

 -Рязанкин! Займись пополнением. Я на КП,- бросил капитан на стол наушники и вышел. Солдаты с любопытством столпились вокруг нас.

 -Из Тамбова кто-нибудь есть? А из Армавира?- стали они искать среди нас земляков.

Радиотехнический центр наведения - это было официальное название. Оно почти никогда не употреблялось. Говорили попросту – станция. Офицеры называли её между собой братской могилой. Наверное, потому, что располагалась она под землёй. Постоянно здесь находилась дежурная смена из девяти человек, которые по тревоге должны были начать работать немедленно. На поверхности располагался небольшой домик-казарма со всеми своими хозяйственными атрибутами, где жил боевой расчёт: четыре офицера и сорок солдат. Они по сигналу прибывали на станцию и включались в работу через минуту. Через двадцать минут из военного городка прибывали все остальные. Они назывались усилением.

Такую картину нарисовал нам Рязанкин, пока командир группы был на КП. Весь личный состав станции делился на пять групп. От первой, обслуживающей командный пункт, до нашей, пятой, снабжавшей весь полк электроэнергией.

 -По счёту мы – группа последняя, но воевать начинаем первыми, - объяснял младший сержант:

 -Пока не подадим питание, не будет работать ни КП, ни ракетные площадки.

Это, пожалуй, единственное, что я понял в тот день. Дальнейшие объяснения, что питание бывает от внешней сети или от собственных дизель-генераторов, про вентиляцию и еще, про что-то пролетели мимо ушей. Разумеется, в дальнейшем это мне с рук не сошло.

Теперь мы бывали на станции каждый день. Рязанкин, видимо, решил обучить нас быстро и всему сразу.

 -Каждый должен уметь всё, но начнём с малого,- произнёс он пламенную, вступительную речь и взялся за дело. Миша Курбанов, который теперь был моим дизелистом, запускал двигатели, а моя задача заключалась в том, чтобы ввести генераторы в параллельную работу. Не получалось ничего. Ошибался то я, то он.

За каждую ошибку Рязанкин беспощадно отгружал штрехи. К концу недели у меня на лбу вырос рог. Успокаивало лишь то, что у Миши их было два.

Вероятно, к концу месяца мы бы оба умерли от сотрясения мозга, но тут в полку произошли неординарные события.

БОЛЬШОЕ ДОВЕРИЕ!

 -Нам оказано большое доверие! На всесоюзном спортивном смотре вооружённых сил СССР наш полк будет защищать честь Московского военного округа ПВО,- громко выкрикивал командир полка на утреннем разводе. Солдаты в строю перешёптывались.

 - От такого доверия грыжу наживём,- ворчали во второй шеренге старики. И началось…

От подготовки к смотру освободили только дежурные смены на объектах. Для остальных прямо с этого дня небо показалось в овчинку. Каждому предстояло выступить не менее чем в трёх видах спорта. Марш бросок на десять километров при полной выкладке бежали все. Остальное тоже было не легче, но это! Бегали десятку мы теперь

через день. Сапоги не успевали просыхать от пота. Портянки моментально гнили прямо на ногах.

Стрельба, второй вид, в котором мне предстояло выступать, сразу же перестала нравиться. Если раньше, отстучав обойму и сдав старшине гильзы, можно было полежать на травке, пока остальные дырявили мишени, то теперь всё изменилось. Непрерывно менялись дистанции ведения огня и упражнения. Рядом с каждым лежала перевёрнутая каска, до верху наполненная патронами, которые шли без счёта. И после всего этого издевательства, ещё предстояло чистить карабин.

Полоса препятствий. Думаю, не стоит объяснять любому, кто служил, что это такое.

За минуту с небольшим она забирает из человека всё и даже больше. Сколько раз приходилось проходить её за день, сосчитать было невозможно. Однажды при мелком, моросящем дождике перебегая лесенку, я поскользнулся и упал, больно ударившись головой о металлическую стойку. На следующем заходе у меня задрожали ноги, и я спрыгнул, не дойдя до конца. Никак было не преодолеть страх. Старшина, который раньше и голос-то никогда не повышал, сапогами и матерщиной прогнал меня раз сорок через этого железного монстра, поливая стойки водой из ведра. Страх прошёл.

К силовым видам на гимнастических снарядах молодёжь и близко не подпустили. Тут выступали деды-асы. Командиры подразделений выбирали их лично. Разумеется, основным у нас был Милёшкин.

Ну а в коротких дистанциях, бросании гранаты и прочем практиковались в основном офицеры.

Как бы не усложнилась жизнь, но всё имеет и свои положительные стороны. Кормить стали несравненно лучше. По приказу командира полка зам по тылу распахнул свои закрома. В ход пошло даже НЗ. Дедовщина в казармах исчезла сама собой. Да и делить было нечего. Одинаково доставалось и старикам и молодым. Солдаты вечером едва доползали до коек. Экзекуция эта продолжалась около двух месяцев и, наконец, подошла к своему логическому завершению.

Этого дня ждали. К нему готовились. Его боялись. И вот он настал. С утра понаехало множество начальства. По части и шага нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на какого-нибудь полковника. От изобилия звёзд на погонах рябило в глазах. Торжественные речи на утреннем построении не утомили, потому что их никто не слушал. Завтрак был королевский, но есть что-то не хотелось.

Пик психологического напряжения наступил, когда стали строиться на старте марш броска. Татеев расставлял участников лично. Все старики оказались впереди. Молодёжь сбилась в кучу в центре. Замыкали строй сержанты. Прозвучала команда, и мы рванули.

За нами с интервалом в пять минут стартовала первая батарея, потом вторая.

В армии спортивные соревнования по бегу на длинные дистанции отличаются тем, что чемпионы здесь никого не интересуют. Задача лидера заключается в том, чтобы тащить за собой остальных. Зачёт же идёт по последнему.

Строй сразу же сломался, растянувшись в длинную колонну. Я старался держаться в середине, экономя силы. Но попробуй съекономить их на десяти километрах, когда на тебе навешано полпуда. Уже после трети дистанции началась изнурительная борьба с самим собой. Сапоги казались свинцовыми. Ремень от карабина натёр плечо. Противогазная сумка болталась, мешая бежать. Дышать становилось всё труднее и труднее. Сознание притупилось. Время превратилось в тягучую, пластилиновую массу.

Тропинка вывела на бетонку. Последние два километра, а сил больше нет. Споткнулся раз. Другой. Дышать невозможно.

 -Только до того кустика,- заставлял я себя:

 -Теперь до поворота и упаду. Будь, что будет. Больше не могу!

Топот за спиной стал быстро приближаться.

 -Ты чего, Лёха?- меня догнал Рязанкин.

 -Игорь, всё! - я, действительно, больше не мог. Он на ходу снял с меня карабин, перекинув через плечо поверх своего, и потянул к себе мою противогазную сумку.

 -Руками работай. Дыши глубже. Давай! Вон уже батареи на пятки наступают,- обогнав меня, он стал уходить вперёд. Выложившись полностью, вероятно на одном самолюбии я тоже прибавил, стараясь не отстать от него. Финишную черту проскочил уже не я, а то, что от меня осталось.

 -Не ложиться! Всем ходить! Встать! Шагом марш!- поднимал за шиворот падающих солдат Татеев. Изо рта шла какая-то противная жёлтая пена, но уже через несколько секунд стало возвращаться сознание.

Последним, весь обвешанный карабинами и противогазными сумками, размахивая над головой поясным ремнём, подгоняя отстающих, финишировал старший сержант Милёшкин.

 -Ну-ка прими за воротник,- от стоящей тут же на бетонке полевой кухни подошёл Андрюха с двумя котелками и протянул один мне. Я пил горячий, сладкий чай, стуча зубами об аллюминевый край котелка. Всё тело мелко дрожало, вновь возвращаясь к жизни.

Вообще-то денёк был хороший, хоть и пасмурный. А тут и солнышко выглянуло. Так что, пока живём!

В эту ночь думал, что не засну. Ныла каждая клеточка. Но только щекой коснулся подушки, как провалился в пропасть, отключившись от всего на свете.

Утром, первый раз в своей солдатской жизни, проснулся сам, а не под крик дневального. Лёжа на койке и глядя в потолок, не мог ничего понять. Просто подъём перенесли на час позже. Да! После вчерашнего это был подарок!

До обеда бежали полосу препятствий. Бежали по двое. Мне в пару достался мой бывший разводящий, сержант Чулков. На полосе от сержанта я отстал, мягко говоря, не на много, но в отведённые мне секунды уложился.

Закончив длительный послеобеденный перекур, участники и болельщики повалили на стрельбище. Теперь главные события развивались здесь.

Я уже довольно успешно отстрелял три упражнения, когда, получив у посредника последнюю полуобойму, стал устраиваться на рубеже. Пятьдесят метров. Пять патронов. Грудная мишень. Это всегда была моя коронка. Дышал я уверенно, хотя и стрелял последним за наше подразделение. Примяв вокруг себя траву, чтобы было удобнее ставить локти, начал пристраивать приклад к плечу.

 -Леша, вторая батарея в затылок дышит. Нужно все в очко. Не подговняй,- зашептал на ухо наклонившийся надо мной старшина.

 -Ну, Кусок! И выбрал же время сказать,- рука моя дрогнула. Я опустил карабин и уткнулся лбом в землю. Лежал так долго. Успокоившись, опять стал ловить в прорезь прицела мишень.

Торопиться здесь нельзя. Но и долго целиться нельзя. Устанет рука. Вся теория стрельбы – это полная чепуха. Просто как-то поверить нужно, что попадёшь. Наступает своеобразное трансовое состояние, когда между глазом и мишенью вдруг протягивается незримая нить. Палец на спусковой крючок должен давить сам, а, не повинуясь команде, посланной мозгом.

Звука выстрелов я не слышал. За интервалами между ними не следил. Откуда-то издали ощущал только лёгкие толчки приклада в щёку. Кончились патроны, а палец всё тискал спусковой крючок. Наконец, осознав, что уже всё, я опять уткнулся лбом в землю.

Глубоко вздохнув, резко поднялся и взял карабин к ноге:

 -Рядовой Маслов стрельбу закончил.

 -Во бля! Пятьдесят из пяти!- вырвалось у сидящего за столом с подзорной трубой подполковника-посредника.

 -Кусок! Ты мне ухо оторвёшь,- уже через секунду орал я, отбиваясь от радостных поздравлений старшины.

 -Это я ему карабин пристреливал!- кричал он, подбираясь к моему второму уху. Даже толстый зам по тылу тут же простил мне испорченную раму.

И сейчас над моим письменным столом висит приколотая к занавеске маленькая, золотистая медалька с красной планкой, напоминая о тех далёких днях.

Сдав в оружейку карабин, я бегом бросился в спорт городок, где уже завершались соревнования по силовым видам. В воздухе висел оглушительный рёв обступивших площадку болельщиков. Пробиться вперёд, чтобы хоть что-нибудь увидеть, было непросто.

Подходило к концу последнее упражнение – подъём переворотом на максимально возможное количество. Вторая батарея уже выбыла из борьбы. На перекладине работал волосатый старший лейтенант Самусев, выступающий за первую батарею. Весь в бусинках пота он монотонно взлетал на турнике и плавно, шумно выдыхая, опускался вниз.

 -Сорок восемь, сорок девять,- громко считали столпившиеся вокруг болельщики.

 - Пятьдесят! - под восторженные крики спрыгнул он на землю. Последним выступал старший сержант Милёшкин за первое подразделение. Он, неторопливо, вышел на площадку, протёр полотенцем перекладину и долго топтался, настраиваясь. Сержант был маленького роста. Подпрыгнуть и ухватиться за перекладину ему помогли. Повисев немного, он, легко забросил ноги, взлетел на турник и опустился вниз, повиснув на руках. Болельщики стали считать. До тридцати Милёшкин работал быстро, как бы играючи. Потом начал уставать.

По напряжённому лицу, по вздувшимся на руках венам было видно, как ему тяжело.

 - Сорок девять, пятьдесят! - ревела толпа. Милёшкин повис на перекладине, закрыв глаза. Кругом мгновенно всё стихло. Он замер буквально на одну секунду. Потом его лицо побагровело, мышцы напряглись, и он опять начал взлетать вверх.

 -Шестьдесят четыре! Шестьдесят пять!! !- Милёшкин сорвался на землю. Собственного голоса я не слышал. Это был наш старший сержант! Мы их сделали!

Результатов смотра по всем вооружённым силам нам не сообщили, сказав только, что выступили хорошо. Но по части наше подразделение заняло первое место. А как могло быть иначе? Мы же – полковая элита!

ОТХОДНЯК И НЕМНОГО О НАЧАЛЬСТВЕ

Отгремели спортивные торжества. Построения. Парады. Награждения. Усталый полк погрузился в сонное оцепенение. Командир куда-то уехал, оставив за себя начальника штаба, подполковника Деревянченко.

 -Теперь Табуреткин за основного,- шутили между собой солдаты. Офицеры в подразделениях не появлялись совсем, отдыхая и празднуя успех. Зато появилась водка. В казармах зашевелилась затихшая было дедовщина.

К тому времени мы с Андрюхой наездов со стороны стариков уже особо не боялись. Миша Курбанов, лишившись покровительства двух своих земляков-даргинцев, оставшихся на станции в дежурной смене, прибился к нам. Втроём мы могли защититься от кого угодно. Беспокоила только реальная возможность оказаться на губе за сломанный нос какого-нибудь приставшего к нам чурбана. Но нас не трогали, хотя опять пошли бесконечные наряды на кухню.

Пришло время рассказать немного о наших командирах. Самым главным начальником в казарме был старшина, прапорщик Афонин. Человек поистине интересный. Что такое – прапорщик в армии, представляют себе все. Но этот не подходил не под какое определение. Сколько ему лет, не мог сказать никто. По-видимому, было много. Сам он об этом никогда не рассказывал, но весь полк знал, что прапорщик Афонин когда-то воевал в Сирии. Орден Красной звезды, который старшина одевал по праздникам, говорил сам за себя. С солдатами он общался запросто. Даже молодые в лицо звали его Куском. Пьяным он бывал редко, но трезвым – никогда. Спокойный, неторопливый он и говорил как-то тихо, но всегда с подколками. Пожалуй, единственным человеком, кто мог мгновенно прекратить любые вспышки дедовщины в казарме, был наш старшина. Для молодых солдат это значило много. Его любили, потому что в помощи он не отказывал никому.

А после одного случая и зауважали. Как-то на вечерней поверке старшина читал список личного состава, пытаясь заплетающимся языком выговаривать сложные фамилии. Солдаты в строю улыбались.

 -Товарищ прапорщик, прекратите немедленно. В противном случае я приму меры,-

набросился на него присутствующий при этом лейтенант Пращук. Кусок запнулся на секунду, потом повернулся к лейтенанту и, не меняя интонации, так же неторопливо выдал:

 -Когда на тебя ещё письку дрочили, на меня уже шинель строчили. Щенок!

Лейтенант Пращук, захлебнувшись от возмущения, выскочил на улицу. Через минуту он вернулся с замполитом. Но старшины уже не было. Его, как всегда, спрятали солдаты, допрос которых ни к чему не привёл. Естественно, никто, ничего не слышал, и не видел. Подразделение с интересом прослушало очередную лекцию замполита по женскому вопросу применительно к данному случаю и спокойно отправилось спать.

Командовал подразделением подполковник Бондарь. Командовал – это громко сказано. Его документы на оформление пенсии ушли в штаб корпуса, и он со дня на день ждал приказа, чтобы выйти в отставку. Но день этот всё никак не наступал. А пока подполковник усиленно портил нервы всему личному составу своими старческими придирками. Если команда «подъём!» срывала с коек молодых и выбрасывала их в коридор на построение, то на стариков она не производила никакого впечатления. Только изредка кто-нибудь из них мог скрипнуть пружинами кровати, досматривая утренние сны.

Но добавка дневального к команде:

 -Бондарь идёт!

Поднимала всех, заставляя прятаться по всяким казарменным закоулкам.

Полноправным же хозяином в подразделении был заместитель Бондаря, капитан Татеев. Человек огромного роста и с виду очень суровый, он запросто мог отгрузить штрех любому подвернувшемуся под руку. Да так, что до вечера контузия не проходила.

Но солдаты уважали его беспредельно. За то, что он, пожалуй, единственный из офицеров сидел с нами в газовых камерах, обкуривая противогазы. По тревоге на станцию бежал впереди, а не ехал на машине, как другие. Когда нужно, не стеснялся, есть за солдатским столом. Слово Татеева в казарме было законом. И следили за беспрекословным исполнением этого закона именно старики. Их он обычно не трогал.

О нашем замполите майоре Дьяченко я уже рассказывал много. Служба его не очень тяготила. По-прежнему серьёзно интересовал майора лишь женский вопрос.

Начальник штаба подразделения капитан Пассика потрясал своей тупостью даже союзников. Удивительно, как он только смог дослужиться до капитана, практически не имея образования. Но льстить и угождать начальству он умел мастерски, мордуя при этом солдат. У него даже спина прогибалась, когда он разговаривал с командиром полка. Главным его увлечением было, неожиданно появившись где-нибудь, подслушивать чужие разговоры. Что ещё можно добавить про такого человека?

Остальные командиры групп и другие офицеры занимались в основном только своими бойцами и техникой. Но сталкиваться с ними приходилось часто.

Вот в такой дружной армейской семье и текла наша жизнь.

НА БОЕВОМ ПОСТУ

Затянувшийся после спортивных праздников отходняк закончился неожиданно. Под чутким руководством младшего сержанта Рязанкина мы с Мишей заступили в дежурную смену станции дублёрами. Шагая в строю, я уже потирал свой бедный лоб, готовя его под рязанскинские штрехи. Но всё обошлось. Теперь нашим обучением занялся командир пятой группы, капитан Зеленин. Терпеливый был человек. Объяснял всё по сто раз. А по ночам практические занятия всё равно проводил Рязанкин. Но мы уже начинали понемногу что-то понимать, и наши лбы на этот раз выдержали. Хотя младшему сержанту и этого было мало.

 -Вы должны уметь делать всё. Каждый за каждого,- повторял он, оттягивая палец для очередного штреха.

И вот наступил день, к которому так долго готовил нас младший сержант, калеча нам лбы. В дизельной собралась компетентная комиссия во главе с энергетиком полка. Майор, беспристрастно щёлкая секундомером, бросал вводные. Миша насиловал двигатели. А я, как кузнечик, скакал вдоль щитов, то, вводя генераторы в параллель, то, подключая, то, отключая, потребители. Теорию тоже с горем пополам сдали. Комиссия осталась довольна. Рязанкин загордился, принимая вместо нас поздравления.

Через неделю старшим дежурным смены заступил я, а младший сержант Рязанкин моим дублёром.

 -Пошли на командный пункт татеевский доппаёк жрать,- потирая руки, закивал головой Игорь.

 -Какой доппаёк?- не понял я.

 -Там увидишь,- потащил он меня по коридорам.

Оперативным дежурным полка заступил капитан Татеев. Построив на КП смену, он проводил инструктаж. Для начала наорал на всех за внешний вид. Потом прицепился ко мне, обещая оторвать голову, если что-нибудь будет не так.

 -Смотри за ним,- повернулся он к Рязанкину.

 -Всё. Разойдись,- уселся капитан в кресло. Никто не двинулся с места.

 -Товарищ капитан, а это…?- развёл руками стоящий в строю первым планшетист.

 -Дармоеды!- Татеев нагнулся и, достав из-за приборного шкафа огромный чёрный портфель, поставил его на стол. В одно мгновение портфель был открыт и опустошён. Пирожки, находившиеся там, были бессовестно съедены тут же. Оперативному дежурному не досталось ни одного. Знала бы жена, собирая мужа на службу, что обычно происходит с её кулинарными трудами.

 -Вот теперь и жить можно,-удовлетворённо крякнул Игорь, когда мы вернулись в дизельную.

 -Подожди, я сейчас,- он полез под щит высокого напряжения, весь изрисованный молниями и страшными надписями «Не подходи!», «Убьёт!». Выбравшись назад, Игорь отряхнулся и поболтал над ухом солдатской фляжкой, появившейся у него в руках:

 -Во! Ещё с профилактики осталось. Давай кружки.

Он разлил содержимое фляги.

 -Это же – спирт,- запротестовал я, понюхав.

 -Дурак ты Лёха. Ничего ты ещё не понял. Мы сейчас это врежем. Упадём. Утром проснёмся, а уже на целый день меньше служить осталось,- убеждал он, закусывая остатками татеевского пирожка.

Так, сидя за столом, мы проболтали ещё около часа. Потом младший сержант, постелив за трансформатором свою шинель, стал укладываться спать, собираясь укрыться моей.

 -А как же упадём?- возразил я.

 -Ты что? Мы же на боевом посту! Ты теперь здесь главный. Ты и отвечай за всё,- зевнул Игорь и накрылся с головой.

Через неделю я заступил на дежурство с Мишей. Младший сержант Рязанкин остался в военном городке.

ПРАЗДНИК, ЛУЧШЕ НОВОГО ГОДА!

Приказ министра обороны об очередном призыве на действительную военную службу и увольнение в запас выслуживших свой срок. Для офицера эти слова не значат ничего. Для солдата это – всё. Праздник, лучше нового года. Жизненный рубеж.

Деды собираются домой. Молодые становятся шнурками. Шнурки – черпаками. Черпаки – дедами. Всю ночь казармы гудят. И никакой командирский надзор не в состоянии помешать этому. Черпаки забрасывают свои ремни из заменителя, одевая заранее припасённые кожаные. Бывшие деды, которые теперь считают себя гражданскими, даже не едят в этот день, отдавая свою пайку в столовой молодым. Жестокая процедура перевода из одной категории в другую происходит путём отбивания

ремнём по мягкому месту количество раз, соответствующего количеству оставшихся служить месяцев. Вообщем, условностей много. Есть неприятные, но больше приятных. Всё-таки служить осталось на полгода меньше.

Я встретил этот знаменательный день, находясь в дежурной смене на станции. Так что основные торжества прошли мимо меня. Шнурком пришлось стать, в прямом смысле, защищая Родину.

Тянулась мрачная подземельная жизнь. Дневные дежурства, наполненные учебными тревогами и постоянными тренировками, не оставляли времени для скуки. По ночам начиналась героическая борьба со сном. О наступлении новых суток можно было заметить только по смене оперативных дежурных полка.

 -Маслов, Курбанов, собирайтесь. Вечером пойдёте в городок, помоетесь в бане и готовьтесь заступить в расчёт,- командир группы что-то писал за столом, не поднимая головы.

 -Товарищ капитан, а, сколько отдыхать будем?- подошёл я к нему.

 -Двух дней хватит. И так опухли оба от безделья,- он строго посмотрел на нас:

 -Вот держи записку. Передашь зам по тылу. Возьмёшь у него сумку с инструментами.

 -Есть,- вздохнул я.

Когда мы с Мишей заступали в дежурную смену, ещё во всю стояло лето. Сейчас же, шагая в стою, я никак не мог надышаться свежим, сырым воздухом, глазея по сторонам на ураган осенних красок. Сотни сапог месили по мокрой бетонке ковер осыпающихся листьев. От звенящей вокруг тишины кружилась голова. Было потрясающе хорошо!

Распахнулись ворота КПП. Городок, потеряв зелёное убранство своих деревьев, встретил непривычной прозрачностью. Весь полк под опытным руководством зам по тылу участвовал в осенней охоте. Толстый майор решительно проводил крупномасштабную стратегическую операцию. Солдаты, вооружившись палками, сбивали последние, жиденькие листочки с деревьев, чтобы, не дай бог, утором они не упали самостоятельно, нарушив строгую чистоту аллей. Крик и свист повсюду стоял оглушительный. Неизвестно, сколько дней уже продолжалось это сражение, но закончилось оно сразу же, как только кто-то, не совсем меткий, залепил в окно штаба. Стекло разлетелось вдребезги, а палка, влетев в канцелярию, распугала собравшихся там офицеров.

 -Товарищ майор, вам записка от капитана Зеленина,- протянул я сложенный листок.

 -Опять ты!- злобно зашипел толстый майор, держась рукой за сердце.

 -А я-то здесь причём? Я только что со смены вернулся,- моё возмущение было справедливым.

 -Уйди,- зам по тылу покачнулся и беспомощно опустился на стоящую возле штаба скамейку.

В полку открыли войсковой приёмник. Сержанты, как раз гнали мимо нас молодых солдат в столовую. Они были смешные и неуклюжие, как утята.

Казарма задрожала от радостных возгласов и приветствий. Жители городка встречали нас весело. Мы с Андрюхой обнимались, как родные. И, правда, было здорово, что снова вместе!

Командовали здесь теперь молодые сержанты. Старые, по их собственному выражению, отошли от дел. Они или примеряли свои дембильские мундиры, или часами сидели в курилке, ведя неспешные разговоры и никого не замечая.

 -Ты в штабе был?- вдруг встрепенулся Андрюха, когда мы с ним делились новостями в умывальнике.

 -Нет. А что?- мне стало интересно.

 -Тебе посылка из дома пришла.

 -Да ну!

 -Сейчас у Куска отпросимся и сходим.

 -Пошли.

Мы договорились со старшиной, взяли с собой Мишу и втроём отправились в штаб.

 -Наркотиков нет. Спиртного нет. Скоропортящихся продуктов нет. Забирай,- сделал заключение наш полковой доктор, перевернув до самого дна несчастную коробку. Да и не было там ничего особенного. Хотя нет. Было! Помимо печенья и всякой ерунды, вроде конфет, посылка наполовину была забита Беломором!

Курево в армии это – всё. Это – самая надёжная, устойчивая валюта, на которую можно обменять, что угодно. А ленинградский беломор фабрики Урицкого – это вообще золотая валюта! Мама собирала посылку явно по рекомендации отца, старого служаки. А он знал, что посоветовать.

У наблюдавшего за процедурой досмотра дежурного по штабу сержанта даже слюни потекли, но дёрнуться он не посмел. И не потому, что нас было трое, и в полку уже хорошо знали, чем обычно заканчиваются наезды на нашу компанию. Просто суровая дедовщина при всей своей жестокости имеет и положительные стороны. Когда солдат

получает посылку, курево и вещи из одежды он беспрепятственно забирает себе. Всё же съедобное ставится на стол, и вокруг садятся сослуживцы только его призыва. И никакой, даже самый отпетый, дед не рискнёт подойти к посылке молодого солдата. Такое не просто осуждается, а карается и порой жутко самими же дедами.

Утром вместо обычного построения собирали в общую кучу бельё с коек. Был банный день. Баня для солдата – праздник особый, поэтому не рассказать хоть немного об этом не могу. Начну с того, что горячая вода в полку отсутствовала напрочь. От постоянного бритья под холодной струёй кожа на лице превращалась в наждачную бумагу. И только раз в неделю можно было попытаться получить истинное наслаждение, нежась под горячим душем. Но и то, только попытаться. На десять желанных дождиков претендовало сразу сто нуждающихся. А время на всё про всё давалось не больше пятнадцати минут, так как другие подразделения тоже хотели. Но приспособились и к этому. У каждого дышащего теплом потока выстраивался круг из голых людей, который непрерывно двигался. Пока ты медленным шагом проходил окружность, успевал намылиться, и наступал долгожданный миг, когда твоё тело соприкасалось, наконец, с такой желанной горячей водой. На следующем круге можно было намылиться снова. И так несколько раз. Это было счастье, потому что в дежурной смене и в расчётах душ имелся только холодный. Но самое странное заключается в том, что баня в армии устраивается почему-то рано утром.

Не успели после завтрака натянуть на мокрые головы пилотки, как старшина, брякая ключами, уже поторапливал:

 -Получать оружие! Выходи строиться!

Смена боевого дежурства. Полк замер на плацу. Но начали не с этого.

 -Старший сержант Милёшкин, рядовой Луценко, младший сержант Рязанкин, ефрейтор Орлов…,- командир полка долго читал по бумажке фамилии увольняемых в запас. Те выходили из строя и поворачивались к нам лицом. О чём ещё говорил полковник, не слушали. Все смотрели на стоящих перед нами.

 -Направо! Шагом марш!

Дембеля, повернувшись, ушли к штабу. Потом пришлось долго слушать заунывную, торжественную речь о том, как это почётно – защищать Отчизну.

 -Смирно! На боевое дежурство по охране воздушных рубежей столицы нашей Родины, города-героя Москвы заступить!- полковник приложил руку к козырьку. Из развешанных вокруг плаца динамиков грянул гимн Советского Союза. Но после первых же аккордов что-то затрещало и всё стихло.

Торжественности явно не получилось.

 -Полчасти инженеров! Дурацкий проигрыватель починить никто не может! Специалисты херовы!- матерился командир полка:

 -На плечо! Направо! На боевое дежурство шагом марш!

Мы, проникшись ответственностью момента, держа равнение в колонну по четыре, дубасили плац сапогами, проходя мимо командира. У штаба остановились. Офицеры стали рассаживаться в машины.

 -Сержант Чулков, ведите подразделение на станцию,- командовал начальник РТЦН, держась за дверцу командирского газика.

 -Товарищ подполковник, разрешите обратиться?- подошёл я к нему.

 -Слушаю,- повернулся он.

 -Мне командир группы у зам по тылу сумку с инструментами приказал забрать…

 -Только быстро. И догоняйте подразделение.

Я побежал в штаб.

 -Товарищ майор, мне капитан Зеленин инструменты приказал у вас взять,- открыл я дверь канцелярии. Два солдата заколачивали гвоздики в раму вокруг только что вставленного стекла. Один из них, обернувшись на мой голос, как-то неловко взмахнул молотком, и через всё стекло пробежала длинная, кривая трещина. Зам по тылу, вдруг, посерел лицом, медленно поднялся со стула и молча двинулся прямо на меня. Я схватил стоящую в углу сумку и пулей вылетел на улицу.

 -Совсем толстяк озверел,- следовало, как можно скорее, сматываться подальше от штаба.

Около КПП стоял автобус, возле которого толпились дембеля.

 -Товарищ старший сержант! - окликнул я Милёшкина. Он обернулся. У меня отнялся язык. У нашего грозного Милёшкина, которого боялся весь полк, на глазах стояли слёзы.

 -Какой я тебе теперь сержант? - подошёл он ко мне. Дембеля обступили меня со всех сторон. Я растерялся не в силах произнести ни слова. Милёшкин за погон притянул меня к себе, и мы обнялись.

 -Ну, давай, шнурок, правь службу, как надо,- подошедший сзади Рязанкин натянул мне пилотку на уши.

 -Долго вы там лобзаться будете?- закричал из приоткрытого окошка водила:

 - Счётчик крутится. Ехать пора.

Дембеля, прощаясь, тискали меня и хлопали по спине. Потом полезли в двери.

Автобус заурчал, обдав меня облаком пыли, и тронулся, сразу же свернув с бетонки налево, к Загорску. Я поправил пилотку, закинул карабин за спину, подхватил сумку и зашагал прямо. Нужно было ещё успеть догнать своих.

НЕ ПЛЮЙ В КЛОДЕЦ…

Боевой расчёт располагался в маленькой казарме на поверхности рядом со станцией. Здесь всё было, как в обычной казарме, только в уменьшенном виде. Маленькая столовая. Маленькая ленинская комната. Сам домик делился на две половины. В большей жили сорок солдат. В другой – четыре офицера. Если днём боевой расчёт находился на станции, вместе с дежурной сменой занимаясь тренировками и обслуживанием техники, то ночью он охранял эту самую станцию. Только называлось это не караульной службой, а постовой. По узкой тропинке, протоптанной через лес вокруг объекта, ходил постовой с карабином. Длина тропинки была рассчитана так, что через тридцать минут солдат возвращался к казарме и докладывал дежурному по расчёту о замеченных недостатках.

И так четыре круга. Два часа. Потом смена. И что охранять, если огромная площадь вокруг станции ограждена рядами колючей проволоки, перебраться через которую не так-то просто.

Поздняя осень. Замерший в ожидании первого снега лес. Повесив карабин на плечо и подняв воротник шинели, было хорошо прогуливаться, шурша опавшими листьями. Это – не тоскливое торчание на вышке в карауле. Думается легко и обо всём на свете. Но больше о доме.

Порядки в расчёте разительно отличались от тех, что были в городке. Маленький гарнизон жил по своим особым, очевидно сложившимся очень давно, правилам. Головных уборов здесь не носили, поэтому никто никому не козырял. Дедовщина выражалась лишь в том, что стариков в наряды не назначали. Да и назначать их было некогда. Они постоянно занимались техникой.

О кормёжке и говорить не приходится. И дело не только в положенном на боевом дежурстве дополнительном пайке. Среди гражданского населения бытует мнение, что молодому солдату не хватает еды только в начале службы. Потом он привыкает.

Это – совершенно ошибочное мнение. Как можно привыкнуть к голоду? Не привыкает он, а со временем учится добывать пищу. Добывать где угодно, как угодно и всегда. Если посылают разгружать какую-нибудь машину с чем-нибудь съестным, то уж будьте уверены, что половина груза до склада не дойдёт.

А в расчёте возможности для этого имелись воистину неограниченные. Каждый постовой, вернувшись со своего круга, приносил доверху наполненную пилотку отборных белых грибов. Вообще грибная охота здесь пользовалась популярностью, но осуществлялась своими, солдатскими методами. Подразделение выстраивалось в цепь и прочёсывало лес. Через пять минут добычи было столько, что девать её было некуда. Разных ягод тоже кругом росло множество. Но самое главное заключалось в том, что отгороженный от внешнего мира колючей проволокой лес, окружали колхозные поля.

По ночам, в нарушение всех правил и инструкций, запрещающих отлучаться с боевого дежурства более чем на одну минуту, бесшумно уходила в темноту очередная группа захвата. Они так и назывались: картофельная группа захвата, капустная и в том же роде.

Была даже куриная.

Об успехе ночной операции можно было судить по сногсшибательному запаху, распространявшемуся от солдатской столовой к началу обеда. Заканчивалось это обычно тем, что на нашу половину врывался капитан Татеев, заступивший командиром расчёта, с криком:

 -Да у них тут лучше, чем у нас! Дневальный! Ложку! - и садился на почётное место во главе стола. Другие офицеры страдали от терзающих душу ароматов, но пользоваться солдатскими дарами стеснялись, выдерживая служебную дистанцию. После голодухи в городке молодым в расчёте был рай. Наедались они до изнеможения.

Спортивная площадка в военном городке не шла ни в какое сравнение с той, что была здесь. Придумывалось всё это и создавалось многими поколениями солдат. Бегать или качаться в расчёте никто не заставлял, но каждый вечер, после окончания работ на станции, все шли сюда. Окрестный лес содрогался от рёва болельщиков, толпившихся вокруг волейбольной площадки, когда солдатская сборная вызывала на поединок офицерскую команду. Призом была недельная пайка сахара из доппайка. Никакие угрозы Татеева в наш адрес, что всех сгноит в нарядах, не действовали. Обычно удача была на нашей стороне. Но иногда по вечерам приезжал в расчёт командир полка. Переодевшись в газике, он выходил на площадку в своей футболке с дурацким Вини Пухом на животе. Этот пятидесятилетний полковник мог так высоко выпрыгивать у сетки, что наши с Андрюхой двойные блоки оказывались бесполезными. Тогда приходилось туго.

Особой популярностью пользовались Мишины показательные выступления по карате. Тут уж была буря восторгов.

Единственное с чем, ну никак не могла примириться солдатская душа, так это утренняя  зарядка. Вылезать голому на собачий холод было выше человеческих сил. Но Татеев строго следил за соблюдением этого издевательского ритуала. Хотя и тут имелась маленькая отдушинка.

В ста метрах от казармы располагалось помещение, необходимое для нужд любого человека. Попросту – туалет. Конструкции самой наипростейшей. На краю лесной полянки была вырыта бездонная яма, глубиной, наверное, до самого центра земли.

Над ямой стоял маленький, дощатый домик, внутри которого в полу было прорезано восемь круглых отверстий. В строгом соответствии с уставом семь посадочных мест предназначалось для рядового и сержантского состава, а восьмое, отгороженное и имевшее отдельный вход с другой стороны домика, для офицеров. Так вот, по команде «Подъём» весь личный состав через сорок пять секунд выстраивался в коридоре казармы.

После утреннего внушения не успевал сержант крикнуть «Разойдись!», как толпа, сметая всё на своём пути, бросалась к выходу. Если сержант не успевал отскочить в сторону и прижаться к стене, его могли запросто затоптать. На стометровом рывке до туалета нужно было выложиться полностью, потому что семь счастливчиков, которые первыми успевали ворваться туда и занять свободные места, на полном, законном основании освобождались от утренней зарядки. Они попросту имели право пересидеть её там, занимаясь более важным делом. Это была многолетняя традиция, один из неписаных законов боевого расчёта.

В то утро, завозившись, обувая сапог, я в коридоре успел занять место в строю лишь во второй шеренге и довольно далеко от выхода. Настроение резко пошло вниз от перспективы начать день с дурацкого бегания под холодным дождиком. Но надежда, как говориться, умирает последней. Поразмыслив, решил не бежать к спасительному месту по тропинке, где все будут толкаться и мешать друг другу, а рвануть напрямую, через кусты. 

Ну и пусть, что вымокну от росы. Зато пересижу зарядку, как белый человек.

Сержант подал команду. Через секунду все были уже на улице. Напрягаясь, как только мог, не обращая внимания на хлеставшие по телу мокрые ветки, к середине дистанции я понял, что безнадёжно опаздываю. Первые счастливчики уже исчезли в дверях туалета.

Вдруг, раздался глухой хлопок, и домик вздрогнул. Все, кто не успел добежать, резко остановились и замерли. Всеобщий столбняк продолжался минут пять, пока жуткий, невыносимый запах, поползший по полянке, не стал отодвигать солдат всё дальше и дальше от туалета.

 -Что сучилось? Что случилось?- кричал выскочивший на звук взрыва из офицерской половины казармы Татеев.

А случилось вот что. Первые вбежавшие с возмущением обнаружили, что одно посадочное место занято. Кто-то из дежурной смены, смывшись со станции, в нарушение всех правил нахально сидел в неположенное для него время, оправляя естественные надобности. Но высказывать своё презрение было некогда. Нужно было занимать оставшиеся места. Критическая ситуация назрела, когда вбежал седьмой. Уж он-то себя искренне почувствовал обманутым и оскорблённым. Ухватив за уши нарушителя священных традиций, он попытался стащить его с места. Но тот, находясь в таком состоянии, когда уже плевать на все традиции, цепляясь руками за что только можно,

не пожелал уступить заветного отверстия. Вбежавшие следом восьмой и девятый резонно рассудили, что пока эти дерутся, можно попытаться тоже на законном основании пропустить зарядку. Началась свалка. Ну и, очевидно, кто-то, наконец, осознавший, что в этой потасовке победителем он не выйдет, в порыве горькой обиды вытащил из кармана припасённый не весть с каких учений взрывпакет, чиркнул шнур и бросил его в ту самую дырку, обладателем которой так и не смог стать.

В то же мгновение содержание ямы, копившееся годами, ударило через отверстия наверх, зловонными фонтанами сметая и дерущихся, и тех, кто на законных основаниях уже сидел, наблюдая за разборкой со стороны. Но это всё выяснилось позже. А сейчас…

В мёртвой тишине скрипнула дверь, и один за другим, медленно стали выходить… Как их назвать, слово подобрать затруднительно, потому что кроме моргающих глаз всё остальное на них покрывал толстый слой…

Смеяться сил не осталось. Весь расчёт, катаясь по мокрой траве, рвал зубами землю.

 -Отставить смех!- пытался отдать команду Татеев, вытирая слёзы, но у него ничего не получалось. Эмоции начали утихать, когда уже все обессилено лежали, лишь изредка икая.

И в этот момент из-за угла туалета выплыло ещё одно. В горячке как-то упустилось, что офицерское отверстие хоть и было отгорожено, имея отдельный вход, но располагалось над общей ямой. В том, что двигалось, чтобы присоединиться к остальным пострадавшим, не сразу был опознан лейтенант Пращук.

Откуда только опять взялись силы. Это уже был не смех, а какое-то завывание, прерываемое кашлем.

Как бы там не было, но что-то делать надо. Как-то надо было выручать товарищей по оружию. По приказу Татеева раскатали пожарные шланги, и специальная бригада, надев противогазы, приступила к отмывочным работам. Несчастные ребята! Ведь была поздняя осень, и холод стоял собачий. Хоть немного привести в порядок этих мучеников удалось только к вечеру.

Вычислить виновника не составило труда, поскольку он единственный успел

выскочить их туалета за полсекунды до взрыва и не пострадал. Да он и не отпирался. Рядовой Векуа сам вышел из строя и во всём сознался. Татеев тут же объявил ему десять суток гаубвахты. Командир полка, когда ему доложили о случившемся, добавил ещё пять.

Заур, спокойно выслушав приговор, философски заметил:

 -Вах! Я-то отсижу. А они теперь до дембеля не отмоются.

Слова оказались пророческими. Даже спустя много месяцев, когда кто-нибудь из пострадавших в тот день заходил в помещение, все находившиеся там начинали крутить головами и затыкать носы.

С лейтенантом Пращуком жизнь обошлась и того круче. Офицеры расчёта взбунтовались, не желая жить с ним в одной комнате. Случай беспрецедентный. Офицер до срока был выведен с боевого дежурства. Разумеется, чтобы осуществить такое, информацию необходимо было пропустить через самые высокие инстанции. А вскоре лейтенант просто пропал. В полку объяснили, что он переведён в другую часть.

Но люди, они везде – люди. Солдатская молва границ не имеет. От неё не спрячешься в другой части. Думаю, что на этом его военная карьера закончилась.

А нам всем ещё не одну неделю пришлось приводить туалет в порядок. Ну и работёнка это была! Бр-р-р!

ПОРОЙ СЛУЧАЙ МОЖЕТ ПЕРЕВЕРНУТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ!

Непонятно за какие заслуги на ноябрьские нам с Андрюхой повесили по сопле.

 -Лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор! Я лычку пришивать не буду,- возмутился он, когда мы стояли перед строем. Но, увидев, как Татеев оттягивает палец для штреха, сразу проникся гордостью за своё новое воинское звание и радостно закричал:

 -Служу Советскому Союзу!

Вечером, налепив на погоны по узкой золотистой полоске, мы уже являлись младшими командирами.

Выпал первый снег. Не просто выпал, а повалил. По инструкции снежный покров на антенном поле не должен превышать десяти сантиметров. А антенное поле по размерам значительно больше футбольного. Гребли мы эту напасть всем расчётом день и ночь. Отменены были все занятия и тренировки. Одежда просыхать не успевала. Я до сих пор без содрогания не могу смотреть на сугробы.

Наступал предел человеческим возможностям. И вот. О, счастье! Расчёт вывели на отдых. Заступила новая смена. Но радовались преждевременно. В военном городке зам по тылу уже с нетерпением ожидал нас. Началась непрерывная очистка аллей и дурацкое выравнивание по натянутой верёвке насыпанных на газоны сугробов. И чтобы всё одной

высоты! Лишний снег вывозили на санках за КПП. А тут ударила оттепель. Ребята в расчёте, наверное, вздохнули с облегчением. Но только не мы.

 -Некрасиво,- решительно заявил толстый майор, указывая пальцем на обнажившуюся землю. И солдаты на тех же санях стали возить снег обратно, засыпая газоны и опять выравнивая. Когда вот-вот должны были начаться массовые самоубийства военнослужащих от невыносимых условий жизни, погода, наконец, установилась. А потом заломили такие морозы! Да и пора бы уже. Дело шло к Новому году.

 -Маслов, собирайся, завтра поедешь со мной,- подошёл ко мне после вечерней поверки старшина.

 -Куда?- удивлённо протянул я.

 -Любить верблюда,- передразнил он меня:

 -Поле под новую ракетную площадку поедем размечать. Утром получишь на кухне сухой паёк и чтобы был, как штык.

На следующий день после завтрака я подошёл к повару.

 -Держи!- грохнул он передо мной до верху набитый вещмешок.

 -Ничего себе! Тут на целый взвод хватит,- взвесил я мешок на руке.

У штаба стоял газик. Никакого взвода там не было. В машине сидели два офицера из второй батареи, а рядом ходил, притопывая от нетерпения, наш старшина.

 -Ты где болтаешься? Залезай скорее,- набросился он на меня. Я устроился на заднем сиденье. Кусок сел за руль и тронул газик.

Как только проехали КПП, сидевший рядом со мной старший лейтенант вытащил из стоявшей у него в ногах сумки бутылку водки и складной стаканчик. Офицеры приняли по первой. Мне стало не по себе, когда Кусок, держа одной рукой руль, тоже опрокинул рюмочку, сразу прибавив газу. Моё присутствие товарищи командиры дружно проигнорировали. Машина кувыркалась так и этак, отказываясь ехать. Но прапорщик, лишь изредка отвлекаясь, чтобы принять очередную дозу, всё-таки через пару часов железной рукой довёл её до места. Выгрузились на опушке леса. Погода начинала портиться. Мороз крепчал.

Сделав несколько зарубок на соснах и вбив два колышка, командиры расселись вокруг разведённого мною костра. Ответственная работа была завершена. Начался пикник. Водки в сумке старшего лейтенанта оказалось много. Мои обязанности сводились к поддержанию огня и вообще быть на подхвате. Грех жаловаться, накормили меня до отвала, но спиртного даже понюхать не дали.

Весёлая компания теплела с каждой минутой.

 -Кусок, ты чего так помногу наливаешь?- ни с того, ни с сего раскомандовался вдруг старший по званию.

 -Хочу показать, как люди пьют,- старшина отбросил в сторону пустую бутылку.

 -Люди? Да какой ты человек? Ты же – прапорщик!- поддержал разговор второй офицер.

Тёплые отношения, приближаясь к критической температуре, запросто могли перерасти в драку.

 -Нет, ребята, всё это ни к чему. Пойду-ка, прогуляюсь,- поднялся я от костра. На меня никто не обратил внимания.

Сугробы намело по колено. Сосны гудели на ветру своими вершинами. Заблудиться было не страшно. Легко можно найти дорогу по своим же следам. Между деревьями замелькали просветы. Лес кончился. Открылось огромное белое поле с холмами вдалеке, на которых виднелись какие-то строения. Погода продолжала портиться, Во всю мела позёмка. Повалил снег.

 -Наверное, отцы-командиры уже выяснили отношения,- нужно было возвращаться. Следы заносило очень быстро. В некоторых местах они еле проглядывались. Несколько раз я сбился с пути. С ёлок за шиворот неприятно сыпалось, заставляя ёжиться. Долго проплутал, но на полянку нашу всё же вышел.

 -Что за чёрт?- газика на дороге не было.

 -Вот кострище. Вот остатки заготовленных мною дров. Вот разбросанные бутылки. Точно. Место это, а машины нет - я присел к погасшему костру, стянул зубами мокрую перчатку и полез в карман за спичками. Вытряхнув оттуда снег, моя рука извлекла размякшую, бесформенную, жидкую массу, которая когда-то называлась спичечным коробком. Начинало смеркаться. Жизнь обещала быть весёлой!

Самое лучшее, конечно, не дёргаться и остаться на месте. Но когда эти клоуны заметят моё отсутствие и заметят ли вообще? А уж найдут ли дорогу обратно в такой круговерти?

Это и вовсе – проблематично. Ноги начинало потихонечку прихватывать. Так нельзя. Надо идти. А куда? Стоп! Там за лесом, на горе стояли какие-то домики.

Я решительно поднялся и полез через сугробы. Кувыркался долго, пока не начерпав полные сапоги снега, выбрался к краю поля. Передо мною встала белая стена пурги. Дальше собственного носа разглядеть что-нибудь не представлялось возможным.

 -Домики, кажется, стояли в той стороне. Ветер лупит слева. Если всё время держать его под одним углом, с пути не собьюсь,- и я шагнул прямо в метель. Через несколько минут стало ясно, что дороги назад нет.

Не найду больше эту опушку. Теперь только вперёд!

Шинелишку на рыбьем меху сразу же прохватило ветром. Мёрзнущие руки в мокрых карманах согреть, никак не удавалось. Сначала старался выдерживать направление, следя за тем, чтобы снежинки кусали только левую щёку. Потом из-за монотонной борьбы с ветром перестал на это обращать внимание. Как долго иду? Время потеряло смысл.

Ну вот, кажется, заблудился. Я сел прямо в сугроб, тяжело переводя дыхание. Тело моментально стало схватывать холодом. Но мне было уже как-то всё равно. Очень устал.

Глаза начали слипаться.

И вдруг сквозь разрывы метели совсем недалеко мелькнул огонёк. Откуда только силы взялись. Пытаясь размять онемевшие ноги, я рванулся вперёд.

Огромные ворота длинного одноэтажного здания оказались запертыми на висячий замок. Справиться с ним мне так и не удалось. За углом оказалась ещё одна дверь, поменьше. Я толкнул её и ввалился внутрь.

Коровы! Это была ферма. Они в два длинных ряда копошились на цепях по бокам усыпанной опилками дорожки и дышали своими влажными носами. Справа первой стояла огромная петрушка и жевала свою жвачку, равнодушно глядя на меня. Рядом с ней на подстилке из свежей соломы лежал маленький телёнок. Он был тёплый и весь какой-то шерстяной. От него шёл пар. Я с трудом сделал пару шагов и повалился на солому, прижавшись спиной к телёнку. Голову сразу повело.

 -Будем жить,- искоркой промелькнуло в проваливающемся в сон сознании.

 -Девки! Солдатик замёрз!- разбудил меня истошный крик.

Чтобы легче было описывать дальнейшие события, вынужден сделать необходимое отступление от повествования. Попал я не больше, не меньше, а на ударную, показательную комсомольско-молодёжную ферму. Доярки, только что, закончив вечернюю дойку, мылись в сауне, так как была пятница. Меня совершенно случайно заметила одна из них, которая припозднившись, спешила присоединиться к своим подругам.

Проснулся от крика я сразу, но не пошевелился и глаз не открыл. До сих пор не знаю, правильно ли поступил? Множество рук подхватили меня и поволокли куда-то. Уже

в другом помещении, охая и ахая, быстро раздели моё солдатское существо и понесли дальше. По горячей волне воздуха, обдавшей голое тело, я сообразил, что нахожусь в бане. Меня положили животом вниз на скамейку и принялись растирать.

 -Миленький! Не умирай! Ну, проснись, пожалуйста!- причитало вокруг несколько женских голосов одновременно. Я лежал с вытянутыми вперёд руками и, уткнувшись носом в скамейку, прищуривая то левый глаз, то правый, косил ими во все стороны. О боже!!! Все интимные части женского тела, обычно скрываемые от лиц противоположного пола, наблюдались в непосредственной близости. Отдельные их фрагменты ослепляли своей естественной белизной. Растиравшие мою спину спасательницы попеременно прикасались ко мне своими бархатными животиками и тем, за что дёргали на службе коров. Выдерживать долго такое не может никто.

Ещё немного и моё истосковавшееся в казарме солдатское начало готово было проломить скамейку. Очевидно, решив, что со спиной поработали достаточно, меня резко перевернули. Всё что до этого было скрыто, тут же во всю силу невыносимого нетерпения выставилось на показ.

 -Девки! Да он – живой!- надавил на уши истерический крик. Не успел я открыть глаза и попытаться хоть что-либо объяснить, как тут же на меня обрушился ушат ледяной воды. Сердце чуть не остановилось.

Завернувшись в махровый, женский халат и намотав на голову чалму из полотенца,

я сидел перед огромным столом с самоваром, как падишах среди своего гарема. Румяные, раскрасневшиеся после бани доярки хохотали до слёз. В полку мы лишь изредка встречали в военном городке каких-то высушенных женообразных селёдок, которые не шли ни в какое сравнение с этими принцессами. Извиваясь на стуле, мне удавалось ухаживать за всеми сразу, разливая в чашки чай. Шок от неожиданности прошёл, и теперь всё выглядело в очень смешном свете.

 -Девчата! А может я у вас останусь? Тяжёлое там поднести или ещё чего-нибудь?-

от одного взгляда на них таяло сердце.

 -Ух, шустрый какой! Мы уже к тебе в часть дозвонились. Оттуда машину послали,- они сами жалели о том, что сделали. Несколько часов, проведённых на этой ферме, потом долго причудливыми снами будут будоражить мне душу в казарме.

 -Солдатик! За тобой командир приехал,- в приоткрытую дверь просунулась курносая голова.

Я поправил отутюженный девчонками мундир, застегнул шинель, подтянул ремень и вышел. В коридоре стоял, строго глядя прямо перед собой, наш замполит.

 -Товарищ майор, ефрейтор Маслов…,- шагнул я к нему.

 -Ладно, Потом, Иди в машину,- резко оборвал он меня.

 -Девчата! Меня Лёшей зовут. После дембеля обязательно к вам приеду,- не удалось даже толком поблагодарить своих спасительниц.

На улице фыркал работающим двигателем газик.

 -Дело губой запахло. Мало ли, чего эти клоуны там напели. Получается вроде, как самовольная отлучка. Вон замполит, какой злой. Кусок-то – мужик правильный. А те из батарей? Что за люди? Кто их знает?- размышлял я, залезая в машину.

 -Лёха! Ну, ты даёшь!- сразу же затараторил водила.

 -Чего в полку?- мне позарез необходимо было разжиться хоть какими-то новостями.

 -Эти трое приехали. У штаба вылезли. Стоят. Качаются. Тут Табуреткин выскакивает. Старшой ему докладывает, мол, задание выполнили, а ефрейтор потерялся. Где – не могу знать. А сами все друг за друга держаться, чтобы не упасть. Табуреткин разорался.

Что ты! Полк по тревоге подняли тебя искать. Хотели лес прочёсывать,- водила резко замолчал. В машину забирался замполит.

 -Трогай,- кивнул он шофёру, усевшись рядом со мной, а не впереди, как делали все офицеры.

 -Ну, как?- вцепился он мне в рукав, жарко задышав в ухо.

 -Чего как?- не понял я.

 -Ну, как там, в бане было?- глаза майора горели. Видно девчонки ему кое-что рассказали. Моё повествование через каждую минуту прерывалось злыми окриками майора на водилу:

 -Вперёд смотри! Куда едешь?

Но тому было не до дороги. У него аж уши шевелились от усиленного внимания, и он всё время пытался обернуться, чтобы лучше слышать. По тому азарту и глубоким вздохам, с которыми ловил каждое моё слово замполит, я понял, что волновался напрасно. Губа не грозит. Майор заставлял помногу раз пересказывать отдельные эпизоды. Особенно его интересовали все, даже самые мельчайшие подробности в описании банных сцен. Когда подъезжали к части, я уже охрип. Но это были ещё цветочки. С тех пор, где бы ни присели на перекур, мне приходилось в двести первый раз описывать всё сначала. О том, что мои рассказы могут кому-нибудь наскучить, не могло быть и речи. С каждым разом число слушателей только увеличивалось. И куда бы ни бросила солдатская судьба. С кем бы ни довелось общаться, независимо от воинских званий, как только я произносил свою фамилию, глаза собеседника загорались, а губы расплывались в масляной улыбке. Жизнь становилась невыносимой.

Но в любом, даже самом плохом, всегда можно найти что-то хорошее. Замполит меня после тех событий жутко зауважал, решив, что вот теперь я, как никто другой, постиг все тонкости воинской службы. Отныне, когда весь полк, впрягаясь в сани, под руководством зам по тылу возил снег, чтобы ровнять газоны, я ходил по дорожкам с новой, подаренной мне замполитом планшеткой, с наисерьёзнейшим видом вникая во все тонкости газонно-паркового дела. А вечером за пять минут, нацарапав корявым подчерком боевой листок, знал, что мне опять объявят благодарность.

ЖИЗНЬ СОЛДАТСКАЯ

За бесконечной чередой наезжающих друг на друга дней я как-то совершенно упустил из виду одно очень важное событие. В карантине закончился курс молодого бойца, и к нам в подразделение прибыло очередное пополнение. Они, выстроившись в коридоре, стояли, пугливо озираясь с любопытством столпившихся вокруг солдат. Как всегда, все искали земляков. К сожалению, из Ленинграда никого не было.

Первым в шеренге выделялся огромный парень с дурашливым лицом. Ростом он был, наверное, выше нашего Татеева. Но приковывало внимание к нему не это. По бокам его абсолютно голой, чисто выбритой головы, вот именно выбритой, а не подстриженной, отвисали роскошные, рыжие бакенбарды.

 -Как фамилия?-

сразу же подошёл к нему старшина.

 -Рядовой Дедело,- бестолково заморгал тот.

 -Кем на гражданке был?- продолжал допрос Кусок.

 -Печником.… А чего? Кирпич на кирпич, гони бабка магарыч,- Дедело заулыбался. Все кругом покатились со смеху.

 -А это что такое?- старшина показал пальцем на бакенбарды.

 -Сержант в карантине сказал, что как у настоящего француза. Запретил сбривать,-

дурашливо заморгал глазами солдат. Идея прапорщику понравилась. Отныне деделовские бакенбарды были гордостью первого подразделения. Бедный парень! Сколько он из-за этого страдал. Ему за них объявляли взыскания. Посылали в наряды. Но старики во главе со старшиной категорически запрещали трогать всеобщую гордость. Чтобы сберечь пышные украшения мужского лица, Деделе подвязывали платок, словно зубы болят или прятали его в строю, хотя при его росте это совсем не просто было сделать. Тут присутствовала какая-то особая форма издевательства над человеком. Но Деделе всё было ни по чём. По-моему этот парень вообще больше одной секунды думать не умел.

Последним в строю стоял маленький, ушастый солдатик в форме, явно не по росту.

 -Как фамилия?- подошёл к нему Кусок.

 -Кавака Иван Григорич!- звонко отрапортовал тот. Кругом опять засмеялись.

 -Орёл!- крякнул прапорщик.

 -Так точно!- вытянулся рядовой Кавака. В том, что он не просто Кавака, а Иван Григорьевич, этому коротышке ещё предстояло убедить весь полк. А сейчас под общий хохот старшина уважительно похлопал его по спине.

Я не встречал в жизни более разных людей, чем Дедело и Кавака не внешне, не по характеру. Но, странное дело, сдружились они прочно ещё в карантине, наверное, потому, что были земляками, хотя и не знали друг друга до армии. Правда, дружба их связывала уж очень своеобразная. Но об этом позже. А сейчас вот такое пополнение влилось в ряды нашего славного первого подразделения.

В очередной раз, прослушав концерт из скрипящих звуков, который выдал нам проигрыватель, пытавшийся под матерные комментарии командира полка спеть гимн, мы подубасили сапогами плац, уходя на боевое дежурство. Солдаты между собой это мероприятие называли дискотекой. А что? Было очень, похоже. Особо яркое впечатление производил дискжокей в погонах полковника Советской армии.

В расчёте сразу навалились обыденные заботы. Нужно было принимать технику,

срочно формировать группы захвата, да и мало ли чего. А главное – снег. Даже теперь, когда вижу дворника с лопатой, у меня начинает ломить спину.

Приближался Новый год. Мой первый Новый год в армии. Готовиться начали заранее. Усиленно заработали группы захвата. Очень остро встала проблема праздничных напитков. Не только где достать, но и как сохранить. Татеев с офицерами устраивал повальные обыски, а нюх у него на это дело был собачий. Но конфисковали не всё.

Кое-что удалось сохранить. Вопросов предстояло решить много. Но постепенно всё уладили.

За праздничный стол решили садиться в одиннадцать, но в десять загудело. Тревога для зенитчика – дело обычное. Два, три раза в неделю это происходило регулярно. Случалось и по несколько раз в день. Но тут же наступал Новый год!

С Натовской базы в Норвегии поднялся и направился вдоль госграницы самолёт-разведчик. Полк был приведён в готовность всеми линейками, то есть двумя батареями одновременно. Я не верю в экстросенсорику, передачу мыслей на расстоянии и всё такое. Но, если всё-таки существует что-то, то у того козла, который сидел в этом треклятом самолёте, должен был, рог на лбу вырасти. Столько тёплых пожеланий от сотен людей прозвучало в его адрес в ту Новогоднюю ночь.

А утром повалил снег.

БУДНИ ПОСТОВОЙ СЛУЖБЫ.

На 23 февраля присваивали новые звания и объявляли благодарности. Андрюхе за успехи в боевой и политической подготовке, а также за добросовестное освоение вверенной техники бросили ещё одну соплю. Наш замполит никак не мог допустить, чтобы военнослужащий с таким боевым опытом, как у меня, оказался вне списков поощряемых. Я тоже стал младшим сержантом. Жизнь мало, чем изменилась, хотя теперь в наряды на кухню ходить не надо было. Но взамен прибавилось много другого.

 -Товарищ капитан, пост выставлен, замечаний нет. Дежурный по расчёту младший сержант Маслов,- доложил я.

 -Угу,- промычал Татеев, не поднимая головы от шахматной доски, на которой были расставлены фигуры.

 -Тут рокировку делать надо,- подсказал я.

 -А ты разбираешься?- откинулся он на стуле.

 -Да, двигал когда-то фишки.

 -Ну-ка садись,- он протянул мне два огромных кулака с зажатыми в них пешками. Я указал на левый, поставил карабин в угол и, повесив шинель на вешалку, уселся напротив. Мне достались белые.

Брать в руки шахматы не приходилось давно, но даже моих скромных способностей хватало с лихвой. Капитан играл откровенно слабо. Азартно увлекаясь атакой, он совершенно забывал об обороне. На двадцать втором ходу я, не напрягаясь, поставил ему банальный мат. Но, не успев объявить об этом, тут же пожалел.

 -Ты чего тут расселся? Ну-ка бегом посты проверять!- заорал он, выпучив глаза. Я, схватив карабин и шинель, пулей вылетел на улицу.

 -Стоило бы так расстраиваться!- рассмеялся я на крыльце.

Над лесом распахнула крылья ясная, морозная ночь. Из-за верхушек елей только что выплыла полная луна. Рядовой Кавака на пост ушёл пятнадцать минут назад. Значит он сейчас где-то на середине круга.

 -Догоню быстро,- закинул я карабин на плечо и двинулся по тропинке.

После прокуренной комнаты в лесу дышалось легко. Я скоро шагал по утоптанной дорожке и вдруг встал, как вкопанный. Отчётливо видимый на снегу след постового резко обрывался. Шёл человек, шёл, и нет его. Я снял с плеча карабин, тревожно осматриваясь вокруг. Лес стоял в тишине. Стало как-то не по себе. Что это? В метре от тропинки из сугроба торчал сапог. Я наклонился и потянул за него.

Тут же, подняв фонтан снежной пыли, из сугроба, отфыркиваясь, высунулась голова:

 -Я не спал, товарищ сержант!

 -Ну-ка вылезай, салабон,- мне стало смешно. Это же надо! Прямо на ходу закутался в тулуп, прыгнул в снег и уснул.

 -Виноват, товарищ сержант,- шмыгал солдат носом, стоя передо мной.

 -Ты у меня до утра теперь гулять будешь. А, если Татееву доложу, то и гулять не чем будет. Он тебя досрочно в инвалидной коляске на дембиль отправит.

 -Виноват, товарищ сержант,- продолжал твердить Кавака.

 -Пошли,- я зашагал по тропинке дальше. До казармы мы дошли вместе. Потом постовой двинулся на второй круг, а мне захотелось погреться.

 -Тебя Татеев ищет. Злой, как собака,- встретил меня в коридоре Андрюха:

 -Случилось чего?

 -Не знаю,- вздохнул я.

 -Товарищ капитан, пост проверил, замечаний нет,- ни к чему выдавать Каваку. Сам потом разберусь.

 -Садись. Теперь мои белые,- показал командир расчёта на уже расставленные фигуры.

Вторую партию капитан играл внимательнее. Но его ловушки всё равно были какими-то детскими. Ситуация на доске явно складывалась не в пользу белых. Мои глаза уже начали косить на дверь, присматривая пути отступления.

И тут где-то в лесу отчётливо хлопнул выстрел. Мы на секунду замерли, удивлённо уставившись, друг на друга. Татеев схватил висевшую на спинке стула портупею с кобурой и рванулся к выходу. Я бросился за ним. Из солдатской половины уже выскакивали постовые свободной смены, заряжая на ходу карабины.

 -Маслов! Бери двоих и направо! Остальные за мной!- кричал капитан, застёгивая ремень. Мы, разделившись на две группы, устремись по постовому кругу в разные стороны.

 -Стой!- остановил я у трансформаторной будки своих. Навстречу бежал Татеев с пистолетом  в руке.

На снегу в луже крови копошился какой-то человек. Над ним, вскинув карабин, стоял рядовой Кавака. Запрыгали лучи фонариков. Капитан наклонился, чтобы лучше рассмотреть.

 -Товарищ полковник!- удивлённо отпрянул он.

 -Помоги, бога душу вашей постовой службы мать,- закряхтел, поднимаясь командир полка.

 -Что случилось?- бросился к нему Татеев.

А случилось вот что. Командир полка, оставив свой газик за колючей проволокой возле Контрольно пропускного пункта, решил проверить постовую службу боевого расчёта.

По уставу скрытая проверка караулов строжайше запрещена. Уж полковнику-то этого не знать! Но кто посмел бы ему помешать? Отключив на КПП телефон, чтобы оттуда солдаты не предупредили своих, он пошёл к станции пешком. Наблюдая из-за деревьев, как по охранной тропе движется чудо полтора метра ростом, волоча полы тулупа по снегу, с карабином на плече, хотя в тёмное время суток постовой должен держать оружие только в руках, у полковника созрел коварный план. Он решил снять постового. Подождав, когда Кавака пройдёт мимо, он выскочил на дорожку и, переступая в такт шагам солдата, чтобы не выдать себя по скрипу снега под ногами, стал догонять его.

Как рассказывал потом сам рядовой Кавака, он увидел тень, упавшую на искрящийся под луною снег откуда-то из-за спины, когда подходил к трансформаторной будке.

 -Оборачиваться нельзя было. Пока повернёшься, карабин с плеча снимешь, затвор передёрнешь, а этот кто-то был уже в двух метрах,- уже позже в казарме размахивал руками перед обступившими его солдатами раскрасневшийся коротышка.

Можно только поражаться хладнокровию этого паренька. Полковник ведь у нас был мужчина очень спортивный. В два прыжка добраться до солдата, если бы тот дёрнулся, для него не составило бы никакого труда. Но Кавака, ни одним движением не подавая вида, что знает о том, что за спиной кто-то есть, спокойно дошёл до трансформаторной будки, также спокойно завернул за угол и бросился вокруг неё. Будка была небольшая, где-то три на три метра. Полковник, низко наклонившись, осторожно высунулся из-за угла, чтобы посмотреть, куда пойдёт дальше это чудо в тулупе. А постовой, тем временем оббежав будку, был уже с другой стороны, у него за спиной. Сорвав с плеча карабин, с криком:

 -Стой! Руки вверх! Стрелять буду! Сволочь!- он сходу воткнул штык ниже спины нарушителю секретного режима радиотехнического центра наведения. Вытащив его и, передёрнув затвор, выстрелил вверх, подняв тревогу.

Утром весь личный состав боевого расчёта и дежурной смены был построен перед станцией. Командир полка долго кряхтел, вылезая из газика. Опираясь на трость, он подошёл к строю и выслушал рапорт Татеева.

 -Смирно! Рядовой Кавака!- полковник переложил трость из правой руки в левую.

 -Я!-откликнулся звонкий голос.

 -Выйти из строя.

 -Есть,-

Кавака отпечатал два шага и повернулся.

 -За отличное несение постовой службы от имени командира полка Каваке Ивану Григорьевичу объявляется благодарность и присваивается воинское звание ефрейтор,- командир полка держал руку под козырёк.

 -Служу Советскому Союзу!- поставил ефрейтор Кавака точку в этой истории.

С того дня этого коротышку весь полк стал звать не иначе, как Иван Григорич. Офицеры здоровались с ним только за руку. О нас и говорить не чего.

Да! Далеко не каждому солдату выпадает хоть раз в жизни воткнуть ножик в задницу полковнику!

ВТОРОЙ ПРИКАЗ!

Из расчёта нас вывели, когда уже бурно потекли весенние ручьи. В казармах гуляли. Шутка ли, сегодня ночью должен был выйти очередной приказ министра обороны об увольнении в запас. Солдаты готовились к празднику. После отбоя никто не спал. И вот этот миг настал! В ноль часов весь личный состав первого подразделения, кроме дневальных и дежурного, в майках и трусах, обув сапоги на босую ногу, построился в коридоре. Вот-вот должны были начаться торжества, плавно перерастающие в полнейший беспредел.

И тут в казарму вошёл Татеев.

 -Смирно!-крикнул дежурный по подразделению и бросился к нему с докладом.

 -Товарищ…,- приложив руку к пилотке, запнулся сержант.

Татеев был в отутюженном ПШ, со всеми орденскими планками. Но главное, у него на плечах красовались новенькие майорские погоны. Он спокойно стоял, приложив руку к козырьку, слушая доклад дежурного.

 -Товарищ майор! Первое подразделение отдыхает после отбоя. Дежурный по подразделению сержант Кудров,- всё-таки закончил доклад дежурный.

 -Бурно отдыхаете,- Татеев двинулся вдоль строя.

 -Со вчерашнего дня я назначен начальником радиотехнического центра наведения,- он повернулся и двинулся в обратную сторону:

 -Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вопросы есть? И вообще, по какому поводу шум?- остановился, наконец, новый командир первого подразделения.

 -Товарищ майор, приказ вышел. Традиции соблюсти следует,- подал голос дежурный.

 -Традиции?- широко расставил ноги Татеев:

 -Сопляки! Что вы о традициях знаете?

 -Ведь приказ, товарищ майор,- не унимался дежурный.

 -Так,- Татеев поправил портупею:

 -Дневальный! Тумбочку сюда!

Дневальный схватил тумбочку, у которой только что стоял на вытяжку, бегом вынес её и поставил перед строем.

 -Кто самый молодой?

Майор стоял, заложив пальцы за ремень:

 -Кто последним в карантин прибыл?

В строю зашушукались и вытолкали вперёд ефрейтора Каваку.

 -Сюда,- ткнул пальцем Татеев. Десяток рук подхватили ефрейтора и поставили на тумбочку. Тут же из каптёрки принесли парадную фуражку и надели ему на голову. Майор вынул из внутреннего кармана сложенную газету, развернул её и протянул Каваке.

 -Смирно!- подал команду командир подразделения, приложил руку к козырьку и кивнул ефрейтору:

 -Давай, Иван Григорич.

 -Приказ министра обороны Союза Советских Социалистических Республик…,- краснея от осознания торжественности момента, звонким голосом выдавал Иван Григорьевич, стоя на тумбочке в майке и трусах и постоянно поправляя сползавшую на лоб фуражку.

Маленький квадратик на последней страницы газеты был давно прочитан. Тишина висела гробовая. Строй стоял не шелохнувшись.

 -Вольно,- улыбнулся Татеев:

 -Ну, что? Довольны? Тумбочку на место. Всем спать. И учтите. Следить и проверять  не буду. Но если кто-нибудь поднимется ночью? Ну, вы меня знаете,- майор проследил глазами, как дневальный ставил тумбочку на место.

 -Сорок пять секунд, отбой!- вдруг рявкнул он так, что зазвенели оконные стёкла. Строй сдуло в одно мгновение.

В тот приказ беспредела в казарме не было. Подняться с койки в ту ночь не посмел никто, хотя солдаты ещё долго не спали, перешептываясь в темноте.

 -Держи. Это – подарок тебе к приказу,- протянул мне Андрюха свёрток, просунув руку сквозь прутья спинки кровати.

Я развернул газету и ахнул. Новенький кожаный ремень! Подарок был царский! Кому не приходилось онемевшими на морозе пальцами просовывать задубевший салабоновский ремень из заменителя сквозь патронный подсумок, тому бесполезно объяснять всю значимость привилегии старослужащего солдата носить ремень кожаный. Он имеет ещё массу других бытовых преимуществ, но, главное, является основным атрибутом, показывающим твоё положение в солдатской иерархии.

 -Андрюха! Кореш! - меня захлестнуло чувство благодарности:

 -Где достал?

 -В роте связи подсуетился. Я Мишке такой же сварганил,- отмахнулся он:

 -Ладно. Давай спать.

Утром перед построением я надел андрюхин подарок. Мы стали черпаками!

НА ТРУДОВОМ ФРОНТЕ

Весна выдалась прохладная и затяжная. Миша ушёл в дежурную смену на станцию. Андрюха через день тянул лямку разводящим в карауле. Я же болтался в казарме, то, заступая дежурным по подразделению, то, валяя дурака в какой-нибудь хозяйственной команде.

После обеда в коридор вошли замполит и зам по тылу.

 -Смирно!- закричал стоящий дневальный у тумбочки рядовой Дедело.

 -Товарищи два майора!-

забегал он глазами, не зная кому из майоров отдавать рапорт. Все находящиеся кругом попадали со смеху. Но эмоции быстро улеглись и перед выстроившимся подразделением замполит начал свою пламенную речь:

 -Вы все знаете, что нашему полку поручено строительство новой ракетной площадки. Кстати, ваш товарищ, младший сержант Маслов уже принимал участие в рекогносцировке

 на местности. Дело очень ответственное. Так вот, не хочу никого назначать. Нужны добровольцы.

Упоминание моей фамилии в связи с ракетной площадкой моментально сассоциировало в мозгах всего подразделения с рассказами о молочной ферме, которые меня вынуждали плести каждый день. Не удивительно, что все, как один, сделали два шага вперёд. Все, кроме меня. Мне жутко хотелось бы ещё раз повидаться с девчонками, но что-то остановило от того, чтобы шагнуть вместе со всем подразделением. Наверное, толстая физиономия зам по тылу, выглядывавшая из-за плеча замполита. А уж с этим бегемотом мне связываться, ну никак не хотелось.

 -Из подразделения формируется ударная строительно–десантная команда,-

продолжал замполит, отыскивая меня глазами:

 -Командиром назначается прапорщик Афонин, заместителем командира младший сержант Маслов.

У меня упало сердце.

Утром зам по тылу выдал всем резиновые сапоги и солдатские бушлаты без знаков отличии. Потом к складу подогнали два бортовых ЗИЛа и долго грузили палатки, пилы, топоры и массу другого барахла.

После завтрака в кабину первой машины забрался Кусок, во вторую зам по тылу.

Мы гурьбой расположились в кузове. И поехали.

На этот раз дорога мне показалась значительно дольше, хотя в прошлый раз машину вёл пьяный Кусок, а сейчас трезвый водила из второй батареи. В кузове я чувствовал какое-то уважительное внимание к собственной персоне. Стоило только достать папиросу, как тут же со всех сторон протягивались руки с зажигалками или предлагались спички. Наконец приехали. Выгрузились быстро.

Место было изумительное. Еловый лес на пригорке. Недалеко речка. Но я решительно ничего не узнавал вокруг. Наверное, потому, что в прошлый раз был здесь зимой.

Зам по тылу с Куском, взяв несколько солдат, что-то размечали, забивая колышки. Все остальные ставили палатки, вкапывали столбики для столов, вообщем обживались. Вечером приехала полевая кухня. За день, намотавшись, бойцы, расхватав котелки, жадно глотали кашу, гремя ложками.

Зам по тылу уехал. Мы с прапорщиком сидели у огромного, разведённого солдатами костра. Начинало темнеть. Среди личного состава ударной строительно-десантной команды наблюдалось какое-то всеобщее оживление. Все суетливо бегали к речке мыть свои резиновые сапоги, чистили замызганные бушлаты.

Я пристально посмотрел в глаза прапорщику:

 -Кусок, а не слишком ли большое поле для ракетной площадки вы с зам по тылу колышками огородили?

 -Сколько надо, столько и огородили,-

отвёл он взгляд.

 -Тут целую батарею можно расположить. Что здесь строить собираются?-

не отставал я от него.

 -Это же надо! Младшему сержанту Маслову не удосужились доложить, что будем строить. Ракетно-ядерный полигон или огород под дачу министра обороны,-

зло дёрнулся старшина.

 -А может уж сразу целый дачный посёлок?- не унимался я.

 -Слушай, сержант, отстань. Я сам не знаю.

 -А чем же то место не подошло, куда мы зимой ездили?

 -Кому-то из большого начальства не понравилось. И вообще. Наше дело солдатское.

Нас толкнули – мы упали. Нас подняли – мы пошли. Меньше думай, лучше спать будешь,- попытался он закончить разговор.

 -А эти балбесы на ферму намыливаются,-

показал я рукой на солдат.

Кругом уже начинали прислушиваться к нашему разговору, толпясь возле костра. Кусок улыбнулся, поднялся и, сделав вид. Что ему нужно по своим делам, направился в кусты.

 -Маслов, а ты, почему не собираешься?-

все удивлённо уставились на меня.

 -Куда?- пожал я плечами.

 -Молоко парное пить,- кто-то захихикал и сразу затих.

 -Идиоты! Не то это место! Нет здесь никакой фермы! В другую сторону мы в прошлый раз ездили,- прорвало меня.

 -Что!!!- придвинулась толпа. Я едва успел отпрянуть. И во время. Над самым ухом просвистела солдатская бляха.

 Вы чего, подурели совсем!- кувыркнувшись через голову, вскочил я на ноги.

 -Братцы! Мы же добровольно на эти вилы подписались!- забился кто-то в истерике.

 -Ну, замполит! Ну, гнида!- неслось по ночному лесу.

Страсти улеглись быстро. Накричавшись, все плотной массой уселись вокруг костра. Слышно было только потрескивание горящих поленьев. Как ни в чём не бывало, из кустов вышел Кусок. Растолкав солдат, он улёгся и вытянул ноги к огню, положив голову на чей-то сапог.

Утром приехала полевая кухня. Завтракали. Потом начался лесоповал. Настроение было пакостное. Работа не шла. Да и работа была тяжёлая.

В обед у кого-то нашёлся красный фломастер. Он, дурачась, намалевал на зелёных полосках, которые были пришиты на наших бушлатах вместо погон, полоски-просветы

и лейтенантские звёзды. Получилось очень похоже на погоны старшего лейтенанта.

И пошло.… Через час в ударной строительно-десантной команде легко можно было встретить кого угодно, от майора до генерал-полковника. В соответствии с новыми высокими званиями и разговоры теперь вокруг слышались сугубо интиллегентные.

 -Товарищ полковник! Не будете ли вы так любезны, помочь мне х…ть это брёвнышко,- багровея от натуги, просил поддержки высокий новоиспеченный чин.

 -С превеликим удовольствием, товарищ генерал-лейтенант, мать его в душу…,-

не смел, отказать ему низший по званию, но тоже старший офицер.

Сражались в этом лесу три недели, пока нас заросших щетиной, оборванных и грязных не сменила вторая батарея. Вернувшись в полк и выгрузившись у штаба, мы через пять минут были построены на плацу. Вдоль шеренги лёгкой походкой прогуливался командир полка, внимательно разглядывая наши новые погоны.

 -Значит так,- повысил он голос:

 -Товарищи майоры и полковники. Отдельно обращаюсь к товарищам генералам. Если через десять минут вы не приведёте себя в порядок, я всех губе сгною живьём!

 -У, змей траншейный! Оклемался после Ванькиной поножовщины,-

зашипел кто-то из второй шеренги. Очень уж мы привыкли к своим новым воинским званиям.

СПИРАЛЬ СОЛДАТСКОГО БЫТИЯ

Пока я вкалывал на лесоповале, Андрюха отличился в карауле. Разводя ночью смену на посты, он заметил дым в бане. Как потом выяснилось, там коротнула проводка. Разводящий с караульными подняли тревогу и уже до прибытия подкрепления сами справились с пожаром. Разумеется, такой героический поступок не мог остаться без внимания. Зам по тылу, для которого баня частичкой собственной жизни, принял самое активное участие в судьбе героев. Через несколько дней Андрюха разгуливал по казарме с тремя соплями на погонах.

Это у офицеров принято упиваться, обмывая каждую новую звёздочку. У солдат всё совершенно иначе. Кровью и потом выстраданное право считаться черпаком или дедом, ценится у них значительно выше, чем даже генеральские погоны. Но я всё же решил поздравить друга.

 -За каким хреном ты в эту баню полез?-

подошёл я к Андрюхе в курилке и сел рядом.

 -Так ведь горела же,-

он удивлённо вытащил сигарету изо рта.

 -Ну и пусть бы себе горела. Может, зам по тылу бы тогда кондрашка хватила. А теперь вон он со своей стекольной рожей по полку шлындает довольный. Захотелось тебе рвануть на третью соплю, ну и рвал бы в другом месте,-

я со злостью прикурил папиросу.

 -Слушай! Отстань а?- отмахнулся Андрюха.

 -Перестаньте вы ссориться,- подошёл Миша.

 -А тебе чего надо, всеобщий примиритель?- сменил я объект атаки.

 -Что с ним?- заморгал глазами Курбанов.

 -Переутомился на лесоповале,- поднялся Андрюха, и они оба ушли.

 -Ну и чёрт с вами,- крикнул я в след.

А тем временем спираль солдатского бытия неумолимо раскручивалась, одновременно радуя и наводя тоску своей закономерностью. В полку опять открылся карантин. Дембеля стали усиленно собираться домой. С друзьями я, конечно же, помирился в тот же вечер.

Не стоил толстый майор того, чтобы ссориться из-за него с самыми дорогими мне людьми. Подубасив плац сапогами на очередной полковой дискотеке, мы вновь шагали

по бетонке на боевое дежурство.

С назначением Татеева командиром подразделения дышать в расчёте стало труднее. Если прежнего начальника РТЦН подполковника Бондаря мы видели раз в месяц по обещанию, то этот на станции бывал каждый день.

Учебные тревоги по несколько раз в день стали делом обычным.

 -Татеев на вторую звёздочку рвёт, а мы-то тут причём,- ворчали солдаты. К вечеру в казарму приползали все уставшие и злые. От этого обида за свою подневольную жизнь часто выплёскивалась раздражительными перепалками.

 -Луна взошла,- почесал затылок ефрейтор Кавака, задумчиво глядя в окно.

 -Месяц,- уверенно опроверг его поднявшийся с табуретки, сидя на которой подшивал подворотничок, улыбчивый Дедело.

 -Говорю луна. Пусть некруглая, но рогов-то нету,- Кавака уже стоял рядом.

 -Месяц,- невозмутимо продолжал дырявить иголкой хэбешку Дедело.

 - Ну, ты! Верста коломенская! Сам посмотри,- Кровь Ивана Григорьевича уже кипела от непонятливой тупости друга.

 -Что?!! Кто верста?- Дедело, отложив незаконченную работу, поднялся во весь свой гигантский рост. Его оттопыренные рыжие бакенбарды угрожающе задрожали. Но напугать ефрейтора было трудно. Не такой был человек. Он полковников ножиками резал.

 -А я говорю Луна!- наклонив голову, Кавака с разбега воткнулся гиганту в живот. Дедело, перелетев через койку, запутался в посыпавшихся на него тумбочках. Выбравшись из-под них, он, широко растопырив исполинские руки и закатив глаза, заревел, как раненый зверь:

 - Ой, братцы! Не держите меня. Я убью его! -Но ефрейтора в казарме уже не было.

 - Француз! Да никто тебя не держит,- спокойным голосом кто-нибудь, кому ещё не надоели эти постоянные сцены, прекращал дальнейшее развитие конфликта.

Через пять минут неразлучные кореша опять были вместе. Я уже говорил о том, что дружба этих двух совершенно разных людей связывала странная. Ссорились они по сто раз на день. Иногда очень серьёзно. Но и заботиться друг о друге умели. Глядя на увесистые деделовские кулаки, вряд ли бы кто решился пристать к маленькому Каваке.

В таких случаях Дедело просто зверел. Хотя Иван Григорьевич прекрасно сам умел постоять за себя.

О ВОЛШЕБНОЙ СИЛЕ ИСКУССТВА И ВРЕДЕ АЗАРТНЫХ ИГР

 Строительство липовой ракетно-ядерной площадки развернулось на полную мощность.

Зам по тылу размахнулся не на шутку. Теперь увидеть в военном городке сидящих на перекуре солдат стало невозможно. Все свободные от караулов и нарядов сразу же попадали в кабалу к толстому майору.

Из-за этого личного состава в полку катастрофически не хватало. С боевого дежурства в положенный срок нас не сменили. Зато замполит прислал кинопередвижку. Фильм крутили замечательный. Сразу две серии. Назывался – «Бег». Особый восторг вызвали тараканьи скачки, подробно показанные там.

Если в караулке доставали крысы, то в расчёте кроме них имелась своя напасть. Это – тараканы. Жило их здесь несметное множество. И попадались они на каждом шагу.

На следующий день после просмотра картины весь личный состав боевого расчёта РТЦН занялся отловом этой усатой нечисти. Хранили их в спичечных коробках, гильзах от патронов и везде, где только можно. Изготовили беговую дорожку из резиновых обрезков кабеля. Но тараканы прямо бежать не желали, как это было показано в фильме,

А сразу же вылезали из углубления трассы и сходили с дистанции. Выход из затруднительного положения нашёл оператор третьей группы рядовой Гурин. Он приволок из ЗИПа несколько стеклянных водомерных трубок, и проблема решилась. Внутри трубки таракану деваться было некуда. Хоть прямо, хоть вверх ногами, но бежать ему можно было только вперёд. И началось!

Расчёт захлестнула таракановая лихорадка. Ставками являлась самая устойчивая солдатская валюта – курево. На перерывах дымить даже стали меньше, потому что, выкурив последнюю сигарету, ты мог оказаться лишь зрителем. При расчётах у тотализатора уже делать было нечего. За один вечер наживались огромные состояния, или кто-нибудь разорялся в прах.

Из дома мне присылали Беломор регулярно, но его всё равно не хватало. А тут и вовсе стал уходить стремительно. Но бывали и удачные дни, когда в моих карманах не хватало места для сигарет.

Всё шло, как и шло. Тараканов обычно ловили непосредственно перед забегом. Но особо резвых держали при себе постоянно. Некоторые эстеты даже раскрашивали их разноцветными красками или рисовали им на спине личные эмблемы. И надо же!

У оператора узла связи младшего сержанта Булавчика завёлся невероятно способный молодой тараканчик. Устали он не знал. Раз за разом на любых дистанциях всегда приходил первым, далеко оставляя позади своих соперников. Личный состав расчёта дошёл до полной нищеты, опустившись до того, что начал стрелять сигареты у офицеров.

А Булавчик жировал! Он мог нагло, демонстративно, на показ открыть портсигар где-нибудь на перерыве и, сосредоточенно продув бывшую когда-то моей папиросу, чиркнуть спичкой.

Своего рекордсмена младший сержант назвал Казбеком. Он жил у него в банке из под майонеза. Кормил его Булавчик из собственной тарелки, выпуская иногда погулять по столу.

В тот день сержант Баранов заступил дежурным по расчёту, а рядовой Курбанов с ним дневальным.

 -Лёха, вставай,- меня кто-то тряс за плечо.

 -Ну, чего ещё?- я открыл глаза.

 -Поднимайся, там узнаешь,- перед моей койкой стояли Андрюха с Мишей:

 -Идём. Дело есть.

Была середина ночи. Я вылез из под одеяла, ёжась от холода, обул на босую ногу сапоги и, стараясь не шуметь, двинулся за ними. Мы подошли к кровати Булавчика.

Тот лежал, как младенец, улыбаясь во сне. При тусклом свете лампы ночника, висевшего над входом в казарму, мы с Мишей аккуратно приподняли подушку вместе с головой младшего сержанта. Андрюха, не дыша, двумя пальцами вытащил из под неё банку с тараканом. После чего все трое на цыпочках вышли в коридор.

 -Айда в ленинскую комнату,- шёпотом позвал Андрюха. Там моими друзьями всё уже было приготовлено. Когда только успели, черти? На столе лежала разобранная бинокулярная труба с сигнальной вышки, пинцет и лезвие от безопасной бритвы. Пока я держал пинцетом таракана, а Миша увеличительное стекло от трубы, Андрюха с видом заправского хирурга бритвой подрезал кончики лап Казбеку. Потом все, тихо вернув на свои места, я улёгся спать, а мои друзья полезли на вышку ставить трубу.

Утром, сразу же после подъёма, сержант Баранов влез в невероятные долги, назанимав две полные пилотки сигарет, и предложил Булавчику сыграть по крупному. Тот сначала заартачился, но после обвинения в трусости, пренебрежительно согласился.

Против уже взматеревшего, знаменитого Казбека мы выставили совершенно никому неизвестного юного кандидата в чемпионы, только что пойманного в коридоре. Зрители столпились вокруг, затаив дыхание. Пересчитав и проверив призовой фонд, дали старт.

Наш юный кандидат, весело пошевелив усами, рванулся вперёд и, подпрыгивая, побежал по стеклянной трубке к своей славе. Булавчиковский же чемпион споткнулся раз, другой и, перевернувшись на спину, сошёл с дистанции. Рёв болельщиков был оглушительным.

С куревом у нас проблем больше не было.

После утреннего развода в подразделении накалилась атмосфера. Перед нами троими скрежетал зубами Булавчик. За нашей спиной стояла моя пятая группа и андрюхина четвёртая. За ним все остальные и узел связи.

 -Баранов! Гони курево обратно,- младший сержант играл желваками. Или кто-то что-то видел и настучал, или сам разобрался, но он явно не шутил.

 -А это видел?-

Андрюха сунул ему под нос кукиш и презрительно пошевелил большим пальцем.

 -Ну, …,- Булавчик снял ремень.

Через минуту в казарме бушевала повальная драка. С грохотом рушились тумбочки на пол, свистели, рассекая воздух, солдатские бляхи, переворачивались койки.

 - Отставить! Смирно!- вбежал Татеев с офицерами. Но было не до них. Стихло всё нескоро.

 -За каждого найденного у кого-нибудь таракана буду объявлять наряд вне очереди. Защитники Родины, мать вашу…,- орал перед строем командир подразделения.

Казарму привели в порядок быстро. А потом неделю под проливным дождём от зари до зари рыли окопы. Дело в том, что вокруг станции на случай круговой обороны были подготовлены защитные линии в полный профиль. Попросту траншеи. Периодически их обновляли. Но делали это летом и только в хорошую погоду. Тетеев же заставил нас вкалывать в самую слякоть. Это было уже слишком!

ЕЩЁ НЕМНОГО ОБ ИСКУССТВЕ

На майские командир подразделения перед выстроенным расчётом зачитывал праздничный приказ. Мне было присвоено звание сержанта.

 -Ну, что? Опять прогнулся перед замполитом? - после построения подошёл поздравить меня Андрюха.

 -Да пошёл ты…,- поблагодарил я друга. Этим же приказом повесили соплю и Курбанову.

 -Лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор,- уже вдвоём принялись мы за Мишу. К вечеру он чуть не плакал.

 - Ты же, гад, командиру группы на меня благодарности писал! - кричал даргинец, хватая меня за грудки.

Мы уже почти перессорились, когда произошло событие совершенно невероятное. Водила, доставивший ужин в расчёт, привёз из городка гитару. Где её там ребята достали, и что для этого сделали, оставалось только гадать. Но самое смешное, что она им не понадобилась. Зам по тылу моментально вычислил праздно болтающихся и отправил на лесоповал. О музыкальном инструменте заботиться стало некому, и водила привёз её нам.

Что такое гитара в андрюхиных руках во всём полку знал только я один. Ещё на гражданке мы во дворе могли слушать часами, когда он пел и играл. Именно играл, а не передёргивал блатные аккорды. Мужики в расчёте просто обалдели.

Тёплый вечер. Спать совершенно не хотелось. Андрюхины песни уносили далеко, оставляя где-то позади и маленький мирок казармы, и станцию, и ограждающую всё это колючую проволоку.

В казарму вошёл Татеев.

 -Смирно!- я подбежал к нему:

 -Товарищ майор! Личный состав боевого расчёта готовится к отбою. Дежурный по расчёту, сержант Маслов.

 -Вечернюю поверку провели?- выслушав доклад, спросил он.

 -Так точно. Кроме наряда все на месте,- мне никак не удавалось определить в каком он настроении.

 -После отбоя расставить посты и доложить,- майор отодвинул меня своей лапищей и подошёл к Андрюхе.

 -Дай сюда,- взял он гитару:

 -Всем спать.

На Андрюху было невозможно смотреть. Такого обращения с моим другом я не мог простить даже Татееву.

 -Товарищ майор!- мой голос остановил его уже в дверях.

 -Слушаю,- обернулся он.

 -Товарищ майор! А в шахматы играть вы не умеете.

В казарме повисла настороженная тишина.

 -Что?!!- Татеев вернулся от двери. Андрюха втянул голову в плечи. Но сейчас было плевать на всё на свете. Командир подразделения подошёл вплотную и уставился прямо мне в глаза. Я не двинулся с места.

 Вдруг майор рассмеялся:

 - Самому поиграть хочется, Утром отдам. А сейчас пора отбой играть.

ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ, ЛЕГКО В БОЮ

Когда действительно устали, боевой расчёт вывели на отдых. Шагали в городок охотно. Не пугал даже зам по тылу со своим липовым ракетно-ядерным полигоном. Лесная жизнь изрядно надоела. Хотелось цивилизации.

За два срока, которые просидели мы на станции, в городке изменилось многое. Дембеля разъехались по домам. Распустили очередной карантин, и в подразделение прибыло новое пополнение. Когда мы ввалились с криками, они как раз шуршали тряпками, натирая кафельный пол. Казарма ходила ходуном.

 -Что там происходит?- спросил я у Куска, сдавая карабин.

 -Порнуху по телику смотрят, черти,- улыбнулся он. Пробиться в первые ряды было непросто. Со всех сторон сыпались двусмысленные комментарии. Наконец, поднявшись на носки, удалось хоть что-то разглядеть.

 -Тьфу ты, мать вашу,- показывали фигурное катание. Я плюнул и вышел на улицу. В курилке никого не было.

Но остаться одному не получилось.

 -Товарищ сержант, разрешите обратиться?- передо мной стоял худенький, наголо остриженный солдатик. Как и всех лысых, его оттопыренные уши торчали в разные стороны. Шея была такой тонкой, что неумело подшитый подворотничок её почти не касался.

 -Чего тебе?- папироса никак не хотела прикуриваться.

 -Рядовой Гибас. Меня в пятую группу назначили. Капитан Зеленин приказал к вам подойти,- вытянулся он.

 -Ясно. Садись, - я подвинулся на скамейке:

 -Зовут тебя как?

 -Валдас,- как-то неуверенно присел он рядом.

 -Сам-то откуда?

 -Из Литвы.

 -Ну что, Валдас Гибас,- мой сапог раздавил окурок:  -Пошли службу править.

Вытащив из тумбочки потрёпанный учебник, который мне когда-то подарил Рязанкин, я усадил Гибаса в ленинской комнате.

 - Валя,- окликнул я Чулкова.

 -Чего тебе?- остановился тот.

 -Там в ленинской комнате боец науку грызёт. Не трогай его пока.

 -Ладно. А ты собирайся. Завтра пойдёшь в караул со мной разводящим. На лесоповал тебя посылать нельзя. Кусок говорит, что у зам по тылу от твоей рожи аллергия.

 -В караул, так в караул. Есть, товарищ старший сержант,- мы оба расхохотались.

Андрюха с Мишей проявляли чудеса трудового героизма под руководством толстого майора. Я же честно сторожил вверенные мне объекты. По ночам Чулков сам разводил караульных на посты, так что можно было даже поспать. Ну а день пролетал быстро.

Через две недели мои друзья вернулись, и мы опять были вместе. Но пожить размеренной жизнью военного городка, как всегда не удалось.

 -Подразделение подъём! Тревога!- вбежал утром в казарму дневальный. За окнами противно выла сирена. Двери оружейки уже были распахнуты. Солдаты разбирали карабины, хватали каски и выбегали на улицу.

 -Маслов! Ко мне!- окрик заставил меня обернуться. У крыльца стоял Татеев.

 -Товарищ майор! Сержант Маслов по вашему приказанию прибыл,- подбежал я к нему.

 -Тревога учебная. Народу на станции достаточно. Не суетись. Займись-ка лучше пополнением.

 -Есть,- закинул я карабин на плечо и пошёл назад.

 -Подразделение! Бегом марш!

Солдаты рванули с места, затопав сапогами. Возле казармы, бестолково толпясь, хлопая испуганными глазами и пытаясь построиться, осталась молодёжь.

 -Становись!- необходимо было помочь им придти в себя. Они разобрались по своим местам.

 -Равняйсь! Смирно! Вольно,- я встал перед строем:

 - Совершаем марш бросок. Четыре километра. Ваша задача – не отставать от меня более чем на сто метров. Кто удержится, будем служить. Для остальных обещаю весёлую жизнь. Вопросы есть?

Строй молчал, продолжая испуганно хлопать глазами.

 -Разойдись! - я неторопливо уселся на крыльцо, снял сапоги и потуже перемотал портянки. Ослабив ремень карабина, повесил его поперёк груди. Противогазную сумку закинул за спину. Некоторые стали делать то же самое. Другие просто продолжали бестолково стоять. Подождав пока закончится возня, я махнул рукой:

 - За мной бегом марш.

Погода стояла сухая. Тропинка хорошо утоптана. Только что пролетевшее тут подразделение своими локтями и коленями посбивало росу с кустов. Бежать было легко и приятно.

Через три километра, выскочив на бетонку, я походил немного, восстановив дыхание, и стал ждать своих воинов.

Через минуту из леса вырулил первый. Проскурин, кажется, фамилия этого паренька.

Весь истерзанный, как будто его пропустили через мясорубку, он, всхлипывая, тяжело дышал, вытирая кровь со щеки. Очевидно, хлестнуло веткой в лесу.

 -Не садиться! Вперёд шагом марш!- присёк я его попытку повалиться прямо на обочине. Глаза зло сверкнули, но команду он выполнил, неуклюже засеменив вокруг.

Начали подтягиваться остальные. О господи! Складывалось впечатление, что армия только что вышла из-под тотальной бомбёжки. Сбившиеся на бок каски. Страдальческие лица. Текущие сопли и слюни. У меня заболело горло от крика, пока предупреждая попытки усесться прямо на бетонку, удалось хоть немного привести в порядок и построить войска. Одного не было.

 - Рядовой Проскурин! Ведите подразделение. У КПП меня подождать,- я опять шагнул в лес.

 -Есть,- откликнулся уже отдышавшийся голос. За ближайшим поворотом на поваленном буреломом дереве рядом с тропинкой в диком кашле дёргалось распростёртое тело.

Ко мне повернулось лицо с безумно блуждающими глазами.

 -Гибас! Родной! А ты неплохо здесь устроился,- поприветствовал я его:

 -А где твоё оружие?

Глаза попытались принять осмысленное выражение, но у них ничего не получилось.

Я прошёл ещё немного вперёд, поднял лежащий на тропинке карабин и вернулся.

 -Встать!- мне очень хотелось приободрить ослабшего товарища по оружию.

 -Не могу больше! Лучше убейте, товарищ сержант,- голова опять безжизненно упала щекой на бревно.

 -Отчего же не помочь хорошему человеку, - я передёрнул затвор и вскинул карабин. Гибас испуганно вскочил и ошарашено уставился на направленный прямо ему в лицо ствол.

 -Вперёд! Бегом марш!- мне всё же очень хотелось поднять настроение бойцу.

Он заплетающимися ногами засеменил по тропинке. Но уже через минуту, сообразив, что патронов-то в карабине нет, попытался опять упасть. Пришлось долго объяснять ему, что этого делать нельзя. От уговоров у меня даже портянка в сапоге размоталась.

Так, дружески общаясь. Мы выползли на бетонку.

 -Товарищ сержант! По вашему приказанию подразделение построено,- встретил нас у КПП Проскурин.

 -Держи воин. Вставай в строй,- протянул я карабин Гибасу.

 -Товарищ майор! Усиление прибыло на объект. Сержант Маслов,- доложил я Татееву уже на станции.

 - Ну, как пополнение?- заинтересованно осмотрел он бойцов.

 - Орлы! Хоть сейчас на олимпийские игры,- меня распирала гордость за свои войска.

 - Вижу,- понимающе улыбнулся командир подразделения.

С техникой дело обстояло и того хуже. Не было на свете более старательного ученика, чем рядовой Гибас. Объяснения он слушал всегда внимательно и с величайшим почтением к преподавателю. Но стоило попросить его повторить только что рассказанное, молчал, как партизан на допросе. Любимым занятием молодого воина было засыпать при первой возможности, уткнувшись носом в рязанкинский учебник, который я ему подарил.

Меня уже начинало охватывать отчаяние.

 -Иди, покури. Я сам ему всё объясню,- подошёл как-то ко мне Миша.

 -Ты что? Если он через два месяца не сдаст на самостоятельное несение дежурства, командир группы с меня голову снимет,- возмутился я.

 -Иди, иди!- вытолкал меня Миша из дизельной.

В курилке напротив казармы сидел Андрюха.

 -Дай папиросу,- попросил он.

 -Ты чего такой нервный?- я открыл пачку Беломора.

 -Будешь тут нервным, когда до допуска времени совсем ничего, а в группе полный абзац,- раздражённо прикурил он. Дальше мы дымили молча.

 -А вы чего здесь расселись?- остановился напротив нас командир моей группы.

 -Товарищ капитан, воздухом вышли подышать.

 - Вот объявят перерыв и подышите. Ну-ка бегом на станцию.

Мы с Андрюхой затушили окурки.

Когда я вернулся, в дизельной висела непривычная тишина. Миши не было. За столом сидел Гибас и, обхватив голову руками, усиленно штудировал рязанкинский учебник. На лбу у него светился огромный фиолетовый синяк.

 -Ты что, ему штрехи отгружал?- повернулся я к вошедшему Мише.

 -Немного, только для профилактики,- отмахнулся он.

Да! Ничего себе немного. Пальцы-то у каратиста Курбанова были железными. Мне ещё в карантине удалось это прочувствовать на собственной шкуре.

Но как бы там ни было, а масло съели, день прошёл. Служба правилась. Через два месяца рядовой Гибас, успешно сдав экзамены по допуску, самостоятельно заступил в дежурную смену РТЦН.

КОГДА СУРОВЫЙ ЧАС ВОЙНЫ НАСТАНЕТ, И НАС В АТАКУ РОДИНА ПОШЛЁТ

 -Миша! Я ещё утром просил связистов позвать. Опять трансляция барахлит,- завтра нас должны были вывести из расчёта, а технику к сдаче подготовить не успели.

 -Чего орёшь? Сейчас схожу,- вылез из-за дизеля Курбанов, вытирая руки ветошью:

 -А сам куда собрался?

 -В трансформаторную будку. Командир группы приказал предохранители проверить,- я стал застёгивать хэбешку.

 -Валдас! Дай лопату,- повернулся Миша к Гибасу. Тот подал ему сапёрную лопатку. Курбанов вставил её в чехол, продел сквозь мой ремень, лежавший на столе, и протянул мне.

 -На. Надень. Будет чем от крыс отмахиваться. А то сожрут. Как же мы без начальства останемся,- засмеялся он. Я надел ремень и шагнул к выходу, но тут загудело.

 -По местам!- мои руки уже бегали по выключателям главного распределительного щита. Миша бросился к своим дизелям. Гибас встал ко мне вторым номером.

Потекли томительные секунды ожидания, а команды всё не было. Прошла минута. Стих топот в коридоре. Это те из боевого расчёта, кто находился наверху в казарме, уже заняли свои места. А трансляция всё молчала. Мы переглядывались, ничего не понимая.

Неопределённость становилась невыносимой.

И тут громкоговоритель выдал приказ. Только какой-то странный. Ничего подобного никогда раньше не случалось.

 -Дежурная смена на месте! Остальным личное оружие с собой! Все наверх! Занять круговую оборону!- голос Татеева показался взволнованным. Мы с Мишей расхватали карабины, каски и бросились к выходу.

 -Гибас! Смотри у меня тут!- крикнул я, задраивая за собой дверь.

Центральный коридор гудел от топота бегущих солдат. После полумрака подвалов ударившее в глаза яркое солнце ослепило.

 -Ох! Ёлки – моталки!- всё небо было в куполах парашютов. На нас бросили десант.

Порывистый ветер сносил парашютистов за лес. Приземлялись они далеко у колючей проволоки. Но некоторых, вероятно, выбросили раньше. Небольшая группа их бежала через антенное поле к станции. Их было немного, но они были уже близко.

 -Отставить круговую оборону! - у выхода появился офицер пуска старший лейтенант Козлов.

 -За мной! - он бросился навстречу десантникам. Мы рванули за ним.

Сошлись как раз у нашей линии обороны, которую копали каждый год. Они стремились сходу проскочить сквозь нас, чтобы прорваться к антеннам. Но не получилось. Сшиблись с жутким воем и, сцепившись, покатились кто в окопы, кто на ту сторону, кто на эту.

Держа карабин двумя руками поперёк груди, я с разбега воткнулся в коренастого десантника и полетел вместе с ним в траншею. Упали на дно окопа мы одновременно, но я оказался сверху. Влепив ему прикладом прямо в лоб, вскочил и рванулся вперёд.

Но с бруствера навстречу спрыгнул ещё один. Я на ходу щелчком примкнул штык и бросился на него. Он как-то спокойно слишком уж замысловатым приёмом ногой выбил карабин из моих рук и, неожиданно подпрыгнув, другой ногой резко стукну меня в грудь.

Я отлетел назад, больно ударившись спиной о стенку траншеи.

Это был офицер. Погоны закрывал комбинезон, но по всему виду, портупее, шнурованным ботинкам вместо сапог, это был офицер.

Он улыбнулся, поднял мой карабин, взяв его одной рукой, как копьё, и размахнулся.

А я, прижавшись спиной к холодной земле, тащил из-за ремня сапёрную лопатку, которую мне дали ребята в дизельной. Она зацепилась за чехол, а я всё тащил и тащил, глядя ему прямо в глаза. Наконец пальцы сжали черенок. Штык со звоном воткнулся мне в каску и, срикошетив, прошёл мимо. Непроизвольно присев, взмахом левой руки я попытался отбить его. Но удар был такой сильный, что карабин, мушкой разорвав мне рукав, воткнулся штыком в стенку окопа. Десантник, потеряв равновесие, навалился на меня, стараясь расставленными в стороны руками зацепиться за что-нибудь и удержаться

на ногах. Я со всей силы снизу влепил ему лопаткой плашмя прямо в лицо. Он отскочил, зло сплёвывая и вытирая выступившую на щеке кровь. Глаза его сузились, и он резко развернулся в какую-то бойцовскую стойку.

Но тут сверху посыпалась земля, и между нами встал, спрыгнувший с бруствера Курбанов. Дико закричав, Миша провернулся, как волок, и гулко влепил ему сапогом в голову. Потом ещё, ещё и ещё раз. Десантник, по-боксёрски закрыв кулаками лицо, извивался, пытаясь увернуться. Но у него плохо получалось. Миша просто размазывал его по стенке окопа. Мне уже показалось, что всё кончено, но в какой-то момент, как-то неудачно провернувшись, мой друг зацепился ногой, обрушив на себя лавину осыпающейся земли, и упал. Десантник тут же, как кошка, бросился на него. Но добраться до Курбанова он не успел. Я со всей силы саданул лопатой его по затылку. Он обмяк и, как мешок повалился прямо на Мишу.

Даже не было времени помочь другу выбраться. Кругом мелькали комбинезоны вперемешку с касками и чёрными погонами наших. Я, сжав зубы, рубил лопаткой налево и направо, теперь уже не особо задумываясь о том, что бью плашмя или ребром.

Как в замедленном кино, взгляд выхватил из общей кутерьмы озабоченные лица двух десантников, вытаскивающих из окопа своего офицера. В какой-то момент показалось, что касок и чёрных погон стало много. И вдруг, всё стихло. Десантники отступили.

 -Ты как?- рядом тяжело дышал Курбанов, протягивая мне мой карабин.

 -Нормально,- я осмотрел разорванный рукав. Он был в крови.

 -Сержанты к командиру!- пронеслась команда.

Кругом было полно солдат из батарей. Это они, успев на выручку, помогли нам отбить нападение. Я пробирался по траншее, опираясь на спины и каски отряхивающихся и осматривающих себя после потасовки бойцов. За поворотом в пулемётном гнезде уже собрались все батарейские сержанты. Шмыгая разбитым носом, с другой стороны вылез Андрюха. На земле стояла полевая радиостанция, около которой хлопотал Булавчик, прижимая ладонями к ушам лопухи наушников. Рядом с ним стоял наш старший лейтенант. На ящике посреди ячейки окопа сидел замполит дивизиона.

 -Товарищ майор! Сержант Маслов по вашему приказанию прибыл,- очевидно, я подошёл последним. Замполит заулыбался, глядя на мой рукав:

 -Наш Маслов ни в чём меры не знает. Ни с бабами в бане, ни с десантниками в окопе.

Все кругом заржали. Я, спрятав руку за спину, хотел сначала обидеться, но потом

засмеялся вместе со всеми.

 -Чего там увидел, курносый? - повернулся майор к Векуа, который, высунув из траншеи свой орлиный нос, внимательно разглядывал опушку леса.

 -Хороший у них шапка. Я такой шапка на дембиль хочу,- не оборачиваясь, зло проговорил тот.

 -Сейчас она сама к тебе прибежит,- закивал головой майор. Кругом опять засмеялись.

 -Вот что, товарищи сержанты,- вдруг стал он серьёзным:

 -Бегом по цепи. Чтобы каждый боец знал. С минуты на минуту пехота подойдёт. Немного продержаться надо.

На политзанятиях нам объясняли, что где-то рядом расположен мотострелковый полк, который должен нас защищать в таких случаях. Но где они были сейчас? Чёрт их знает.

 -Товарищ майор! Товарищ майор!- по траншее бежал ефрейтор Кавака:

 -Деделу убили!

Не говоря ни слова, все разом сорвались с места и бросились вперёд. Рядовой Дедело лежал на бруствере лицом вверх, широко раскинув руки по сторонам. Глаза его были закрыты. Солдаты столпились вокруг. Подбежали офицеры. Все стояли молча.

И тут показалось, что Дедело моргнул.

 -Француз! Ты чего? - Андрюха осторожно толкнул его сапогом. Тот открыл глаза, часто-часто заморгал и вдруг захныкал:

 -Ой, братцы больно! Дысантнык за ногу укусыв!

Его слова потонули во взрывах хохота.

 -Надо было его в плен брать. Отпуск бы заработал,- вытирая слёзы от смеха, пытался перекричать солдат наш офицер пуска.

 -По местам!- резкая команда оборвала общее веселье. Куполов парашютов в небе больше не было.

На опушке показались атакующие цепи.

Я, проскакав по брустверу, спрыгнул на своё место.

 -Чего там?- встретил меня в окопе Миша.

 -Француз живой. Сейчас пехота на помощь подойдёт,- выдохнул я.

Из леса всё выбегали и выбегали десантники. На этот раз их было много. Кругом стояла мёртвая тишина. Все, неотрываясь, следили за ними. Миша снял каску, зачем-то протёр её рукавом и опять надел, потуже подтянув ремешок. Нет. Страха не было.

Было только одно яростное желание. Скорее бы уже. Скорее бы вцепиться зубами

в глотку кому-нибудь из этих парашютистов!

Автоматная трескотня за спиной заставила обернуться. Всё поле колыхалось волнами алого цвета. Я даже не сразу сообразил, что происходит. А это к нам бежала пехота. Подошли на помощь мотострелки. Их красные погоны и петлицы мелькали повсюду.

Они сходу посыпались в наши окопы. Стало тесно. Устраивались по хозяйски. Видно, парни к подобному сервису были привычные.

 -Здорово кореша! - рядом со мной весь в фонтанах осыпающейся пыли приземлился сержант. Он сдвинул каску на затылок, осмотрелся вокруг и, сняв с ремня фляжку, стал жадно пить. Справа и слева прыгали к нам солдаты в красных погонах.

 -На! - протянул мне сержант фляжку. Пить хотелось очень. Вода приятно освежила горло.

 -Ну, как тут у вас?- спросил сержант, показывая на мой разорванный рукав.

 -Мог бы и водкой заправить,- вместо ответа вернул я ему фляжку. Он весело заржал, показывая белые зубы.

По траншее быстро шёл пехотный лейтенант.

 -Алымов! За техникой сразу поднимайте отделение,- хлопнул ладонью по спине сержанта.

 -В каком вы виде, товарищ сержант?- остановился он около меня.

 -Виноват, товарищ лейтенант,- попытался я спрятать руку за спину. Но он взял её, внимательно осмотрел и повернулся  к стоящему рядом солдату:

 -Хачитов, перевяжите его.

Тот вытащил из кармана индивидуальный пакет и, разорвав его зубами, стал бинтовать мне руку. Лейтенант пошёл дальше.

 -Кто это?- спросил я сержанта.

 -Взводный наш,- скривил тот физиономию.

За спиной нарастал рёв приближающихся БМП. Сержант поменял магазин у автомата, передёрнул затвор и закричал, закрутив головой во все стороны:

 -Юноши! Дружно напряглись!

Лязг гусениц над головой заставил всех присесть. Сверху посыпалась земля. Обдало запахом выхлопных газов.

 -Вперёд!- скомандовал сержант, вылезая из окопа за прошедшей БМП. Солдаты рванулись за ним.

Очень хотелось посмотреть, как пехота будет кромсать этих парашютистов, но тут по траншее пронеслась команда:

 -Боевому расчёту вернуться на станцию!

Мы с Мишей помогли друг другу выбраться на бруствер и побежали в противоположную сторону.

В дизельной нас встретил Гибас, не отрываясь, глядя на мой рукав.

 -Чего вылупился? Быстро на место! - приказал я. Не успели отдышаться, как заговорила трансляция:

 -РТЦН в готовность номер один! Сеть включить! Антенны в боевой режим!

Я махнул рукой Мише, показывая, что дизеля пока не нужны, и начал на щите собирать схему. Дело привычное. Управился значительно раньше срока и схватил микрофон, чтобы доложить о готовности. Тангента залипла. Связи не было.

 -Я на КП! Гиббас! Остаёшься за меня,- закричал я, бросаясь к выходу.

 -Только бы успеть!- стучало в висках:

 -Одна минута! Схему собрали раньше! Только бы успеть!- бежал я по лабиринту коридоров.

 -Товарищ майор! Пятая группа к работе готова! Связь вышла из строя!- влетел я на командный пункт.

 -Принято!- Татеев даже не обернулся, напряжённо глядя на стеклянный планшет, с другой стороны которого в наушниках, как обезьяны, ползали планшетисты, рисуя свои самолётики. Слишком уж много в этот раз было этих самолётиков. И вдруг по внешней трансляции заговорил взволнованный голос:

 -Аварийный режим! Внешнее энергоснабжение перерезано! Станцию перевести на автономное питание!

Свет стал гаснуть. Послышались возмущённые возгласы операторов наведения.

В отблесках аварийного освещения замелькали их взволнованные лица.

 -У щита ведь один Гибас,- мне стало не по себе.

Я летел назад, не разбирая дроги, вышибая сапогами бронированные двери. Последний поворот. Вот и дизельная. Дверь открылась за полсекунды.

Мишины дизеля уже ревели на полную мощность. У главного распределительного щита метался Гибас. Я, было, рванулся к нему, но в последний момент что-то меня остановило.

Худенького солдата колотило, как в лихорадке. Но он работал. Ошибался. Исправлял ошибку и опять работал. Конечно же, он понимал, что от него одного сейчас зависит боеготовность всего полка. Затихла станция, готовая взорваться лавиной приказов с КП. Огромный воздушный сектор обороны Москвы в данную секунду оставался неприкрытым. И всё зависело только от одного солдата.

Мальчишка быть может, первый раз в жизни почувствовал на своих плечах колоссальную тяжесть ответственности не только за себя, но и за сотни других людей.

У Валдаса дрожали руки, но он продолжал делать своё дело. Я видел, как ему было страшно. Но большой секундомер, вмонтированный в щит, показывал, что в нормативы он вполне укладывается. Я смотрел на его вспотевший затылок и думал, что именно сейчас, именно здесь этот мальчик из Литвы превращается в мужчину.

Он уравнял нагрузки. Ввёл генераторы в параллель и, вытащив до уровня все параметры, врубил общий пакетник. Трансляция взвыла докладами операторов других групп. Заревел с КП Татеев, отдавая приказы. Гибас обернулся, вытирая рукавом лицо. Нужно было ему что-нибудь сказать, но в ту же секунду все приборы зашкалило. Полк сходу вошёл в боевой режим всеми линейками. Мы едва успевали выдавать нагрузку потребителям.

Не обязательно заканчивать военную академию, чтобы понять элементарный замысел плана учений. Десантом вывести из строя зенитно-ракетную часть и через образовавшуюся брешь в кольце воздушной обороны авиацией прорваться к Москве.

Но не всё так просто. Полк жил! Полк дышал чуткостью огромных антенн своего центра наведения! Не смотря ни на что, стоял, грозно ощетинившись ракетами дивизиона!

По готовности номер один дизельную электростанцию в автономном режиме должны обслуживать семь солдат и офицер. Нас было только трое. Через десять минут наши хэбешки были тёмно бурого цвета. Температура в помещении неумолимо ползла вверх. Вентиляция не справлялась. От дизелей шёл пар, как в бане.

и, тут, наконец, прибыло усиление. Солдаты сходу стали разлетаться по своим местам. Вбежал командир группы.

 -Товарищ капитан…,- шагнул я навстречу с докладом. Но он, грубо оттолкнув меня, бросился к щиту. Какие могут быть обиды в такой момент?! Я сразу же встал к нему вторым номером.

Пятая группа в полном составе во главе со своим командиром надёжно обеспечивала зенитно-ракетный полк электроэнергией.

На этих учениях труднее всего пришлось нашему усилению. Там, где тропинка, по которой бежали из городка на стацию солдаты, выходит на бетонку, их и встретили десантники. Машины, в которых ехали офицеры, были здесь, размётанные по кюветам.

Уже на станции мужики вспоминали, что свалка заварилась жуткая. Командир полка с солдатским карабином в руках, который отобрал у собственного водилы, бросив свой газик, сам повёл усиление в атаку. Сержант рванулся следом, отбиваясь ремнём и стараясь не отстать от шефа. Позже он рассказывал, что полковник дрался страшно. А матерился при этом, ещё страшнее. Дальше он ничего не помнил, потому что, получив по кумполу, вырубился. Полковник же и вытащил его на себе из потасовки. Солдаты и офицеры шли в цепях плечо к плечу. Различий ни для кого не делалось. Доставалось всем одинаково.

Штурмовали порядки противника непрерывно, но ничего поделать не могли. И только, когда подошёл на помощь пехотный батальон, совместным яростным броском прорвались и устремились на станцию.

По сути, решительные действия нашего усиления и спасли нас. Так получилось, что сражались мы с одним и тем же противником, только с разных сторон. Непрерывные атаки с тыла не позволили десантникам сразу организовать решительное наступление на РТЦН и дали возможность нам продержаться до подхода мотострелков. Мы же при поддержке солдат из батарей отбили атаку только разведки.

Главные силы наступающих, разумеется, были брошены на центр наведения, хотя сунулись они и на ракетные площадки. Но, натолкнувшись здесь на хорошо организованную оборону полностью укомплектованных батарей во главе со всеми своими офицерами, сразу же отступили. Ракетчики, управившись с нападавшими, ещё до подхода пехоты бросились к нам на выручку и поспели, как раз во время.

Вообще-то следует отметить, что разведка у десантников поработала здорово. Они появлялись именно там и тогда, где их меньше всего ждали.

Наш военный городок опустел. Все силы были брошены на объекты. Лишь лениво зевал часовой на вышке у артсклада, да у санчасти ковырялась небольшая группа временно задержанных. Это те, кто за самоволку или пьянку сидели в камерах при караулке, ожидая решения своей участи. В полку их называли губарями. Наверное, потому, что большинство из них после разбора совершённого проступка именно туда и попадали. Но обыкновенное времяпровождение без дела даже и в камере, разумеется, для нашего зам по тылу являлось преступлением. Вот они и копали ямки для столбов, которые в скором времени должны были стать основанием нового забора. Подневольный народ неспешно ковырял землю под присмотром мирно дремавшего караульного, повесившего за ненадобностью свой карабин на обломанный сучок одиноко растущего дерева.

И, вдруг, все замерли, прекратив и так вяло текущую работу. От штаба, махая руками и что-то, выкрикивая, бежал зам по тылу. Толстый майор, колобком вкатившись на площадку подневольного труда, держался рукой за сердце, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, немного отдышавшись, он заверещал тонюсеньким голоском:

 -Мужики! Всем амнистия! Знамя спасай!

И в этот момент из-за угла санчасти вылетел вооружённый до зубов десантный взвод. Они шли к штабу напрямик, прекрасно зная, что в городке никого не осталось.

 -А мать вашу!!!- размахивая лопатами, бросились на них временно задержанные. Потому что терять было нечего. Потому что сидели. Потому что с похмелья. Потому что злые. Дрались губари отчаянно. Но слишком неравными были силы. Десантники смяли их. Уничтожили. Втоптали губарей в землю, но потеряли при этом главное. Время!

Завизжав тормозами, проскочил через КПП бортовой «Урал», из кузова которого посыпались солдаты в чёрных погонах. Впопыхах даже не успели отцепить от машины ракетный лафет. Со стороны спорт площадки засверкали штыки. Это бежала цепь роты связи. После первого же соприкосновения доблестным воздушным десантникам ничего не оставалось, как уносить ноги.

 - Стой! - побледнел командир роты связи, остановив разведёнными в стороны руками вбежавших за ним в штаб солдат. Прямо ему в лицо смотрел холодный ствол карабина. Часовой первого поста первой смены рядовой Захидов, укрывшись за полковым сейфом, спокойно, как в тире, когда выполняют упражнение при стрельбе с колена, далеко отведя в сторону локоть правой руки, целился прямо в лоб капитану. Его, и без того узкие, прищуренные глаза горели холодным блеском.

 -Начальника караула сюда. Быстро! - не шелохнувшись, стоял капитан. Через несколько минут вбежал запыхавшийся сержант. Солдат вышел из-за сейфа, шумно выдохнул и взял карабин к ноге.

Да! Что-то не додумали большие генералы, составляя план учений. Что могло случиться, если бы парашютисты всё-таки ворвались в штаб? Ответ простой. Наши доблестные воздушно-десантные войска стали бы на тридцать человек меньше. Ровно столько боевых патронов было в подсумке рядового Закира Захидова.

К вечеру суматоха начала стихать. Полк постепенно приходил в себя. В окрестных лесах ещё стучали автоматные очереди. Это пехота прочёсывала местность, вылавливая отдельных, отбившихся десантников. Но уже шли полным ходом работы по восстановлению линий связи и энерготрасс.

На следующий день боевой расчёт наконец-то вывели на отдых. До нас дошёл слух, что в военном городке какой-то капитан воздушно-десантных войск с перевязанной головой упорно разыскивает сержанта и ефрейтора, участвовавших в обороне центра наведения.

Мы с Мишей разумно решили затихориться, упросив командира группы оставить нас на станции ещё на несколько дней.

А ЕСЛИ РОДИНА В АТАКУ НЕ ПОСЫЛАЛА?

После того случая, когда Дедело не додумался взять в плен напавшего на него десантника, солдат загрустил. А тут ещё по полку прошёл слух, что скоро разрешат отпуска. До этого такого дорогого сердцу солдата поощрения у нас не практиковалось. Вероятно из-за этой дурацкой секретности. Услышав такое, рыжий гигант и вовсе сник.

Но, наверное, что-то задумал. Через некоторое время, пошептавшись с Мишей, в дальнем углу спорт площадки стал брать у него частные уроки по карате. Приходилось только удивляться, как маленький Курбанов умудрялся уворачиваться от пудовых деделовских кулаков.

Неизвестно, может, Дедело накаркал, но однажды утром по тревоге мы не побежали на объект, как всегда, а получили приказ построиться на плацу.

 - Скорость движения колонны – шестьдесят километров в час. Отставание от впереди идущей машины более чем на пятьдесят метров буду рассматривать, как дезертирство,- запугивал Табуреткин водил, построенных отдельно.

 -По машинам!- полетела над плацем команда. Я вместе со всеми полез в кузов занимать место.

Вокруг как-то усиленно нагнеталась обстановка, максимально приближенная к боевой.

Всё выглядело невероятно серьёзно. Но хоть офицеры и считают нас недалёкими, а солдат ведь – существо очень тонко чувствующее. И действительно, Полковника нигде не видно.

Патронов не выдали. Даже учебных. Командиром с подразделением поехал молоденький лейтенант, только что назначенный к нам после училища вместо выбывшего по плохо пахнувшему делу Пращука.

 - Едем на прогулку,- уже через минуту решил весь полк. И не ошибся.

Выгрузились на краю огромного, холмистого поля и сразу стали строиться в цепь с интервалом в три метра.

 -Ложись! Сержанты к командиру,- раздалась команда.

У кустов, к которым я направился, наблюдалась такая картина. Перед размахивающим руками лейтенантом, низко склоняя голову, стоял ефрейтор Кавака, держа за лапы огромную курицу, безжизненно свесившую вниз свои крылья. Оттопыренные уши Ивана Григорьевича пылали. Лейтенант громко выговаривал, наскакивая на него:

 -Ну, когда только успели? Деревню ведь проскочили ходом. Нигде не останавливались.

 -Товарищ лейтенант! Ну, не пропадать же добру,- сообразив в чём дело, я сразу вступился за Каваку.

 -Делайте, что хотите,- махнул рукой лейтенант и пошёл проверять цепь.

 -Где достал?- бросился я к Каваке.

 -В деревне водила чуть-чуть вильнул. Она сама прыгнула на радиатор и вырубилась. А когда у переезда притормозили, я её и снял,- развёл руками Иван Григорьевич.

 -Молодец!- похвалил я:

 -У Баранова вся противогазная сумка сухарями набита. Я сейчас насчёт костёрчика распоряжусь, а ты давай. Ощипывай.

 -Эх, жалко соли нет! - донеслось до меня уже из-за спины. Организовав всё, как надо, я улёгся, заняв своё место в цепи.

Теперь цель поездки выяснилась полностью. На этот раз воевали наши соседи, мотострелки. Они маленькими муравьями бегали вдали, выполняя какие-то свои задачи. А нас положили здесь, растянув в длиннющую цепь, чтобы кто-нибудь из гражданских случайно не забрёл на поле и не помешал представлению на театре военных действий.

На пригорок прямо перед нами выехал открытый газик. Впереди рядом с водилой

офицер с белой повязкой на рукаве. На заднем сиденье, как столбики, торчали три автоматчика. Вероятно охрана.

 -Во! Проверяющий припёрся. Будет глазеть, а потом оценки ставить, как в школе,-

проворчал лежащий слева от меня Андрюха. И верно, посредник вылез на капот машины

и стал в бинокль оглядывать бегающих по полю пехотинцев.

 -Ты чего злишься? Нормально всё. Сейчас пожрём,- попытался я успокоить друга. И действительно, от кустов начинал распространяться волнующий запах. Но тот был явно не в духе.

 -Ага. Пожрём. Несчастная курица на целую ораву. Один только этот динозавр слопает сколько,- кивнул он на лежавшего справа от меня Деделу. Я повернул голову в другую сторону. Рыжий гигант беззаботно улыбался, лёжа на спине и подставляя щёки под ласковые лучи осеннего солнышка.

 -Ну-ка, погоди,- неожиданно поднялся Андрюха и, перевалившись через меня, подкатился к Деделе.

 -Француз! Смотри!- показал он рукой на газик:

 -Вражеский офицер! За него точно орден получишь.

 -Не нужен мне орден,- рыжий гигант, не меняя выражения лица, продолжал наслаждаться созерцанием плывущих по небу облаков.

 -Ну, попросишь вместо ордена отпуск,- не унимался Андрюха. Дедело моргнул, медленно перевернулся на живот и пристальным взглядом уставился на посредника. Было слышно, как в голове у него жужжат, раскручиваясь, какие-то колёсики. Он напряжённо думал. Наконец, глаза приняли осмысленное выражение.

Француз аккуратно отложил карабин, отодвинул в сторону Андрюху и, вдруг, резко оттолкнувшись от земли локтями, быстро пополз вперёд. Разговоры в цепи моментально стихли. Всё подразделение, затаив дыхание, следило за дальнейшими развитиями событий.

Всё-таки рядовой Дедело был хорошим солдатом. Умело, маскируясь в траве, он быстро и незаметно подкрался к машине с тыла. Разморённые на солнышке охранники, наверное, и понять-то не успели ничего, когда невесть откуда взявшийся рыжий гигант настучал им по головам прикладами их же собственных автоматов. Видно, частные мишины уроки по карате не пропали даром. Посредник и вякнуть не смог. Через секунду

его уже, как ребёнка спеленали солдатским ремнём и с кляпом во рту, моментально изготовленным из пилотки, волокли к кустам. Умнее всех поступил водила. Он попросту выпрыгнул из газика и убежал.

Через минуту весь личный состав первого подразделения с интересом наблюдал, как наш лейтенант, икая от страха, дрожащими руками развязывал подполковника. А тот, вместо благодарности, брызгая во все стороны слюной, визгливо пытался объяснить, что состоял в интимных отношениях не только с солдатами, но и со всеми офицерами нашего полка. Причём особо извращёнными способами.

На следующий день рядового Деделу увезли на губу. Вернулся он через десять дней и уже без бакенбардов. В подразделении стало как-то пасмурнее.

ОТ СУДЬБЫ НЕ УЙДЁШЬ

 -Дай закурить,-  к курилке подошёл Татеев. Я вскочил и протянул пачку Беломора.

 -Сиди,- махнул он рукой, рассматривая папиросу:

 -Ух! Ленинградский! Откуда только ты их берёшь?

 -Из дома присылают.

 -Письма-то давно получал?

 -На прошлой неделе.

 -А сам когда последний раз писал?

 -А,- покачал я головой.

 -Эх ты,- он хлопнул меня по спине:

 -Вот что, Лёша. Тебе на дембиль скоро. Пора о смене подумать.

 -У меня же Гибас. Он во всю в дизельной крутится.

 -Да я не о том. Мне сержанты нужны. Надо к молодёжи присмотреться.

 -А чего к ней присматриваться? Сделайте Проскурина сержантом.

 -Да ты что?- майор закашлялся, неудачно затянувшись:  - Он ещё в карантине старшину послал. Тот его за это неделю в кухонных нарядах мариновал.

 -Карантин не в счёт. Там все дураки,- возразил я. Татеев повернулся и внимательно посмотрел мне в глаза. Потом, вдруг, расхохотался:

 -У всех солдаты, как солдаты, а у меня в подразделении сплошное сборище уголовников. Один полковников, как собак ножами режет, другой капитанам головы лопатой стрижёт. Про этого громилу рыжего и вспоминать не хочется.

 -Вы уж скажете,- я тоже засмеялся.

 -Ладно. Иди в казарму. Сейчас поверка будет. А завтра с Куском на стройку поедешь. Надо к зиме кое-какое барахло оттуда вывезти.

 -А как же зам по тылу?

 -Ничего, переживёт.

На следующий день сформированная из первого подразделения десантно-строительная команда во главе с прапорщиком Афониным прибыла на объект. Да! Наворочали тут мужики! Теперь всё вырисовывалось в полной своей ясности. Никакой ракетной площадки не наблюдалось. Зато получался очень уютный, в живописнейшем месте дачный посёлок. Место было расчищено. Дороги и коммуникации проложены. Оставалось только начинать ставить домики. Но это уже не наша задача. Дальше здесь предстояло потрудиться стройбату.

Мы убирали палатки, выкапывали столы и скамейки, разравнивая за собой землю. Дня через два работы должны были быть закончены.

Вечером что-то припозднилась полевая кухня с ужином. Ну что же, солдату не привыкать и к такому. Решили укладываться спать на голодный желудок. Погода стояла хорошая. Костров разводить не стали. Разбившись на кучки по несколько человек, стелили на траву шинели, ложились, прижавшись, друг к другу, и накрывались оставшимися шинелями. Так было теплее.

 -Нет! Это – просто абзац!- выдёргивал я из-под спин спящих свою шинель. Уснуть в этой куче не представлялось возможным. Храпели сволочи, как танки.

 -Ну и катись,- понеслось мне в след, и через минуту всё вокруг опять задрожало от богатырского сопения простуженных глоток.

Метрах в двадцати в сторонке мне попалось прекрасное место под ёлочкой. Одному тоже оказалось не так уж холодно. Закутавшись в шинель, я задремал, когда вдруг кругом забегали и закричали. В сумерках спросонья ничего было не разобрать. На полянке стоял газик с прицепленной к нему полевой кухней. На заднее сиденье машины затаскивали  раненых солдат. И тут до меня дошло. В темноте газик с полевой кухней проехал по той самой куче спящих людей, из которой я выбрался час назад.

 -Чего встал? Помоги!- орал на меня Андрюха, засовывая в машину очередного пострадавшего. Но мне было не пошевелиться.

 -Да что с тобой?- подошёл он ко мне, когда газик с ранеными ребятами уехал.

 -Я с ними спал. Отполз совсем недавно,- мне никак не удавалось успокоиться.

 -Во б..!- обнял меня Андрюха.

 -Что случилось?- подбежал Миша.

 -Лёха спал там. Отошёл, а тут и…,- объяснил ему Андрей.

 -Ну!!!- Миша сел прямо на землю.

Кашу хлебали без аппетита, молча. На этот раз развели костёр и улеглись вокруг огня, но сон не шёл. Наконец, усталость взяла своё.

Утром долго обсуждали ночное происшествие, но в работе постепенно всё успокоилось.

 -Кусок, будем ждать ещё одну?- оставшееся барахло в последнюю машину не помещалось.

 -Грузи всё на эту. Не куковать же здесь ещё ночь,- старшине, как и нам, уже изрядно это надоело. Мы набросали ящики в кузов с верхом, но задний борт не закрывался.

 -Всё-таки надо сгружать половину,- чесал затылок Миша.

 -Ещё чего не хватало,- я, вытащив из кабины обрывок верёвки, подвязал борт. Получилось нормально. Все согласились, что как-нибудь доедем. Но перегруженный ЗИЛ забуксовал на рыхлой земле, не в силах тронуться с места в горку.

 -Навались!- упёрлись мы всей толпой.

 -В раскачку!- машина начала резко дёргаться то вперёд, то назад.

 -Берегись!- оборвались верёвки и из кузова через открывшийся борт посыпались тяжёлые ящики. Солдаты бросились в рассыпную.

От сильного удара по голове окружающий лес как-то неестественно наклонился. Резкая боль в руке пронзила мозг. Потом всё вокруг поплыло.

 -Лёха! Открой глаза! Держись!- надо мной наклонился Андрюха. Ребята быстро разгружали машину, сбрасывая на землю всё, как попало. Меня затащили в опустевший кузов. ЗИЛ тронулся.

От тряски нестерпимо кололо в груди. Дышать было больно.

 -Мужики, давайте остановимся. Не могу больше,- еле хватило сил прошептать. Десятки рук вцепились с разных сторон и подняли шинель, на которой я лежал. Толчки стали не такими резкими. Теперь было немного легче.

Всю дорогу меня так и держали на руках. Невыносимо болела рука. Несколько раз сознание проваливалось в тёмную пустоту. Последнее, что я запомнил, это шприц в руках нашего полкового доктора и озабоченные лица солдат, толпившихся у дверей.

НА КУРОРТЕ

 -Сержант Маслов. Зенитно-ракетные войска. Ушиб головы. Перелом двух рёбер. Закрытый перелом верхней левой конечности,- читал бесстрастный голос.

 -У самого у тебя конечности, а у меня руки,- промелькнуло в мозгу. Что нахожусь в госпитале, сообразить было несложно. Я медленно открыл глаза.

То, что предстало перед моим взором, никакому описанию не поддаётся. Две огромные, ослепительно белые женские груди вызывающе болтались прямо перед лицом. Полненькая девушка в голубом халатике, по-видимому, медсестра, склонившись, поправляла мою подушку. И без того невообразимых размеров декольте, благодаря позе, в которой стояла девушка, открывало захватывающую панораму.

 -Во! Смотрите! Не успел очухаться, а уже морда красная. Такие не умирают,- радостно закричал чей-то бас. Девушка резко выпрямилась. Я осмотрелся. Вокруг кровати стояло несколько людей в халатах. Басил низенький толстяк в голубой шапочке, очень похожий на нашего зам по тылу.

 -Анжела! Ты у меня лучше любой терапии,- заржал он и повернулся к стоящему рядом серьёзному мужчине в очках:

-Как, ты сказал, его фамилия?

 -Сержант Маслов Алексей Александрович,- прочитал очкастый, заглядывая в папку.

 -А! Это тот самый, что доярок в бане мял? Ну, девки держитесь. Погибель вашу к нам в госпиталь привезли!- опять заржал толстяк. Все заулыбались.

Врачи, ещё немного покрутившись, друг за другом вышли из палаты.

Очкастый наговорил много. Необходимо было осознать всё это. Так. Левая рука в гипсе. Голова перевязана. В груди колет сильно, но никаких бинтов нет.

 -Давай знакомиться. Меня Костей зовут,- прервал мои размышления, подсевший к кровати стриженый паренёк в больничной пижаме. Правая рука у него была подвешена перпендикулярно телу.

 -Когда меня сюда привезли?- перевёл я на него взгляд.

 -Ночью на каталке притащили. Слушай! А ты – тот самый Маслов?-

 -Какой, тот самый?

 -Ну, который в бане…,- глаза его загорелись.

 -Начинается!- я здоровой рукой натянул одеяло на голову.

 -Подумаешь! Ну и хрен с тобой,- обиделся Костя.

 -Да ладно. Просто надоели уже,- мне самому хотелось продолжить разговор. Мой новый знакомый, встретив свежего слушателя, болтал без умолку. Он тут же объяснил, что находимся мы в травматологическом отделении центрального госпиталя первой армии ПВО. Только что закончился утренний обход. Низенький толстяк, похожий на нашего зам по тылу, - заведующий отделением. Тот очкастый – наш лечащий доктор. Быстро рассказал про остальных врачей.

 -А эта, что подушку мне поправляла?- продолжал я осваиваться на новом месте.

 -Анжелка-то. Медсестра. Стерва, каких свет не видел. Но сиськи у неё, конечно, отпад. Это же она, зараза, специально такой вырез на халате носит, чтобы нас позлить. Подожди. Сейчас припрётся с иголками, сам увидишь,- не успел договорить Костя, как в палату вошла медсестра:

 -Мальчики! Готовим попки. Укольчики пора делать.

Мой новый знакомый вздохнул и поплёлся к своей кровати.

 -Ой! Зачем же так грубо?- вскрикнул я, когда настала моя очередь.

 -А ты что? Только в бане герой?- злорадно заулыбалась Анжела, убирая шприц.

 -Ну, что видел? Вылитая садистка,- опять подсел ко мне Костя, когда она вышла.

Осваиваться на новом месте оказалось просто. Молва о том случае на ферме докатилась и сюда. Это вызывало массу хлопот, но, как и всё в этой жизни, имело и свои преимущества. Я сразу же почувствовал уважение со стороны своих товарищей по несчастью, хотя ничего не успел совершить.

В палате нас лежало четверо. Народ здесь не делился на стариков или молодых, на рядовых или сержантов. Имелись лишь два звания: лежачие и ходячие. Мой новый знакомый был ходячим, хотя и вертолётчиком. Вертолётчиками называли тех, у кого из-за сломанной ключицы рука подвешивалась на подставке перпендикулярно телу. При поворотах она описывала дугу, как пропеллер вертолёта. Отсюда и название. Вторым и последним ходячим в нашей палате был маленький связист. У него висели на подставках обе руки, отчего он считался двухпропеллерным вертолётчиком. Стоило ему только выйти в коридор, как там начинался какой-то шум. Костя выскакивал из палаты тут же. Причину этого я узнал позже. Просто раненые солдаты так развлекались.

Скучной больничную жизнь назвать было никак нельзя. В этом мне пришлось убедиться довольно скоро. Последним у окна лежал здоровенный грузин с задранной к потолку ногой. Чем бы ни занимался Костя, но через каждые полчаса он заботливо подходил к его кровати:

 -Кацо! Может, попить хочешь?

Любые, даже самые бурные, протесты грузина не действовали. Лишь влив тому в рот очередной стакан, вертолётчик оставлял его в покое. В конце концов, наступал момент, когда Кацо, зашевелившись и выпучив глаза, вдруг начинал орать во всю глотку.

 -Сестра! Сестра!- звал он, пока в палату не вбегала Анжела.

 -Сестра! Скорее! Утка! Полный х…й вода!

Самое смешное заключалось в том, что несчастный парень был искренне убеждён, что эта интимная часть мужского организма имеет именно такое вполне литературное, по его мнению, название. Костя в порыве веселья размахивал своим вертолётом так,

что шевелились занавески на окнах. Продолжалось это постоянно днём и ночью.

Через неделю наша заботливая сестричка истыкала иголками заднюю часть моего тела так, что на спине лежать было невозможно. Но тут мне разрешили подняться. И хотя ещё болело в груди, но я стал ходячим. Костя сразу же пригласил меня на концерт, заодно обещая познакомить с жителями других палат.

Труднее всех больничная жизнь давалась нашему двухпропеллерному вертолётчику.

Обе его руки были закованы в гипсе, и самостоятельно обслуживать себя он не мог. Кормила больного Анжела с ложечки. Но самое ужасное для несчастного парня наступало, когда ему нужно было в туалет. Стеснительный по натуре молоденький парнишка уже заранее начинал краснеть и не находил себе места. Любая его попытка незаметно выскользнуть из палаты, моментально обнаруживалась Костей. Однопропеллерный вертолётчик тут же начинал колотить в стену ногой, давая сигнал соседям, и выскакивал следом. За идущей Анжелой с больным выстраивалась живописнейшая вереница людей. Ковыляли на костылях. Ползли в гипсах. Одного даже катили на инвалидной коляске. Никакие окрики и угрозы медсестры не действовали. Толпа неотступно следовала за ними. И только закрывшаяся дверь, наконец, останавливала преследователей. О том, что происходило внутри, тут же строились невероятные предположения на основании факта, что за то, из чего ходят в туалет, нужно же рукой держать.

 -Эх! Братцы! Кто бы раньше подсказал, чего ломать-то нужно,- закатывал глаза, прижавшись ухом к двери, один из посетителей этого концерта.

Но на Анжелу никакие намёки и расспросы не действовали. Открыв дверь и распугав толпу, она уходила к себе, как ни в чём не бывало. Разумеется, всё доставалось несчастному парню.

 -Ну, как?- бросались к нему со всех сторон, но ответа не получали. Оставалось ждать следующего раза.

Теперь в нашей палате полноценных ходячих было двое. У меня не действовала левая рука, у Кости – правая, но на двоих имелось, как раз две. Анжела, оценив этот факт, заставила нас три раза в день ходить в столовую за пищей. Мы выполняли это поручение охотно. Взяв бачок с едой, тащили его по коридорам и этажам. На этом долгом пути можно было настрелять курева, поискать земляков и вообще развлечься. Хотя эти развлечения иногда…

Однажды, болтаясь по госпиталю, мы с Костей забрели на нервное отделение.

 -Смотри!- вдруг, остановился он, как вкопанный. В коридор из освободившихся палат санитары выносили кровати. Странные какие-то кровати. С ремнями по бокам. Вероятно, чтобы привязывать лежащего на ней человека. У одной на металлической спинке отчётливо виднелся свежий отпечаток человеческой челюсти.

 -Это же, как мучить надо, чтобы железо так зубами прокусить?- присел я рядом.

- Пошли отсюда. Не нравится мне здесь,- Потащил меня за рукав Костя.

Ещё через неделю мне сняли гипс. Левая рука оказалась в два раза тоньше правой.

 -Были бы кости, а мясо нарастёт. И вообще, для мужчины руки не самое главное,-

заржал, глядя на меня, толстый зав.отделением, похожий на нашего зам по тылу.

Не успел я расстаться с гипсом, как меня осыпало всевозможными прелестями. Горячая вода! Такое счастье в полку выпадало только раз в неделю и то по капелькам. С Кости тоже сняли вертолёт, и мы теперь часами полоскались в душе. В палату приползали одуревшие от наслаждения. Жизнь действительно начинала походить на курортную. Единственной обязанностью было посещение процедур.

Разведав, что в госпитале есть библиотека, я стал снабжать книгами весь этаж. Костя читать категорически не любил, но с вводом в строй второй руки, обнаружился его потрясающий талант. Усевшись у окна, он целый день лепил дембильские погоны.

С фосфорными буквами и лычками они получались совершенно изумительными. Всеми исходными материалами снабжал его я, обнаружив к этому времени земляков в хозяйственной части госпиталя.

 -Ты что? Спать собрался?- отложив на подоконник незаконченный погон, уставился на меня Костя.

 -Поздно уже,- я разбирал кровать.

 -День-то, какой сегодня? Забыл?- подошёл он ко мне.

 -Ёлки-палки!- у меня ёкнуло сердце.

 -Приказ сегодня ночью. Деды мы с тобой теперь, Лёха!

Что праздник необходимо отметить, сомнений не было. Но как? После долгих раздумий и споров решили всё-таки попробовать помириться с Анжелой.

 -Ну, если ты это берёшь на себя, тогда я спокоен,- многозначительно заулыбался мой друг.

 -Мы же договорились,- сердито оборвал я его.

Сестра сидела в коридоре за столом. Под пятном света от настольной лампы лежала раскрытая книга.

 -Про любовь?- присел я на стул напротив. Она удивлённо подняла глаза.

 -Если про настоящую, дай потом почитать,- Костя устроился рядом со мной.

 -Почему не спите?- лицо сестры стало строгим.

 -Анжела, ты с Украины?- мы старались не замечать напускной строгости.

 -А ты откуда знаешь?

 -По выговору. Очень мягко у тебя получается. Слушай! Хохлушки ведь добрые. Чего ты всё время злишься?-

 -А сам-то откуда?- если сразу не прогнала, то разговор можно было наладить.

 -Из Ленинграда.

 -Вот здорово!- глаза девушки потеплели.

Удивительное дело. Почему везде не любят москвичей? Почему так уважительно относятся к ленинградцам? Я долго думал над этим. В госпитале времени было достаточно. А ответ простой. Во всей огромной России нет города, деревни, посёлка, где бы люди не мечтали и не стремились в Москву. Но Москва не очень-то гостеприимна. Обосноваться здесь удаётся немногим. Остальных она пережёвывает и выплёвывает обратно. Некоторых просто опускает на самое дно. И во всей необъятной стране только ленинградцам Москва не нужна. Да! У нас отвратительный климат. И город – северный.

Но не нужна нам Москва. Нужно быть ненормальным, чтобы променять свой Питер на эту запалоханную столицу. Наверное, именно за это и уважают нас везде.

Я рассказывал о дворцах, каналах, мостах. Размахивая руками, долго описывал тишину белых ночей. Даже Костя притих, внимательно слушая. Наверное, забыл, зачем пришли.

Мне несколько раз пришлось толкнуть его под столом ногой, пока он очнулся.

 -Анжела! Сегодня ведь приказ,- наконец пришёл в себя мой друг.

 -У вас у всех одно на уме. Вы уже пятые ко мне подходите,- попыталась она опять стать строгой, но ничего не получилось. Глаза были добрыми.

 -Представляешь! Пройдёт много лет, а приказ он ведь всегда помнится. Вот и тебя помнить будем,- не сбавляя оборотов, продолжали мы наступление.

 -Ну, как?- за углом коридора встретили нас представители соседней палаты.

 -Во!- Костя, вытащив из кармана, с гордостью показал мензурку спирта.

 -А нам ничего не дала, зараза!- запрыгал на костыле представитель.

 -Никакая она не зараза. Нормальная девчонка. Ещё раз услышу, вторую ногу сломаю,- вдруг, обозлился Костя.

Подтащив стулья к кровати грузина с подвешенной ногой, сидели до поздней ночи. Кацо управлялся сам. Двухпропеллерному вертолётчику Костя вливал стаканы в рот, а я запихивал туда же следом нехитрую закуску. В заключение банкета мой друг подарил каждому из нас по паре своих фирменных новеньких погон.

В ПОЛК!

Ничего не может длиться вечно. Подходило к концу и моё лечение.

 -Товарищ подполковник медицинской службы! Сержант Маслов по вашему приказанию прибыл,- вошёл я в кабинет заведующего травматологическим отделением.

 -Дай лапу,- он стиснул мне левую руку. Я тоже сжал пальцы, насколько хватило сил.

 -Нормально! Отремонтировали тебя, но больше к нам не попадай,- он вообще, по-моему, никогда не бывал серьёзным:

 -Дуй в канцелярию, оформляй документы. На кухне получишь сухой паёк. Через два часа будет машина. До Москвы довезут, а дальше сам добирайся.

Переодевшись, я пошёл прощаться с теперь уже бывшими своими соседями. Костя выписался неделю назад. Кацо уже поднимался и мог сам сидеть на кровати.

С двухпропеллерного вертолётчика один вертолёт сняли, и туалетных концертов больше не было.

Простившись с ребятами, я подошёл к столу медсестры в коридоре:

- Анжелка! Спасибо тебе за всё. Отдельное спасибо за терапию.

 -Почему без халата? Растопался тут в сапожищах. Тоже мне зенитчик, набросилась она на меня.

 -Ты очень красивая девушка, но когда ругаешься, выглядишь хуже,- наклонился я над столом и чмокнул её в щёку. Анжела заморгала и, вдруг, покраснела, став совсем пунцовой. Что ещё можно было сказать? Потоптавшись, я повернулся и решительно пошёл к выходу.

На улице стоял ЗИЛ. Точно такой, из-за которого мне пришлось оказаться здесь. Вокруг суетились солдаты.

 -Товарищ прапорщик! Разрешите обратиться?- отыскав глазами старшего, подошёл я.

 -Это тебя приказано до Москвы довезти?- повернулся тот.

 -Так точно. Сержант Маслов.

 -Забирайся в кабину,- кивнул он и полез за мной. Устроившись между водилой и прапорщиком, я поставил на колени вещмешок с нехитрым барахлом и последний раз окинул взглядом госпиталь.

 -А ты, почему в пилотке? Вон, снег уже лежит,- спросил меня водила, как только тронулись.

 -В чём сюда привезли, в том и назад еду.

 -А ты случайно не тот Маслов, который в бане с бабами мылся?

 -Тот самый,- обречённо вздохнул я.

 -Да ну!!!- водила чуть не съехал в кювет. В который раз всё начиналось сначала. Мне до самой Москвы пришлось в ста вариантах рассказывать о той ферме. Но что ни делается, всё к лучшему. В результате мои попутчики прониклись ко мне такой симпатией, что подарили фуражку. К сожалению лишней шапки у них не нашлось. В пилотке действительно было холодно, и подарок оказался очень кстати. И в Москве меня подвезли к самому вокзалу. Так что не зря я трепался битый час.

Попрощавшись с новыми знакомыми и засунув в вещмешок поверх банок с сухим пайком и Костиных погон ставшую теперь ненужной пилотку, потопал я разыскивать воинские кассы.

Электричка на Загорск отправлялась через час. Купив в буфете сигарет, я по пути завернул в туалет. Сутолока здесь была невообразимая. Грязь и того хуже. Вдруг, в толпе мелькнул околыш солдатской фуражки. К умывальнику протискивался ефрейтор-танкист невысокого роста.

 -Ещё призыв на дембиль поехал,- вздохнул я. Тем временем ефрейтор, протолкавшись к угловому крану у окна, поставил на подоконник чемодан, бросил на него шинель, приладил на стене меленькое зеркальце и, умывшись, начал бриться. Суматоха и постоянные толчки в спину его нисколько не смущали. Продолжая делать своё дело, он с безразличным видом отбивался от наседавших, пиная их сапогами. Убрав бритву, солдат сорвал с мундира подворотничок и ловко подшил свежий, заранее приготовленный. Одеколончик у него тоже имелся. Оглядев себя в зеркало, ефрейтор остался доволен собой. Я стоял, смотрел на этого парня и думал:

 -Обыкновенному человеку такое не дано. Наверное, стоит повариться в нашем бульоне, чтобы вот так, из любой кучи дерьма уметь выбраться не запачкавшись.

 -Здорово, земеля!- танкист протискивался мимо меня к выходу.

 -На дембиль?- улыбнулся я.

 -Теперь всё. А тебе когда?

 -Следующий приказ мой.

 -Давай, земеля! Удачи!- мы крепко пожалит друг другу руки.

Вагон электрички отапливался. Это оказалось кстати. Было довольно холодно. Усевшись и бросив вещмешок на скамейку напротив, я надвинул козырёк фуражки на глаза и попытался задремать. Но не успел поезд тронуться, как рядом с моим вещмешком уселись два джентльмена изрядно потрёпанной внешности.

 -Далеко собрался, сержант?- наклонился ко мне тот, что был поменьше. Я, не пошевелившись, продолжал смотреть на них из-под козырька.

 -Он нас игнорирует,- засмеялся второй.

 -Гордый, наверное,- закивал головой первый:

 -А что у нас здесь?- он потянулся к моему мешку. Я молча поднял ногу и со всей силы влепил ему каблуком сапога прямо в лицо. Он кувырком слетел со скамейки. Со вторым мы вскочили одновременно. Сняв ремень, я щелчком намотал его на руку. Бляха, угрожающе раскачиваясь, свесилась вниз. Помятые джентльмены или сами когда-то в далёкой юности служили, или слышали от кого-нибудь, что за оружие у меня в руке, но оба явно сникли.

 -Знали бы, что этой штукой я горлышко у подброшенной бутылки на лету срезаю, настроение у них совсем бы испортилось,- подумал я. Они стояли прямо передо мной. Маленький, вытирая рукавом кровь с лица, вытащил нож.

 -Глазки-то у тебя от страха бегают. Да и рука дрожит. Вот большой держится спокойнее. Или дурак полный, или умеет что-нибудь?- мысль работала быстро:

 -С большого и надо начинать. Но стоит далеко. Не достану. Нужно немного приблизиться.

Моя попытка незаметно сделать полшага вперёд возымела совершенно неожиданный эффект. Они, моментально шарахнувшись в сторону, отбежали в конец вагона, убеждая меня оттуда, что скоро вернутся с целой ротой.

Такого лаяния издалека я наслушался ещё в карантине. Цена подобным угрозам плёвая. На первой же остановке джентльмены выскочили на перрон. Я опять уселся на своё место и надвинул на глаза фуражку.

 -Девушка. Если засну, толкните меня в Загорске, пожалуйста,- попросил я сидящую на соседней скамейке девчонку. Она согласно заморгала крашеными глазами.

 -Перебили сон, сволочи,- под стук колёс мысли неспешно текли сами собой:

 -Что за народ эти москвичи? У нас в Ленинграде уже полвагона участвовало бы в свалке. А из этих никто и не дёрнулся. Только лупают глазами испуганно и всё.

 -Солдат! Ваша остановка,- потрясла меня за плечо девчонка. Это же надо! Всё-таки задремал.

 -Спасибо, Дуня!- поднялся я и взял со скамейки мешок.

 -Я не Дуня,- удивлённо уставилась на меня девчонка.

 -Какая разница? Всё равно спасибо!

Морозный воздух приятно освежил после вагонного угара. От Загорска путь предстоял ещё неблизкий. Нужно было идти на автобусную остановку. Нет! Мне определённо везло в этой жизни! На площади стоял наш полковой газик.

 -Лёха! Давай сюда!- водила увидел меня тоже.

 -Ты, как здесь оказался?- подошёл я к нему.

 -Зам по тылу в комендатуру привёз. Там наши сидят. Он выручать пошёл. Ему на стройке люди нужны.

 -А что? Ещё не закончили строительство?

 -Что ты. Весь полк там. Городок пустой совсем.

К машине шёл зам по тылу.

 -Товарищ майор! Сержант Маслов. Следую после госпиталя в часть,- вытянулся я перед ним.

 -Поправился? Молодец! Залезай в машину. По дороге поговорим,- похлопал он меня по плечу. Водила резко рванул с места.

 -Приедешь в полк, погоны смени,- повернулся с переднего сиденья майор.

 -Не понял,- мне действительно было непонятно.

 -Я ещё месяц назад на тебя рапорт подал. На прошлой неделе приказ пришёл. Ты теперь – старший сержант. Поздравляю.

Нужно было как-то поблагодарить своего благодетеля.

 -Товарищ майор! А ракетную площадку уже достроили? Наверное, красивая получается?- заискивающе нагнулся я с заднего сиденья.

ДОМА!

 -Товарищ подполковник! Сержант Маслов прибыл для дальнейшего прохождения службы,- я стоял в кабинете начальника штаба полка. Табуреткин заулыбался, поднялся из-за стола и подошёл ко мне:

 -Старший сержант! Сегодня же погоны смени.

 -Это зам по тылу протекцию сварганил?- поинтересовался я.

 -Ты что там, в госпитале совсем оборзел?- закричал вдруг Табуреткин:

 -Как отвечать следует?

 -Служу Советскому Союзу!

 -Это – другое дело. Садись,- показал он на стул и, усевшись сам, стал читать мои документы:

 -Справка на лёгкий труд. Они там совсем очумели. Где я им в армии лёгкий труд найду?

Мне ничего не оставалось, как пожать плечами.

 -Вот что, старший сержант,- начальник штаба хлопнул ладонью по столу:

 -Народу в городке нет. Один караул мы собрали из батарей. Начальником второго караула назначаю тебя. Старшине вашему я уже приказал. Забирай всех: писаря, киномеханика, художников из клуба и смотри у меня. Вопросы есть?

 -Никак нет. Разрешите идти?- поднялся я.

 -В столовую зайди. Поужинай,- махнул он рукой.

 -Ну, похожу недельку в караул, пока мужики со стройки не вернутся. Дело-то привычное,- размышлял я, шагая по городку. Недельку! Знать, где упадёшь, соломки бы постелил. Двадцать семь караулов через день пришлось мне тогда отбомбить начкаром. Да еще, каких караулов! Но сейчас мне этого знать было не дано.

Пропустив мимо себя строй новобранцев, которых сержанты гнали в карантин, я вошёл в столовую. Ужин уже закончился. В моечном отделении кухонный наряд, с ужасом поглядывая на горы грязной посуды. Таскал вёдрами воду. В варочной ефрейтор Толмасов распекал молодого солдата, обучая его точить ножи.

 -Эй! Пожрать чего-нибудь осталось?- сунул я голову в раздачу.

 -Во! Маслов вернулся,- заулыбался ефрейтор.

 -На!- грохнул он передо мной миску с кашей и кружку компота. Устроившись за ближайшим столом, я провёл пальцем по скользкому от жира краю миски. Да! Это – не стерильная госпитальная посуда. Вот теперь точно дома! Сердце сладостно заныло.

 -Ну, как там в госпитале?- подошёл Толмасов, положил на стол два куска хлеба и уселся напротив, подперев кулаками щёки.

 -Чего как?- промычал я, глотая кашу.

 -Баб много там?- уставился он на меня.

 -У-у-у! Хоть завались,- показал я ложкой выше головы.

 -Да! Везёт же людям,-ефрейтор мечтательно закатил глаза: - Вот это служба! То в бане с доярками, то в госпитале. А тут сгниёшь на этой кухне,- он даже расстроился.

 -А ты, как сюда попал?- спросил я, допивая компот.

 -Обыкновенно,- ефрейтор махнул рукой:

 -В карантине Табуреткин спросил, кем, мол, на гражданке был. Я и отвечаю, что сварщиком. А он мне: «Вот и будешь варить». Ну, я здесь и оказался.

 -А чем тебе здесь плохо?

 -Не плохо. Но всё равно…

 -Ладно. Вари дальше,- я поставил кружку на стол.

 -Ну. Давай,- он проводил меня до дверей.

ЧЕРЕЗ ДЕНЬ ПОД РЕМЕНЬ

Казарма первого подразделения оказалась непривычно пуста. Зам по тылу действительно всех свободных от боевого дежурства угнал на свою стройку.

 -Товарищ старший сержант!- встретил меня Проскурин. На его погонах блестели новенькие лычки. Был он теперь младшим сержантом:

 - Мне приказано завтра с вами в караул разводящим идти.

 -Когда сопли-то повесили?- осмотрел я нового командира.

 -Неделю назад. Тем же приказом, что и вам старшого дали,- смутился он.

 -Разводящим, так разводящим,- мне-то собственно было всё равно.

 -Товарищ старший сержант, я первый раз разводным пойду.

 -Первый, это – не последний,- подмигнул я ему.

 -Товарищ майор! Караул на инструктаж построен. Начальник караула старший сержант Маслов,- доложил я Татееву. Он выслушал меня и сразу же прицепился к Проскурину. Но тот спокойно отвечал на все его каверзные вопросы. Устав сержант знал. Когда только насобачиться успел, чертёнок. А вот дальше начался полный абзац. За неимением людей караул-то собрали из полковых прихлебателей. Писарь, художники, киномеханик, все они были одного со мною призыва, то есть стариками. Но стариками вконец оборзевшими. У майора челюсть отвисала, когда кто-нибудь из этих гвардейцев пытался засунуть в карабин учебный патрон не тем концом. О знании своих обязанностей и прочего и говорить не приходилось.

 - Смотри за ними! Мать их…,- отвёл меня Татеев в сторону после инструктажа.

Дежурным по части заступил с нами командир роты связи. Капитан на разводе после моего рапорта долго ходил между рядами выстроившихся на плацу солдат. Потом неожиданно подошёл ко мне:

 -Как вы себя чувствуете, Маслов?

 -Здоров, как бык, товарищ капитан,- улыбнулся я.

 -Да!- он снял шапку и вытер носовым платком шею, хотя было довольно холодно.

Не успели сменить батарейский караул, как сразу начались приключения. На площадке заряжания рядовой Глухов уронил патрон. Полчаса всем караулом мы по сантиметрам лопатили снег. К счастью патрон нашли.

Вечер прошёл нормально. Оставив за себя Проскурина, первую ночную смену на посты повёл сам. Сменив часового в штабе у знамени, мы подходили к артскладу. Замёрзли как цуцики. Душа стремилась в тёплую караулку. Но, что это? Тишина! Пересекли границу поста, а окрика с вышки нет.

 -Смена на месте!- остановил я идущих за спиной солдат и медленно пошёл вперёд один. Снег предательски громко скрипел под ногами. Жутко неприятное это занятие – вот так идти, не зная, что может случиться в следующее мгновение. Дело в том, что, когда человек засыпает на часах с заряженным оружием в руках, сон его очень тревожен и чуток. Первая реакция после пробуждения может быть абсолютно непредсказуема. Тут запросто можно нарваться на пулю. Вот и вышка. Ступеньки скользкие.

Привалившись спиной к тёплой крышке прожектора и отставив карабин в сторону, часовой мирно посапывал во сне. Я, стараясь не шуметь, взял его карабин. Он тут же проснулся. Глаза округлились от неожиданности. Рот судорожно открылся, но вскрикнуть ему не удалось. Мой сапог с силой вытолкнул его с вышки. Полы шинели крыльями замахали в снежной пыли. Я спустился следом.

 -Лёха! Не знаю, как получилось? - он потирал ушибленное плечо.

 - Для таких, как ты, Я – начальник караула, а не Лёха! Может, пристрелить тебя, паскуду?

 - Ты что?- даже в темноте было видно, как он побледнел.

 -Держи,- бросил я ему карабин.

 -Смена ко мне!- позвал я остальных, и мы пошли вместе проверять печати.

Но если уж поехало, то жди дальше. На следующей смене уже другой умник, разряжая на площадке карабин, не проверив патронник. Сделал контрольный спуск. Грохнул выстрел. Все замерли.

 -Дай сюда,- отобрал я у него оружие.

 -А что теперь будет?- на меня смотрели испуганные глаза.

 -Гильзу найди, придурок. А то будет ещё хуже,- дело принимало нехороший оборот. Нужно было писать объяснительную за израсходованный патрон.

Проверив в пирамиде оружие, я позвонил по полевому телефону, доложив дежурному по части о случившемся, и стал ломать голову, как бы лучше всё это изобразить на бумаге.

В коридоре послышался какой-то шум. Не успела до конца открыться дверь, как картина предстала во всей своей ясности. Караульные, столпившись, наседали на Проскурина. Чего уж тут непонятного? Эта публика, считавшая себя дедами, не хотела подчиняться шнурку, даже, если этот шнурок и младший сержант. Я, не раздумывая ни секунды, влепил сапогом в живот первому, ближе всех стоявшему ко мне. Он моментально сложился пополам и сполз по стенке.

 -Ещё желающие есть?- шагнул я к остальным. Все испуганно попятились.

 -Командуй, сержант!- не поворачивая головы, закричал я на Проскурина.

 -Чистить оружие! Потом заступающей смене отдыхать, остальным уборка помещения,- громко приказал разводящий.

 -Карабины после чистки проверять буду сам!- хлопнул я дверью.

В комнате начальника караула было не продохнуть от моих папирос. Нужно открыть форточку, но подниматься со стула не хотелось. В коридоре под окрики Проскурина слышался звон вёдер и шлёпанье мокрых тряпок.

Как такое могло получиться? Когда успела вырасти эта погань? Ведь мы же с ними одного призыва. Вместе сопли утирали в карантине. О господи! Сколько потом ещё в жизни мне приходилось встречать таких шустриков, ничего не затрачивающих, но так умеющих устраиваться в жизни. Иногда так хотелось вернуться в то далёкое время, когда вот так сапогом за одну секунду можно было решить проблему. Потом всё стало значительно сложнее.

Резкий звонок заставил вздрогнуть.

 -Проскурин! Ко мне!- схватив карабин, мы выскочили на улицу. За воротами стоял командир полка и дежурный по части.

 -Товарищ полковник! Во время несения службы в карауле произошло ЧП. Рядовой Лучко при разряжании карабина совершил непроизвольный выстрел. Начальник караула, старший сержант Маслов,- взял я карабин к ноге.

 -Капитан, осмотрите караульное помещении, а мы с сержантом поговорим,- шагнул вперёд командир полка.

 -А надымил-то,- открыл он форточку в комнате начкара и стал устраиваться на стуле.

 -Садись сержант,- показал он рукой на топчан:

 -Чего невесёлый такой?

 -А чему радоваться, товарищ полковник? Это не караул, а сборище недоумков.

 -А ты у меня на что? Понимаешь, в полку имеется два воинских звания. Командир полка и сержанты. Все остальные являются передаточным звеном от вторых к первому. И если что-нибудь не так, значит, кто-то из двух не тянет,- ему видимо хотелось пофилософствовать.

 -Это я уже слышал, только в другой интерпретации. Маршал Жуков говорил о сержантах и министре обороны. А про полковников он как-то забыл упомянуть,- мне не очень нравилась эта задушевная беседа.

 -Это же где ты так подковаться успел?- удивлённо уставился на меня командир полка.

 -В госпитале библиотека была хорошая, и времени достаточно.

 -Угостил бы ленинградской папироской,- он улыбнулся.

 -Кончились,- я резко задвинул ящик стола, в котором лежала пачка Беломора.

 -Выкладывай, чего тебя дёргает?- он вдруг стал серьёзным.

 -Товарищ полковник! Ведь с вашей подачи эта погань возросла. Вы же с ними по утрам у штаба за руку здороваетесь. Я сам видел. Всех по именам знаете. Любимчиков наплодили. А службу кто править будет?- мне не страшно было говорить ему всё в глаза. А что он мог со мной сделать? На губу отправить? Так и там жить можно. Дело-то привычное.

 -Вот что,- полковник, не перебивая, дослушал всё до конца:  -Завтра мы карантин переводим по подразделениям. Сформируем караулы из молодых солдат. Вот ты и готовь себе пополнение.

 -Хрен редьки не слаще,- попытался я подвести итог разговору.

 -Не забывайтесь, товарищ старший сержант!- прикрикнул на меня командир полка, поднимаясь со стула:

 -Усилить бдительность. Посты проверять каждый час. Объяснительную за израсходованный патрон завтра передать начальнику штаба.

 -Есть!- я уже стоял на вытяжку, тупо глядя прямо пред собой.

В следующий караул заступили с салабонами. Проблемы лезли одна на другую. Но пацаны старались во всю. А главное, это мой разводящий. сержант оказался со стержнем. Уже на шестой караул я первый раз умудрился поспать, уступив всю полноту власти Проскурину. Караул постепенно превращался в то, чем он должен был быть. Так за службой и встретили Новый год. Время шло. Оставалось только дождаться возвращения друзей со стройки.

ДРУЖБА ДРУЖБОЙ, А СЛУЖБА СЛУЖБОЙ

 -Проскурин! Узнал в штабе, кто дежурным по части заступает?

 -Так точно, товарищ старший сержант.

 -Кто?

 -Капитан Пассика.

 -Ну, ёлки зелёные. Не было печали, так черти накачали,- уж с кем, а с этим не только стоять наряд, но и встречаться-то лишний раз не хотелось. Завтра мужики должны со стройки вернуться, а тут, не дай бог, ещё пакость какая-нибудь произойдёт. Человек был уж слишком липкий. Подчиненные для него существовали лишь в том смысле, в каком можно на их спинах делать собственную карьеру. Начальство же он просто боготворил. Его официальная должность именовалась начальник штаба первого подразделения. Штаба в подразделении не было, а начальник штаба был. Можно себе представить такое? Умеют же устраиваться люди. Да и куда было его девать? К технике на пушечный выстрел не подпускали, потому что не только необразован, но и туп был до безобразия. Кстати, это – мнение самих офицеров РТЦН.

Ну и хрен с ним. Пассика, так Пассика. Дело-то привычное.

На инструктажах Татеев лютовать перестал. От Проскурина окончательно отцепился. Про меня и говорить нечего. Стариков он обычно не трогал. Пополоскав для порядка мозги солдатам, отпустил нас с миром.

Сходили, как положено, в санчасть. Полковой доктор, как обычно, не взглянув ни на кого, экономил зелёнку, подписал акт о состоянии здоровья караула.

И вот выстроились на развод. От штаба решительной походкой маршировал Пассика.

Я последний раз осмотрел своих бойцов и набрал побольше воздуха в лёгкие:

 -Штык! Примкнуть! Равняясь! Смирно! Для встречи слева на кра-ул!

Печатая шаг, пошёл навстречу. Не доходя до него двух шагов, остановился:

 -Товарищ капитан! Караул и суточный наряд на развод построены. Начальник караула, старший сержант Маслов.

Начался тщательный осмотр каждого, стоящего в строю. В руках дежурного по части замелькала металлическая линейка, предназначенная для того, чтобы измерять и сравнивать с уставом расстояние от нижнего края шинели до земли. Неизвестно, сколько бы это могло продолжаться, но тут на плацу появились два полковника.

Ещё с утра весь городок знал, что к нашему командиру полка с Дальнего Востока приехал друг, командир такого же зенитно-ракетного полка. Старшие офицеры подошли к строю. Пассика в позе прачки приставлял свою дурацкую линейку к шинели очередного солдата и, не заметив начальства, команду не подал. Я же промолчал умышленно.

Для начальника штаба первого подразделения такой промах мог обернуться инфарктом.

Но высоких командиров сейчас видно строевые условности не интересовали. Если наш полковник был в норме, то дальневосточник явно подогрет, как следует. Ну и что же? Дело обычное. Друзья встретились.

 -Вы – начальник караула?- обратился дальневосточник ко мне.

 -Так точно! Начальник караула, старший сержант Маслов.- Вытянулся я.

 -А как у вас, товарищ старший сержант, построена система паролей для смены в караульном помещении?- у полковника было явно хорошее настроение.

 -Как обычно, товарищ полковник. Пароль и отзыв – название городов. Например: Одесса – Курск или Ленинград – Москва,- вообще-то кому нужны эти пароли? Все начкары прекрасно знали друг друга.

 -Ну, это – консерватизм,- повернулся он к дежурному по части:

 -Придумали бы что-нибудь новенькое, оригинальное, чтобы противнику разгадать было сложно.

 -Брось чудить. Пошли,- потащил наш командир полка своего друга за локоть.

Ну, пошутил человек и ладно. Так бы отреагировал кто угодно. Кто угодно, но только не Пассика.

 -Есть! Товарищ полковник! Подумаем,- закричал он вслед начальству, прогибая спину.

Творческая идея запала капитану в душу. Даже, так любимое им прохождение строем караула и наряда по плацу, на этот раз было скомкано.

Сменив в караулке батарею, начали править службу и о разводе быстро забыли. Ночь шла, как обычно. Единственное удивляло, что до утра окно комнаты дежурного по части было ярко освещено.

 -Чего этому дураку не спится?- пожимал плечами Проскурин, докладывая мне после каждой смены.

Утром позвонил с вышки часовой:

 -Товарищ старший сержант, наши со стройки вернулись. Машины через КПП проехали. У штаба остановились.

И тут же затрещал зуммер полевого телефона.

 -Лёха, Пассика к тебе направился,- скороговоркой выдал дежурный по штабу сержант и сразу же повесил трубку. У меня даже не было времени поблагодарить за предупреждение. Раздался звонок.

Мы с Проскуриным схватили оружие и выскочили на улицу. У ворот стоял Пассика. Рядом с ним раскачивался, безуспешно пытаясь сохранить устойчивое вертикальное положение, Андрюха без ремня.

 -Вот! Начкар! Принимай друга на содержание,- злорадно захихикал дежурный по части.

Заперев за сержантом Барановым дверь камеры, я положил ключ в карман и, проводив капитана до выхода, посмотрел, как он пошёл к штабу. Потом, быстро вернувшись, выпустил Андрюху, и мы вместе уселись в комнате начкара.

 -Где это ты так?- не смотря ни на что, мне было приятно снова увидеть друга.

 -Когда ехали, у переезда застряли. Пивка попили,- ему сейчас все люди были братья.

 -Да! Одним пивком тут не обошлось,- смотреть на него без смеха было невозможно.

 -Чего прицепился? Лучше бы пожрать чего-нибудь сварганил,- ему, наконец, всё-таки удалось принять устойчивое вертикальное положение.

А через пять минут Андрюха, слопав мой доппаёк, выпив графин воды и укрывшись моей шинелью, храпел в комнате начальника караула так, что даже крысы перестали нас беспокоить.

Караул уже подходил к концу, когда опять звякнул зуммер телефона.

 -Лёха! Пассику встречай,- быстро проговорил дежурный по штабу и отключился. Я пинками поднял Андрюху с моего топчана и погнал в камеру. Он, подлец, по дороге успел осушить ещё один графин воды.

 -Товарищ капитан! За время несения службы в карауле происшествий не случилось,- встретил я дежурного по части у входа.

 -Откройте камеру, товарищ старший сержант,- прошёл он мимо меня.

Андрюха со страдальческим лицом сидел на корточках в углу.

 -Баранов! Командир подразделения будет сам с вами разбираться. Сейчас приказано вас отпустить. И почему он только возится с такими разгильдяями?- капитан зло засверкал глазами. Андрюха медленно поднялся, сделал шаг к выходу и вдруг во всю глотку заорал на меня:

 -Сволочь! Друг называется. Ни глотка воды! Ни крошки с утра во рту не было! Отопление в камере отключил!

Меня парализовало от такой наглой неблагодарности.

 -Я всегда знал, что старший сержант Маслов – принципиальный командир,- уважительно посмотрел в мою сторону дежурный по части.

Но приключения этого дня ещё не закончились. Через десять минут после того, как выпустили Андрюху, опять раздался звонок. У ворот в присутствии капитана Пассики два солдата держали под руки в хлам пьяного прапорщика Поперечного. Шинель на нём отсутствовала. От рубашки остались одни клочья. Ботинки были обуты не на ту ногу.

 -Коля! Родной! Где тебя так?- посочувствовал я ему уже в камере.

 -Лёха! За женщину заступился,- всё-таки узнал он меня, когда, засыпая, сползал по стенке.

Вот и последний звонок. Нас пришёл менять караул второй батареи. Не успел я открыть дверь, как новый начкар сержант Гулиев упал прямо на пол в коридоре и забился головой о доски в припадке истерического смеха.

 -Да, что с тобой, Гулик?- тряс я его за плечо. Но он не мог вымолвить ни слова. Потом, усилием воли как-то взяв себя в руки, протянул мне парольный бланк.

Да! Ёлки зелёные! Не зря у дежурного по части капитана Пассики всю ночь горел в комнате свет. Думал человек долго и основательно. Чтобы можно было ощутить всю стратегическую широту полёта офицерской мысли, цитирую написанное на бланке дословно.

ПАРОЛЬ: Вы здесь не видели бабушку с двумя мешками?

ОТЗЫВ: Только что уехала на попутной машине.

Теперь настала моя очередь в припадке истерического смеха биться головой о пол.

ПЕДАГОГИКА - ЭТО НЕ ХУХРЫ-МУХРЫ!

Зима, продолжавшая донимать своими морозами, уже готовилась уступить права весне. Жизнь в казарме первого подразделения давила своей солдатской обыденностью. Наряды сменялись караулами, полит занятия – вспышками дедовщины. Старики понемногу начали готовиться к дембилю. Погоны, привезённые мной из госпиталя, стали теперь не нужны, и я подарил их Андрюхе. Тот обрадовался невероятно и сразу же пришил шедевры бывшего однопропеллерного вертолётчика на свой парадный мундир.

Раз в неделю в клубе крутили кино, что, пожалуй, было, единственным развлечением.

 -Проскурин! Командуй. Чего ждём?- выкрикивали из строя старики, притопывая на месте от холода. Подразделение в три шеренги стояло перед казармой, поджидая отставших, чтобы идти в клуб на просмотр кинофильма. Когда солдаты всем скопом направляются на какое-нибудь мероприятие, то строй обычно ведёт самый молодой сержант. Это – тоже своеобразное проявление дедовщины. Случись повстречать начальство, и, если что-нибудь не так, ему и отвечать за всё. Вот, наконец, все в сборе. Но тут из-за угла казармы появился Татеев.

 -Смирно! Равнение направо!- увидел его Проскурин:

 -Товарищ майор! Первое подразделение направляется в клуб.

 -Вольно,- выслушал майор рапорт:

 -Рядовой Саидов!

 -Я!- откликнулся голос.

 -Выйти из строя.

Все замерли, не понимая, чем всё закончится. Перед строем появился худенький союзник из последнего призыва.

 -Расскажи нам зенитчик, на какой минуте после подъёма удаётся тебе на свет божий выползти?- повернулся к нему командир подразделения. Солдат молчал, тупо опустив голову.

 -Чей воин?- повысил голос майор:

 -Чей воин? Спрашиваю.

 -Мой,- из второй шеренги обречённо выдохнул Андрюха.

 -Баранов! Вот и объясни бойцу его права и обязанности. А мы пойдем, кино посмотрим. Командуй, Проскурин,- Татеев повернулся и пошёл к клубу. Строй зашагал следом, оставив у казармы двух человек.

После кино покричали немного на вечерней поверке и, умывшись, полегли спать. Утром рядовой Саидов одним из первых по подъёму встал в строй.

 -Ну, ты даёшь!- стоя в шеренге, повернул я голову к Андрюхе.

 -Педагогика – это тебе не хухры-мухры,- презрительно отмахнулся тот.

День тянулся, раздражая своей обычной, заранее известной закономерностью. Вечером всё подразделение набилось в ленинскую комнату на полит занятия. Замполит, вызывая солдат по одному, устраивал им допрос, чтобы убедиться. Что не зря он два раза в неделю мучает нас. Мы с Андрюхой, ожидая, когда он закончит заниматься глупостями и перейдёт к обсуждению женского вопроса, на последней парте резались в морской бой.

 -Саидов. Кто у нас в стране – министр обороны?

Продолжал майор издеваться над очередной жертвой. Но солдат стойко молчал, низко опустив голову.

 -Кто в СССР – министр обороны?- начинал терять терпение замполит. Андрюха, отложив ручку, показал кулак с последней парты своему малообразованному соратнику по оружию.

 -Ну, кто – в армии самый главный?- раздражённо повысил голос майор.

 -Сержант Баранов,- вжав голову в плечи, вибрирующим тенорком пролопотал несчастный рядовой Саидов.

 -Ну, гад!- под общий хохот вскочил Андрюха.

 -Баранов! Сядь на место! Я ещё с тобой разберусь, Макаренко хренов,- засмеялся вместе со всеми замполит.

Смех смехом, но угроза оказалась не пустым звуком. После занятий майор, побеседовав с Саидовым, вызвал к себе Андрюху. Тот что-то очень долго не возвращался.

 -Ну, как?- бросились мы с Мишей к нему, когда он вышел из ленинской комнаты.

 -Говорит, что я – плохой сержант,- отдуваясь, расстегнул воротник хэбешки наш друг.

 -Это ещё почему?- удивился Миша.

 -Говорит, что подчинёнными нужно заниматься так, чтобы у них не оставалось сил жаловаться,- посмотрел на нас Андрюха.

Но неприятности с личным составом были не только у моего кореша. На следующий день меня подозвал командир группы:

 -Вот что, товарищ старший сержант, рядовой Катадзе назначен в нашу группу.

 -Товарищ капитан!- у меня опустились руки:

 -Он же ни читать, ни писать не умеет. Гуталин гуталином.

 -Нам вентиляторщик нужен? Через месяц должен сдать допуск,- командир группы даже не обратил внимания на мои слова.

 -Да на него смотреть страшно. Видно ещё в карантине в узел завязали, так до сих пор развязаться не может,- продолжал возражать я.

 -Лёша!- Зеленин взял меня за пуговицу:

 -Если человеку всю жизнь говорить, что он – верблюд, у него точно горб вырастет. Подумай над этим.

 -Подумаю,- думать совершенно было бесполезно.

 -Вопросы есть?

 -Никак нет.

 -Прекрасно! Выполняйте,- отпустил меня командир группы.

Почесав затылок, пошёл я разыскивать свою новую головную боль. Обнаружился Катадзе в курилке среди таких же салабонов, как и сам. Увидев меня, солдаты замолчали и, раздвинулись, уступив мне место.

 -Катадзе, как тебя зовут?- Достал я из кармана пачку Беломора.

 -Махмуд,- вздохнул он, глядя на папиросы.

 -Ты – кто по национальности?

 -Не знаю.

 -Как это?- я чуть не выронил из рук спичечный коробок.

 -Папа – узбек, мама – армян,- коверкая русские слова, потупился он.

 -Да! Полный интернационал,- мне стало весело:

 -А в армию как попал? С гор за солью спустился, тут и повязали?

Стоящие вокруг солдаты засмеялись.

 -Ты что? Не куришь? Тебе, наверное, Коран запрещает?

 -Курю,- он опять жадно взглянул на мою папиросу.

 -А почему у тебя сигарет нет? Старшина же только вчера получку выдал.

Махмуд молчал, уставившись в пол.

 -Товарищ старший сержант, у него Хочко деньги отобрал,- сказал кто-то из стоящих за спиной.

 -Почему замполиту не доложил? Сколько у тебя было?

Он молчал, сжав зубы. По щекам ходили желваки.

 -Сколько?!- заорал я.

 -Три рубля,- вздрогнул он от неожиданности.

 -Сиди здесь!- я резко поднялся.

Сдвинув табуретки, деды плотной кучей сидели в казарме у телевизора.

 -Хочко! Ты деньги у Катадзе брал?- подошёл я к ним.

 -А тебе какое дело?- он даже не повернул головы.

 -Дай сюда!- я сапогом выбил из-под него табуретку. Он вскочил и, сняв ремень, резко намотал его на руку. Но, вдруг сник и, как-то засуетившись, полез в карман, протягивая мятую трёшку. Деды, было, обернувшись на происходящее, равнодушно уставились в телевизор.

 -Ещё раз сунешься к этому чурбану, башню снесу. Понял?!- взял я деньги.

 -Да нужен он мне,- Хочко поднял табуретку и уселся на своё место. По правде говоря, такой оборот событий меня удивил. Хочко был здоровее и на полголовы выше меня. Но не успел я повернуться, как сразу всё выяснилось. За моей спиной стояли Андрюха с Мишей.

 -А вам чего здесь надо?- набросился я на них.

 -Телик пришли посмотреть,- равнодушно пожал плечами Андрюха.

 -После обеда отпросишься у старшины, сходишь в ларёк, купишь сигарет,- уже в курилке бросил я мятую трёшку на колени Катадзе. Солдаты вокруг стояли не шелохнувшись. Махмуд часто-часто заморгал глазами.

 -Чего вылупился, балбес?- закричал я на него:

 -Завтра пойдёшь со мной на станцию.

 -Зачем?- он продолжал моргать.

 -Небом в алмазах любоваться!

Должность вентиляторщика в дизельной была, пожалуй, самая простая. Если в каком-нибудь отсеке или зале станции уровень углекислого газа превышал норму, на щите загоралась лампочка с номером этого помещения. Работа состояла в том, чтобы включить вентилятор под тем же номером.

Но в этом и заключалась вся закавыка. Цифру пять отличить от цифры восемь Катадзе категорически не мог. Все мои объяснения бесследно тонули в его широко раскрытых глазах. День шёл за днём, не давая никаких результатов. Имелась ещё одна особенность. Лоб у Махмуда был бронированный. Даже каратист Курбанов, отбив об него свои железные пальцы, решительно заявил, что в данном случае штрехи не действуют.

 -Чего вы тут мучаетесь?- как-то зашёл к нам в дизельную стрельнуть покурить Андрюха.

 -Высшую математику изучаем,- сидел я за столом, обхватив голову руками.

 -Красиво-то как. Прямо цветомузыка,- подошёл он к щиту.

 -Ещё бы цифр на этой музыке не было…,- вздохнул Миша.

Андрюха долго нас расспрашивал о сути проблемы, потом, хлопнув себя по лбу, повернулся к Катадзе:

 -Махмуд, ты кем на гражданке был?

 -Овец пас,- промямлил тот.

 -А как же ты их считал? А как ты деньги считаешь?

 -Деньги и овцы – это просто,- заморгал глазами Катадзе. Андрюха взял со стола лист бумаги и стал рисовать овец разной величины, некоторых заштриховывая.

 -Вот эта маленькая стоит сто рублей. Вот эта большая – двести,- показывал он Махмуду:

 -Понял?

 -Нет,- замотал тот головой:

 -Вот этот двести, а этот – сто.

 -Почему?- мы все трое уставились на Катадзе.

 -Чёрный стоит дороже,- серьёзно объяснил он. Вдоволь насмеявшись, опять собрались у щита. Нам с Мишей пока было самим непонятно, к чему клонит наш друг. Но того это нисколько не смущало. Вырезав ножницами нарисованных овец и прилепив их на щит рядом с лампочками, Андрюха уже с усердием рисовал деньги, приклеивая их на пусковые пакетники вентиляторов. Деньги у него получались лучше. Даже кремль на них разобрать можно было.

 -Тебе бы фальшивомонетчиком работать!- восхищённо покачал я головой.

 -Всему своё время,- отмахнулся он.

Удивительно, но Катадзе понял всё сразу. Он безошибочно включал нужный вентилятор. Попробовали на работающей технике. Ни одной ошибки!

 -Педагогика – это тебе не хухры-мухры,- потряс поднятым вверх пальцем Андрюха.

 -Гони полпачки Беломора за идею,- повернулся он ко мне.

 -Это, что у вас тут за зоопарк?- за спиной стоял командир группы. Когда мы всё рассказали, смеялся он до слёз, но мысль ему понравилась.

И вдвойне удивительно, что через неделю не понадобились ни овцы, ни деньги. Рядовой Катадзе, не зная цифр, в уме держал расположение всех лампочек, прекрасно помня, какой вентилятор следует включать. А было их больше сорока!

ДЕЛО-ТО ПРИВЫЧНОЕ!

Весна! Да, бог с ней с весной. Приказ! Завтра выходит весенний приказ. Наш приказ!

Многие ещё за сто дней начинают его усиленно ждать, считая каждый день. Кто дырки в ремне колет, кто, разжившись портновским метром, отрезает каждый день от него

по сантиметру, таким образом, считая, сколько осталось до приказа. Меня подобная чепуха никогда не интересовала, но этого события ждёт каждый солдат.

 -Как праздновать будем?- свесил я голову с подушки к андрюхиной койке.

 -Придумаем что-нибудь. А сейчас давай спать. Завтра не придётся,- зевнул он. Сон не шёл долго, но, наконец, утихомирил всех шептавшихся в темноте.

 -Подразделение, подъём! Тревога!- яркий свет ударил в глаза. За окном протяжно выла сирена. Быстро наматывая портянки, мне никак не удавалось сообразить, который же сейчас час. Схватив в оружейке карабин, каску и противогаз, вместе со всей толпой вылетел из казармы. Когда на ходу пристёгивал подсумок к ремню, по затылку ударила мысль:

 -Тяжёлый! Патроны-то боевые!

На улице было полно незнакомых офицеров с белыми повязками на рукавах.

 -Посредники,- подумал я, вставая в строй. В предрассветном сумраке весь офицерский городок светился фарами машин. Командир полка и Татеев были уже здесь.

 -Дела-то накручиваются нешуточные,- тревожно кольнуло сердце.

 -Усиление на объект! Маслов за мной. Баранов – замыкающий. Бегом марш!- закричал Татеев и бросился вперёд. Я рванулся за ним.

Проскочили спорт площадку. Влетели в лес. Татеев вёл нас не по обычной тропинке. Поворачивали куда-то в сторону стрельбища. По рыхлому снегу бежать было трудно.

Ну и здоровый же у нас был командир, но я не отставал от него ни на шаг.  Не интересовало меня, что сейчас творилось за спиной. Там были другие сержанты. Там был Андрюха. Они пинками поднимут и поторопят отстающих. Это дело непростое.

Им труднее. А моя задача, отключившись от всего, мелькать впереди, увлекая за собой остальных. Главное – не отстать от майора. Ну, уж нет! Не отстану.

Лес начал редеть. Выскочили на окраину стрельбища.

 -В цепь!- закричал, обернувшись, Татеев. Не успели перестроиться, как впереди поднялись грудные мишени.

 -Ложись! Огонь!- командовал майор. Свалившись на левый бок, я одним взмахом зарядил карабин и стал класть мишени, появляющиеся пред глазами. Подошла вторая шеренга. Тяжело дыша, рядом плюхнулся Андрюха. Он всегда бегал лучше меня, но сейчас захлёбывался, уткнувшись каской в снег. Оно и понятно. Замыкающему труднее всех.

 -Патроны давай!- перекатился я к нему. Он, продолжая хватать ртом воздух, расстегнул подсумок. Я вогнал в карабин андрюхину обойму и, поднявшись на колено, стал крошить его мишени. Стрелял, не прижимая приклад к плечу, положив цевьё на согнутый локоть левой руки. Такой способ я придумал сам, когда по средам нас каждую неделю гоняли на сержантские стрельбы. Упала последняя мишень.

 -Вперёд!- команда подняла цепь и бросила дальше. Но не успели пробежать и ста метров, перед глазами опять встали цели. Расстреляв свои, я повернулся к лежащему рядом Андрюхе.

Но он уже пришёл в себя. Его карабин работал, как швейная машинка.

 -Я в порядке! Командиру помоги!- старался он перекричать грохот выстрелов. Я на четвереньках быстро полз вдоль цепи прямо по спинам лежащих солдат. Эх! Мазали войска. Безбожно мазали! Татеев, стоя на коленях, двумя руками лупил из пистолета, пытаясь положить недобитые солдатами мишени. Со ста метров грудную мишень из Макарова? Занятие - пустое.

 -Товарищ майор! Дайте мне!- повалился я рядом. Дело-то привычное.

 -Справа две! Слева одна!- кричал мне в ухо командир. Справились и с этим. Откинув штык, передёрнув затвор и сделав контрольный спуск, оставалось только дождаться команды, чтобы рвануться дальше. Но тут неожиданно поднялись большие фигурные мишени.

 -Векуа! Огонь!- заревел Татеев. За спиной гулко застучал крупнокалиберный пулемёт. Над головой противно завыло. Щиты даже не успевали падать. С такой дистанции Заур из своего ДШК просто разносил их в щепки.

 -Теперь зам по тылу точно инфаркт получит,- радостно застучало сердце. Но насладиться зрелищем не удалось.

 -Вперёд!- цепь опять поднялась. Влезли в болото. Солдаты кувыркались в снежной грязи, вытаскивая друг друга.

 -Маслов! Не останавливаться! Вперёд!- пресёк мою попытку Татеев придти им на помощь. Значит, обойдутся без меня. Моя задача остаётся прежней – мелькать на передке. Да кончится когда-нибудь этот проклятый лес.

 -Газы!- в нос ударил тошнотный пикриновый запах. Натянув противогаз и напялив сверху шапку и каску, я даже не притормозил. Вперёд! Только вперёд! Ещё можно прибавить. Ещё осталось дыхалки немного. Хотя какая может быть дыхалка в противогазе? Вот и бетонка.

Я рывком взобрался на насыпь и сорвал с головы маску. Свежий ветер ударил в лицо. Всё! Сил больше нет! Ну и хрен с ними с силами. Тут уже недалеко. Тем более по бетонке.

Станция встретила гулом вращающихся антенн. По лицу посредника, стоящего у входа, стало понятно, что укладываемся во время. Успеваем. Да только кому, какое дело до моего успеваем. Значение имеют, как раз последние. Я обернулся, привалившись к бетонной стене. Тут же рядом стали шлёпаться дышавшие мне в затылок солдаты. Остальные плотной массой были уже на подходе. Нет, не раздрызганные, а именно плотной массой подразделение прибывало на объект. Последним бежал Андрюха, почему-то в одном сапоге. Странно. Но сейчас не до этого.

 -Пятая группа! Ко мне!- закричал я изо всех сил и, осмотрев своих, собравшихся вокруг, бросился по коридорам.

Дизельная грохотала уже во всю. У щитов суетились дежурная смена и боевой расчёт.

Не успели поставить карабины и сбросить промокшие шинели, как вбежал посредник:

 -Третий дизель-генератор вышел из строя!

Ничего себе вводная. Теперь придётся вытаскивать весь полк на двух.

 -Маслов! К резервному щиту. Гибас! Ко мне вторым номером,- распоряжался, перекрикивая шум, командир группы.

Пакетник. Ещё пакетник. Схема в сборе. Теперь в параллель и следить за главным щитом, чтобы не залезать вперёд. Дышится тяжело. Наверное, Катадзе что-то с вентиляцией напутал.

 -Отбой тревоге! Технику привести в исходное положение,- заговорила общая трансляция. Шум пошёл на убыль, пока на уши не надавила звенящая тишина.

 -Катадзе! Вы, почему в дизельной вентиляцию отключили?- послышался голос командира группы. Солдаты столпились вокруг Махмуда.

 -Товарищ капитан, один лампочка не загорелся. На КП воздух нет. Я им наш вентилятор дал,- хлопал глазами Катадзе.

 -А если бы ты нас зажарил?- вытер пот с лица Миша.

 -Нет. Если совсем плохо был, я бы опять включил,- оправдывался Махмуд.

 -Маслов, постойте группу,- улыбнулся командир.

 -Становись! Равняйсь! Смирно! Товарищ капитан, пятая группа по вашему приказанию построена,- доложил я.

 -Рядовой Катадзе!

 -Я!-

 -Выйти из строя,- капитан приложил руку к козырьку:

 -За успешное освоение боевой техники рядовому Катадзе от лица службы объявляю благодарность!

 -Служу Советскому Союзу!- стоял он перед нами.

 -А ведь по самому краю прошёл,- думал я, глядя на Махмуда:  -Ещё шаг и запросто мог оказаться в хозвзводе среди тех ничтожеств, с которыми мне пришлось идти в караул после госпиталя.

 -Личному составу РТЦН построиться в центральном коридоре,- приказал громкоговоритель голосом командира полка.

Через минуту в центральном коридоре перед строем расхаживал командующий корпусом. Это был настоящий генерал. Пожилой и солидный. Не то, что тот, у которого союзники съели собаку в прошлом году.

 -Это ещё что такое?- остановился он возле Андрюхи. Тот в первой шеренге, сразу же за командиром своей группы стоял в одном сапоге. Конечно же, мог он объяснить, что пулемётный расчёт ефрейтора Векуа влетел в болото и, вытаскивая солдат и пулемёт из жижи, он потерял сапог. А доставать, не было времени. Вперёд! Только вперёд! Но плохо ещё знал я своего друга.

 -Товарищ генерал-лейтенант!- хриплым голосом заговорил сержант Баранов, глядя прямо перед собой: -Я лучше получу взыскание за нарушение формы одежды, но по тревоге всегда буду на боевом посту в срок.

Командующий удивлённо замер на секунду, потом повернулся к командиру полка:

 -Товарищ полковник, отпустите старшего сержанта привести себя в порядок.

 -Виноват, товарищ генерал-лейтенант,- встрял Андрюха:  -Я – сержант.

 - С этой минуты вы – старший сержант,- улыбнулся командующий корпусом.

БОРЗЕТЬ, ТАК БОРЗЕТЬ

Схлопотав от генерала широкую соплю, Андрюха загрустил.

 -Ты чего?- подошёл я успокоить друга.

 -Как чего?- возмутился он:

 -Я твои погоны уже на дембильский мундир присобачил.

Но, немного подумав, вроде как повеселел:

 -Ничего. Мы их в батарее загоним.

Сержант Гулиев очень придирчиво, чуть ли не на свет, рассматривал произведение бывшего однопропеллерного вертолётчика.

 -Чего жмёшься, узбек? Гони две пачки сигарет и забирай,- наседал на него Андрюха. Но тот только вздыхал. Погоны ему явно нравились, но сигарет было всё равно жалко.

 -Не продешевили?- чесал затылок Андрюха, когда уже шли назад.

 -Нормально,- успокаивал я его.

Но пути господни неисповедимы. Через две недели пришёл приказ на присвоение Гулиеву звания старшего сержанта, и он, за ненадобностью, променял наши погоны в роте связи на четыре пачки сигарет.

 -Продешевили!- хватался за сердце Андрюха:

 -Погоны-то оказывается со смыслом. Кому не втюхаешь, сразу старшого получает. Надо было за шесть пачек толкать.

Дембильские мундиры мы уже подготовили. На боевое дежурство нас больше не посылали. Даже на губу, согласно устава, посадить не могли. Были мы теперь гражданскими. А это в армии покруче, чем деды. И решили мы оборзеть по крупному.

Первое с чего начали, послали старшину.

 -Ну, сволочи, вы ещё меня попомните,- ошалел от такой наглости Кусок. А что он мог сделать? Миша борзеть категорически отказался и пропал, подрядившись на дембильский аккорд. Рыть траншею на станции под новую кабель-трассу.

 -Пойдём в бане мыться. Я договорился,- подошёл как-то утром ко мне Андрюха. Мы собрали чистое бельишко, надели тапочки, а-ля обрезанный утеплительный кожух на РТЦН, и, накинув на плечи шинели без ремней, двинулись к бане. И надо же! Как назло, на плацу повстречали зам по тылу.

 -Эй! Вы куда собрались?- удивлённо замер он.

 -В баню,- невозмутимо остановились мы.

 -А честь кто отдавать будет?- продолжал удивляться зам по тылу.

 -А мы теперь ниже полковника никому честь не отдаём,- попытались объяснить мы ему суть вопроса. Да и какая может быть честь в тапочках и без ремней.

 -Вы, вообще-то, где находитесь?- зам по тылу никак не мог понять, что происходит.

 -Да брось майор. В армии мы находимся. В баню идём. Замёрзли уже,- в один голос начали мы с Андрюхой бурно докладывать непонятливому офицеру.

 -Нет! Это – не армия. Это – публичный дом какой-то,- вдруг сник он и пошёл дальше.

 -Может зря мы так?- взял меня Андрюха за рукав.

 -Ещё чего?- возмутился я:

 -Мы ему до дембиля ещё не такое вкрутим.

Единственный, кто смог найти на нас управу, так это наш старшина. Раз за разом, распределяя по утрам личный состав на работы, нас он просто игнорировал. Сначала это нравилось. Но потом от безделья понемногу начали звереть.

 -Кусок. Ты чего? Нас совсем забыл?- подошёл я как-то после развода к нему.

 -А вы отдыхайте, ребята. Отдыхайте. Вы ведь теперь гражданские,- ласково погладил он меня по плечу. Ещё через несколько дней мы просто взмолились:

 -Кусок! Куда угодно. Хоть землю копать. Сил больше нету в казарме сидеть.

 -Ага, сволочи! Я же говорил, что приползёте,- довольно потирал руки прапорщик, но потом сжалился над нами:

 -Завтра карантин к нам переводят. Разбивайте пополнение на два взвода и вперёд. Надо ставить столбы на станции.

Дело в том, что наши помощники мотострелки во время того злосчастного десанта, перервали всю проволоку своими бронемашинами, и зам по тылу решил построить новое ограждение на станции. Работа, конечно не очень, но, сколько можно сидеть в казарме у телевизора?

Разбив молодое пополнение на два взвода, мы стали каждый день водить их на РТЦН, ставить столбы, на которые потом должна была натягиваться колючая проволока.

 -Умный кто-нибудь есть?- объединив оба взвода, расхаживал перед строем Андрюха.

 -В каком смысле, товарищ старший сержант?- подал голос кто-то из второй шеренги.

 -Ну-ка иди сюда,- Андрюха был воплощением строгости и порядка. Из строя выбрался маленький солдатик.

 -Назначаю тебя старшим,- ткнул его в живот пальцем старший сержант Баранов:

 -Будешь считать столбы.

 -До скольки считать-то нужно?- почесал затылок маленький солдат.

 -До десяти. И смотри, не ошибись,- с назидательным видом поднял палец Андрюха. Я, лёжа на расстеленной хэбешке, уткнулся носом в траву, чтобы не расхохотаться.

 -Тупые какие-то,- через минуту прилёг рядом мой друг.

 -Да! Педагогика – это тебе не хухры-мухры,- посочувствовал я ему.

Бойцы, выкопав ямки, расставили нужное количество столбов. Дело шло к обеду, и мы двинулись в городок.

Я шёл по бетонке за взводом. Метрах в трёхстах позади Андрюха точно также вёл своих воинов. Погода стояла изумительная. Была именно та пора, когда природа, во всю буйствуя по-летнему, ещё сохраняла весеннюю свежесть. Душа радовалась окружающей

прелести, скорому дембилю и, вообще, жизни.

 -Взвод!- подал я команду. Грохот сапог усилился.

 -Запевай!- хотелось поделиться своим настроением со всеми. Но в ответ кроме ритмичного топота ничего не послышалось.

 -На месте стой! Раз, два,- моё возмущение было искренним:

 -Петь не хотим, или песен не знаем? Я же вчера давал текст и время выучить.

Взвод стоял молча. Слова они, конечно, знали. Попробовали бы у меня не выучить. Просто кому-то первому нужно запеть. А на это надо решиться. Это не так-то легко.

Разумеется, можно назначить запевалу, но так не годится. Нельзя всё время разжёвывать и класть в рот. Человек должен любой свой шаг проходить сам.

 -Ну, что? Будем петь?- моё терпение кончилось.

 -Что же, можно и по другому,- я повысил голос:

 -Взвод! Ложись!

Строй рухнул вниз.

 -Вперёд по-пластунски марш!

Дорога зашипела от десятков трущихся об неё локтей и колен. Вот так ползти по бетонке – дело непростое. Уж мне-то это хорошо известно! Через минуту мои бойцы усиленно засопели. Я шёл рядом, отмахиваясь от поднятой пыли.

Из бокового просёлка на бетонку выехал газик и остановился у обочины. Из машины вылез незнакомый подполковник и удивлённо уставился на моих солдат. Я неторопливо прошёл мимо, отдав ему честь. Он в ответ кивнул головой.

Ну вот, теперь войска, кажется, созрели:

 -Встать! Становись!

Пришлось подождать, пока взвод отдышится.

 -С места, с песней шагом марш!

На этот раз команда возымела действие.

 -У солдата выходной. Пуговицы в ряд,-

затянул одинокий дрожащий голос.

 -Ярче солнечного дня золотом горят,-

за ним грянули остальные, невыносимо перевирая мотив. Всё в порядке. Взвод лупил песню, как надо.

А всё же жизнь – прекрасная штука! На гражданке мы совсем не замечаем маленьких бытовых радостей. Здесь совсем другое дело. Желудок набит, портянки на ногах сухие, а если ещё и покурить после рубона перепало, то это – уже счастье. А чего ещё надо? Солнышко светит. Птички поют. Опять же музыка. Это, конечно, не хор имени Пятницкого, но всё-таки.

Мои размышления оборвал приближающийся за спиной топот. Андрюхин взвод бегом догонял нас.

 -Шагом марш!- скомандовал Андрюха и набросился на меня:

 -Ну, ты и гад!

 -Чего?- не понял я.

 -Ничего,- отдышался он:

 -Смотрю, какой-то полуполкан у дороги стоит, и твои ползут. Ну! Думаю, что может так и надо. Своих тоже положил и по-пластунски. А этот меня подзывает: «Товарищ старший сержант, вы, почему над солдатами издеваетесь?». Представляешь?

 -Да, корешок, неудачно ты перед начальством прогнулся,- расхохотался я.

 -Ой, не говори подруга, у самой муж – пьяница,- вдруг прыснул Андрюха. Дальше мы шагали вместе.

И ЭТОТ ДЕНЬ НАСТАЛ!

 -До свидания, Кусок,

  Наш окончился срок.

  До вокзала теперь

  Марш-бросок,-

Пропел кто-то дурашливым голосом. Прапорщик на шутку не отреагировал. Обвёл всех долгим взглядом, не торопясь, с серьёзным видом пожал руку каждому из обступивших его солдат и стал закрывать оружейку.

 -Идите. А то на построение опоздаете,- грустно повернулся он от дверей. Мы толпой повалили к выходу.

 -Мужики! А старшина-то наш уже старый совсем,- задержался на крыльце Андрюха.

 -А сколько ему?- стали спрашивать вокруг. Никто не знал.

Первый раз за два года на полковой дискотеке я стоял без оружия. И стоял не на своём обычном месте, а лицом к строю. Правая рука по привычке сжимала ствол карабина, а его не было. Именно в этот момент каждая клеточка моего существа прочувствовала, что теперь уже всё.

Командир полка говорил долго. Но из-за шумящих вокруг на ветру деревьев ничего не было слышно. Да и не нужно было слушать. И так было всё понятно. Полк прощался

с нами. Ещё минута и мы уйдём. А здесь останутся два года нашей жизни. Останется и плохое, и хорошее. Трудное и смешное.

 -Направо! Шагом марш!- команду выполнили автоматически, шагая с плаца.

В штабе Табуреткин, вручая документы и хлопая каждого по плечу, шутил, не переставая. Оказывается, подполковник знал про нас практически всё. Опять вспомнили мою баню на ферме. Громко смеялись, но на этот раз я не обижался.

Вдруг за окном грянула музыка.

 -Проигрыватель новый достал,- вошёл в канцелярию улыбающийся зам по тылу. Да! Стоило прослужить два года, чтобы хотя бы под конец всё-таки прослушать наш Гимн полностью. Толстому майору я руку пожал особенно пламенно.

Возле маленького домика контрольно пропускного пункта стоял автобус. Водила куда-то запропастился. Все расселись на скамейках перекурить в последний раз. Только достали сигареты, как рядом стали останавливаться отъехавшие от штаба машины, развозящие офицеров на объекты. В сутолоке прощаний и напутствий мы с Андрюхой никак не могли отыскать своих. Наконец, протиснулись к газикам РТЦН.

 -Товарищ майор!- окликнули мы Татеева.

 -А я думаю, где мои сержанты?- шагнул он к нам, широко улыбаясь.

 -Александр Фёдорович, если будете в Ленинграде, вот адреса и телефоны,-

подал я ему сложенный листок бумаги.

 -Даст бог, ещё увидимся,- крепко пожал он нам руки и полез в машину. Пыль долго оседала на бетонке.

 -Подразделение!- от удара сотен сапог вздрогнула земля. От штаба шёл строй солдат.

 -Смирно! Равнение направо!- сержант Проскурин вёл первое подразделение на станцию. Мы, быстро выстроившись у края дороги, смотрели на своих, теперь уже бывших однополчан. Дурашливо улыбался в первой шеренге Дедело. У него уже начали отрастать новые бакенбарды. Тянулся, стараясь удержать равнение, Гибас. Он так и не научился правильно подшивать подворотнички. Перед глазами мелькали лица. До боли знакомые лица. Последним шагал маленький Кавака.

 -Батарея!- за подразделением шла первая батарея:

 -Смирно! Равнение направо!

Солнце яркими зайчиками играло на холодной стали штыков, красными огоньками вспыхивая на звёздочках пилоток.

 -Батарея!- старший сержант Гулиев, проверив правильность строя своей второй батареи, забежал вперёд и, поймав ногу, слился с общей солдатской массой:

 -Смирно! Равнение направо!

Оконные стёкла домика КПП мелко дрожали от чёткого шага.

 -Рота! Смирно! Равнение направо!- шла рота связи.

Дембиля стояли не шелохнувшись. Много раз нам вот так приходилось шагать в строю.

Но принимали полковой парад мы в первый и теперь уже в последний раз.

Замыкающая шеренга прошла ворота. Полк уходил на боевое дежурство.

 -Примёрзли что ли? Пошли в автобус. Вон! Водила вернулся,- зло выдохнул кто-то. Стряхнув с себя оцепенение, все зашевелились, заговорили и двинулись к машине.

 -Товарищ старший сержант! Товарищ старший сержант!- по аллее от казармы первого подразделения бежал Катадзе.

 -Думал, не успею,- остановился он, переводя дух. Его сразу же обступила со всех сторон.

 -Махмуд! Ты что, из наряда сбежал?- подёргал Миша штык-нож, висевший у него на ремне.

 -Зачем сбежал? Меня старшина отпустил,- как всегда, заморгал глазами тот.

 -Давай шнурок! Правь службу, как следует,- обнял я его. Катадзе тискали и толкали, прощаясь. Потом все полезли в автобус. Заурчал двигатель, и ворота КПП поплыли, удаляясь. Я оглянулся в заднее стекло. По бетонке бежал Махмуд, махая рукой.

Вдруг сидевший рядом Андрюха, как-то подозрительно засопел и уткнулся щекой мне в погон.

 -Да, ладно тебе,- попытался я успокоить друга, но у самого перехватило горло.

ЕХАЛИ НА ДЕМБИЛЬ СОЛДАТЫ!

За два года службы из нашего полка лишь единицам довелось побывать в Загорске. Поэтому немудрено, что, не успев выгрузиться, мужики растерянно сбились в плотную кучу. Солдатская привычка заставляла держаться вместе. Так было спокойнее.

Перед вокзалом остановились ещё два автобуса, и площадь сразу заполнилась фуражками. Это на дембиль ехали наши соседи, мотострелки. Завидев нас, они повалили навстречу. Всё вокруг огласилось радостными криками. Нашлись знакомые. Стали вспоминать, как вместе гоняли по антенному полю голубых.

 -Мужики! Дальше поедем вечером. А сейчас нужно встряхнуть этот городишко,-

убеждали пехотинцы наших.

 -Эх вы! Дети подземелья! Совсем одичали в своих подвалах,- подшучивали они. Это верно. В увольнения мы не ходили, а они чувствовали себя здесь, как дома.

 -Вечером идём на танцы, а уже после поедем в Москву,- продолжали предлагать обступившие нас мотострелки.

 -Может, останемся,- начали соглашаться зенитчики, спрашивая друг друга.

 -В гробу я видел этот занюханный Загорск. Домой хочу. Кому надо, пусть остаётся. Остальные за мной,- я решительно направился к вокзалу.

На перроне около меня оказались только Адрюха и Миша. Больше никого не было.

 -Ну и чёрт с ними,- сплюнул Миша. До электрички оставалось десять минут.

 -Я, сейчас,- метнулся куда-то в сторону Андрюха.

Подошла электричка. Мы с Мишей чуть с ума не сошли, когда, стоя в тамбуре, держали двери. Андрюхи всё не было.

 -А вот и я,- наконец, прыгнул он к нам. Двери тут же зашипели и закрылись.

 -Совсем?- покрутил я пальцем у виска, повернувшись к Андрюхе.

 -Вот,- вытащил он из-за спины бутылку шампанского.

 -В буфете подсуетился,- и достал из кармана бумажные стаканчики.

Пробка вылетела с грохотом, ударившись в потолок.

 -Ты чего?- уставился Андрюха на Мишу.

 -Не хочу,- убрал тот свой стаканчик. И тут мы вдруг с удивлением вспомнили, что за два года Курбанов не выпил ни капли спиртного, хотя участвовал во всех наших сабантуях. Не выкурил ни одной сигареты, всегда пытаясь раздобыть их для нас. Даже честно дрался за курево, когда бушевали тараканьи разборки в расчёте, но сам не курил. Вот таким был наш друг!

Шампанское закончилось быстро. Москва встретила толкотнёй и непривычным шумом. Сначала решили рвануть в разведку. На Махачкалу поезд отправлялся вечером. Взяв Мише билет, поехали на Ленинградский вокзал. На Питер эшелоны шли один за другим. Тут проблем не было. Ещё оставалось время посмотреть столицу.

 - Куда кости кинем?- повернулся я к друзьям. До службы в Москве мне приходилось бывать много раз и сейчас, было абсолютно всё равно, куда ехать.

 -Красную площадь посмотреть хочу,- вздохнул Миша.

 -Решено. Топаем до метро,- подвёл итог обсуждению Андрюха.

Мы едва не умерли со смеху, когда Миша, зажмурив от страха глаза, всё-таки решился шагнуть на бегущую ленту эскалатора.

 -Это тебе не коридоры РТЦН,- поучал его Андрюха, держа под руку, чтобы тот не потерялся в толпе.

На Красной площади было людно, но тихо. Миша простоял целый час, молча, озираясь вокруг. Мы не мешали другу.

 -Я всё видел. Пошли. Ехать пора,- наконец, пришёл он в себя.

У метро встретили патруль.

 - Старший сержант Маслов, старший сержант Баранов, ефрейтор Курбанов уволены в запас,- вытянулись мы перед пожилым капитаном-связистом. За его спиной жались два шнурка-первогодка, круглыми от любопытства глазами пялясь на нас.

 -Не надо документов. И так вижу. Удачи вам, ребята,- пожал нам руки капитан.

Разве за пару часов посмотришь Москву? Да и домой хочется. Мы стояли на перроне Ленинградского вокзала.

 -Пора прощаться, мужики,- облапил Мишу Андрюха:

 -Дорогу-то до своего вокзала найдёшь?

 -Найду,- тот стоял, не двигаясь.

 -Ну! Давай Курбанов Магомет!- обнял я друга.

Поезд плавно тронулся. Что-то, вдруг, толкнуло под сердце. Остро пронзило мозг, что ведь в последний раз.

 -Куда ты?- закричала мне в след проводница.

 -Лёха! Отстанешь!- звал Андрюха. Спрыгнув на перрон, я подбежал к Мише. Мы крепко сжали друг друга в объятиях. По щекам у него текли слёзы. Догнав поезд, я с трудом запрыгнул в тамбур.

 -Ребята! Я напишу. Вы тоже пишите. Обязательно пишите,- бежал за вагоном Миша.

 -Всё! Всё, я сказал! Что ты, как баба?- тряс меня за плечи Андрюха:

 -Пошли в вагон.

За окном проплывала Москва.

 -Слетай за стаканами,- поставил мой друг на стол бутылку Столичной.

 -Когда купить-то успел?- мне никак не удавалось взять себя в руки.

 -Уметь надо,- Андрюха раскладывал закуску.

Я пошёл в купе проводников.

 -Девушки! Лапушки! Красавицы! Одолжили бы пару стаканчиков чайку попить,-

постучав, открыл я дверь. Проводницы были молоденькими, симпатичными девчонками.

 -Ой! Вежливый какой,- заулыбались они, разглядывая мои значки:

 -Садись, мы тебя сами чаем угостим.

 -Нет. Спасибо. Вы лучше стаканчики дайте,- попросил я.

 -Ой! Он ещё и скромный,-

опять захихикали они.

 -Это кто же ты по званию?-

вскочила, указывая на мой погон, та, что была поменьше ростом.

 -Большой начальник, но всё-таки не генерал,- отшутился я, забирая стаканы.

 -Ты чего так долго?- встретил меня Андрюха.

 -Посуду добывал,- после терапии с девчонками вроде бы стало легче.

 -Ну! Давай на ход ноги.

 -За дембиль!- чокнулись мы по первой.

За окном поплыли подмосковные леса. Водка в бутылке убывала. Потом на столе появилась ещё одна. Когда только успел мой друг так основательно затариться? Разговоры говорились долгие. Вспоминали обо всём и обо всех.

 -А колёса стучат и стучат.

  Поезд мчится в родной Ленинград.

  Открываю родимую дверь,

  Человек я гражданский теперь,-

Вдруг, тихо запел Андрюха, откинувшись на полке.

 -Эх, корешок! Кажется нам уже жарко. Пойдем-ка, покурим,- подхватил я его и поволок в тамбур. Свежий воздух быстро продул мозги. Здесь дышалось хорошо. В вагон возвращаться не хотелось.

 -А надымили-то!- в тамбур вошла проводница. Та, что была поменьше.

 -У вас на железной дороге все такие красивые?- сразу засуетился Андрюха, пытаясь погладить её по плечу.

 -Ух! Шустрый какой,- смахнула она его руку.

 -Я – ракетчик. Мне положено всё делать быстро,- гордо поднял голову старший сержант Баранов.

 -А вот друг у тебя скромный,- стрельнула она глазами в мою сторону.

 -Ага! Скромный! Он с десятью голыми бабами один в бане мылся, - заржал Андрюха.

 -Ну!!!- открыла рот проводница.

 - Я думал, что всё кончилось. А ты и здесь тоже?- взорвало меня.

 -Не Лёха! Это теперь на всю жизнь с тобой,- хлопнул меня по спине друг. Мы во всё горло расхохотались оба.

 -Подъём! Питер проспим,- тащил меня с верхней полки Андрюха. Пассажиры в вагоне усиленно собирались, доставая свои вещи.

Мы бегом умылись и побрились. Под улыбки сидящих в соседнем купе старушек быстро надраили сапоги и бляхи и через пять минут уже стояли в тамбуре первыми у выхода. Я, не отрываясь, смотрел в окно, пока Андрюха незаметно тискал хихикающую проводницу. Видно, вчера, когда я спал, он всё же успел ей объяснить, что ракетчику время на подготовку не положено.

Поезд, зашипев тормозами, остановился на Московском вокзале. Мы выскочили на перрон.

 -Андрюха! Здесь даже дышится иначе!- замер я.

 -Да!!!- мой друг закатил глаза.

Стояло раннее утро. Метро было ещё закрыто.

 -Может, подождём?- предложил я.

 -Хватит! Наждались. Сейчас тачку снимем,- решительно зашагал Андрюха на площадь.

Мы ехали на заднем сиденье Волги молча, не переставая крутить головами во все стороны. Какой всё-таки красивый наш город!

 -У парка Победы останови. Дальше пешком пойдём,- нагнулся Андрюха к водиле.

 -Держи,- протянул я три рубля.

 -Не надо мне ваших денег. Идите,- заулыбался шофёр и ещё долго стоял, глядя нам в след.

Машины поливали тротуары. Город ещё спал. Мы шли по родной улице. На углу водила развозки заправлял пивом ларёк.

 -Андрюха! Пива хочу ленинградского, сил нет,-

вцепился я в рукав друга.

 -Сейчас сделаем,-

солидно поправил тот фуражку.

 -Не угостите пивком? За два года соскучились,-

подошёл он к ларьку. Водила оказался уже пожилым, седым мужиком. Он выпрямился, долго смотрел на нас, потом вытащил откуда-то литровую банку, наполнил её из крана пивом и протянул мне. Я присосался, зажмурив глаза от удовольствия. Одним глотком отхлебнув половину, протянул банку Андрюхе и полез в карман за деньгами.

 -Не надо,- улыбнулся мужик:

 -У меня сын на Урале служит. Танкист. Ещё год остался.

 -Второй год легче. Теперь уже быстро время полетит,- вернул банку Андрюха.

Мы поблагодарили водилу и вошли в свой двор.

 -Смотри!- указал я рукой. На балконе стояла андрюхина сестра.

 -Никому же не сообщали. Как только узнала?- пожал он плечами.

 -На женщин никакие законы не распространяются,- засмеялся я.

 -До вечера!- хлопнули мы по рукам.

Вот мой подъезд. Вот моя лестница. Вот она и моя дверь. Господи! Сколько же раз, промерзая на караульной вышке или ползая по коридорам станции, я рисовал в своем

воображении этот миг. А сейчас мне буквально ничего не хочется. Голова абсолютно пустая. Поспать бы пару часов и всё.

Я нажал кнопку звонка.

ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО СЛОВ УЖЕ ПОСЛЕ…

Ну, вот и дописана последняя страница, но что-то мешает отложить ручку в сторону.

С тех событий прошло более двадцати лет. Конечно же, я попытался хоть что-нибудь узнать о судьбе своих однополчан.

Полковник Татеев Александр Фёдорович погиб, выполняя интернациональный долг. Где? Не выяснял. Да и какое это имеет значение. Слишком много долгов пришлось отдавать нашей армии за последние годы.

Курбанов Магомет Абакарович пропал в Чечне. На чьей стороне он дрался? Не знаю. Знаю точно одно. Миша мог воевать только за правое дело.

Андрюха стал большим человеком. Работает за бугром. Мы не виделись с ним уже много лет.

Командира нашей группы капитана Зеленина зарезали в пьяной драке на автобусной остановке через год после того, как мы демобилизовались.

Недавно, сидя у телевизора, я аж подпрыгнул с кресла. Показывали новости из Грузии. Рядом с президентом стоял солидный, подтянутый генерал. Не узнать в нём Векуа было невозможно. Того самого Заура Векуа, которого отвезли на губу за организацию грязно пахнущего дела в боевом расчёте РТЦН.

Несколько лет назад в Москве на вокзале меня кто-то окликнул. Я обернулся.

На перроне стоял седой старик и держал за руку маленькую девочку. Мне долго не удавалось узнать человека, так пристально смотревшего прямо в глаза.

 -Кусок!- наконец, выдохнул я и шагнул навстречу.

 -Деда! Деда! Пойдём,- дёргала маленькая девочка дедушку за полу пиджака. Люди вокруг с удивлением разглядывали двух пожилых прилично одетых мужиков, которые молча стояли, уткнувшись лбами друг в друга и не обращая ни на кого внимания. Как много хотелось сказать? О скольком нужно было расспросить? Но никто из нас так и не вымолвил ни слова.

На прошлой неделе, возвращаясь с работы, я остановился у края тротуара. По улице шли солдаты.

 -Мужик! Дай закурить, - подскочил ко мне шустрый ефрейтор. Я вытащил из кармана только что купленную пачку Беломора и разорвал её пополам. Строй сломался. Ко мне потянулись десятки рук. А я смотрел на этих пацанов и вспоминал. Думаете кого? Того мужика, что поил нас с Андрюхой пивом, когда мы были уже в двух шагах от дома.

Я – человек сугубо штатский. Никогда не хотел быть военным. И сейчас у меня очень мирная профессия. Но, думаю, те далёкие два года, яркой вспышкой осветившие мою юность, дают мне право сказать несколько слов. Хочу обратиться к русским мальчишкам. Мужики! Не слушайте вы дураков, придумавших альтернативную службу. Не берите вы за чистую монету всё то, что показывают по телевизору про армию. Да. Трудно. Да. Непрестижно сейчас служить. Но испокон веков русский человек был, прежде всего, воином. Потом пахарем, мореходом и кем угодно. Но, прежде всего – воином.

Сейчас много возможностей закосить от армии. Но, поверьте мне, пройдут годы, и вы сами проклянёте всё на свете за то, что лишили себя возможности стать полноценным мужчиной. Впрочем, если нравится, оставайтесь мальчиками на всю жизнь.

 Ленинград

 1998 год

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ

Гл. редактор журнала "МОЛОКО"

Лидия Сычева

WEB-редактор Вячеслав Румянцев